Эдгар Уоллес - Власть четырех

— Гм! В чем дело? — пожал плечами Смайльс в «Комете». Большими ножницами он вырезал заметку, наклеил ее на лист бумаги, озаглавив: «Кто пишет сэру Филиппу?».

Не забывая о том, что «Комета» принадлежит оппозиции, он сопроводил заметку небольшой статейкой, шутливо высказав предположение, что письма, вероятно, шлет недовольный избиратель, которому надоели рутина и медлительность правительства.

Заведующий хроникой «Вечернего Слова», седовласый господин, дважды прочитал заметку, бережно вырезал, положил в ящик и скоро забыл о ней.

Заведующий хроникой «Мегафона», самой распространенной газеты, не успев прочитать заметку до конца, вызвал репортера и дал задание:

— Срочно поезжайте на Портлэд Плэс, постарайтесь повидать сэра Филиппа Рамона, узнайте, кто и чем угрожает. Постарайтесь достать копию одного из писем. Не удастся повидать Рамона — поймайте его секретаря.

Репортер исчез.

Он вернулся через час в возбуждении, которое знакомо каждому репортеру, поймавшему «сенсационную новость». Заведующий хроникой тотчас снесся с главным редактором, и последний сказал: «Очень хорошо».

Почему «очень хорошо», читатели могли узнать из «Мегафона» на следующий день:

Кабинет министров в опасности.

Министру иностранных дел угрожают убийством.

«Четыре Справедливых Человека»!

Попытка остановить прохождение в Палате Общий билля о выдаче политических преступников.

Сенсационные разоблачения».

По поводу заметки, появившейся вчера в «Национальной газете», была написана целая статья:

«Министр иностранных дел (сэр Филипп Рамон) получил в течение последних недель ряд угрожающих писем, исходящих, по видимому, из одного источника и написанных одним лицом. Письма носят такой характер, что министр Его Величества по иностранным делам не мог не обратить на них внимания и настоящим объявляет награду в пятьдесят (50) фунтов тому, кто поможет полиции выследить и арестовать лицо или лиц, посылающих анонимные угрозы».

Обычно каждый государственный деятель и дипломат ежедневно находит в своем почтовом ящике одно или несколько анонимных писем. Появившееся объявление было настолько удивительным, что «Мегафон» немедленно провел расследование причин странного поступка министра.

Корреспондент газеты явился к сэру Филиппу Рамону и был любезно им принят.

— Действительно, это несколько необычный шаг, — заявил знаменитый государственный деятель в ответ на вопрос корреспондента. — Он был предпринят с полного согласия моих товарищей по кабинету. Есть основания полагать, что угрозы серьезны. Несколько недель назад дело передано в руки полиции.

— Вот одно из писем, — прибавил сэр Филипп и вынул из портфеля лист иностранной почтовой бумаги, любезно позволив нашему корреспонденту снять с него полную копию.

Письмо было без даты и написано хорошим английским языком, хотя почерк, вычурный и женственный, выдавал человека латинской расы. Вот его содержание.

«Ваше Превосходительство!

Билль, который Вы собираетесь провести через Палату Общин, несправедлив. Если он пройдет, люди, нашедшие в Англии убежище от преследований со стороны тиранов и деспотов, будут преданы преступному и мстительному правительству своей страны. Мы знаем, что английское общественное мнение далеко не единодушно по поводу билля, и прохождение его через Палату зависит исключительно от Вашего упорства и настойчивости.

Предупреждаем Вас, что если Ваше Правительство не возьмет билль обратно, мы вынуждены будем устранить Вас и всякого, кто вместо Вас будет пытаться возвести в закон вопиющую несправедливость.

Четыре Справедливых Человека ».

— Билль, о котором они говорят, — пояснил сэр Филипп, — действительно касается выдачи иностранных политических преступников, нашедших в Англии убежище. Если бы не возражения со стороны оппозиции, он прошел бы и стал законом уже в прошлую сессию Палаты.

Сэр Филипп прибавил, что билль, между прочим, имеет целью воспрепятствовать обострению борьбы вокруг вопроса о престолонаследии в Испании.

— Ни Англия, ни иная страна Европы не должны впредь давать приюта агитаторам, разжигающим европейский пожар. Необходимые меры уже приняты всеми государствами Европы, теперь очередь за Англией.

— Почему вы придаете значение этим письмам? — поинтересовался корреспондент «Мегафона».

— Потому, что и наша собственная и континентальная полиция уверяют нас: авторы писем действительно намерены привести свои угрозы в действие. «Четыре Справедливых Человека», оказывается, известны многим. Никто, однако, не знает, кто эти люди. Они считают, что наше правосудие несовершенно, я, когда находят нужным, вмешиваются и поправляют закон. Они убили генерала Треловича, главаря сербских цареубийц, они повесили поставщика французской армии Конрада на площади Согласия в Париже под носом сотни полицейских агентов. Они застрелили поэта-философа Германа Ле Блуа в его кабинете за то, что он своими идеями развращал молодежь…

Министр иностранных дел вручил корреспонденту список преступлений, совершенных необыкновенной Четверкой. (Мы не станем пересказывать леденящие кровь случаи, один страшнее другого, в том числе убийство Треловича и Ле Блуа)».

Это, несомненно, была сенсационная статья.

Главный редактор, сидя в своем кабинете, прочел ее от первой до последней строки и остался доволен.

Репортер, которого звали Смит, прочитал и с удовольствием потер руки при мысли о награде за хорошую работу.

Министр иностранных дел прочитал ее в кровати, за утренним кофе, и, нахмурившись, подумал, не слишком ли он много сказал.

Начальник французской полиции прочитал телеграфный перевод в «Тан» и яростно выругал болтливого англичанина, спутавшего все его планы.

В Мадриде, в кофейной Мира, на площади Солнца, Манфред, насмешливо улыбаясь, читал выдержки трем другим. Двое весело посмеялись, а третий мрачно насупился.

Кто-то, кажется Гладстон, сказал, что ничего не может быть опаснее, свирепее и страшнее обезумевшей овцы. Не бывает человека болтливее и бестактнее дипломата, сошедшего с рельсов.

Сэр Филипп Рамон был человеком особенного темперамента. Не думаю, чтобы какая-нибудь сила в мире могла остановить его, раз решение его было обдумано и принято. Это был человек сильной воли, с квадратным подбородком и большим ртом, с тем оттенком синих глаз, который бывает либо у жестоких преступников, либо у знаменитых полководцев. Но теперь сэру Филиппу было страшно.

Посторонний человек, не колеблясь, описал бы Рамона, как жалкого труса, боящегося не только смерти, но и малейшей физической боли.

— Если эта история вам неприятна, — любезно предложил премьер-министр на заседании Совета два дня спустя после появления статьи в «Мегафоне», — почему бы вам не отложить билля? В конце концов, у нас есть более важные дела для обсуждения в Палате, и не следовало бы слишком затягивать сессии.

Слова были встречены общим одобрением.

— Нет и нет! — министр иностранных дел решительно стукнул кулаком по столу. — Я проведу билль, иначе мы окончательно испортим отношения с Испанией, Францией и со всеми державами Союза.

Премьер-министр пожал плечами.

— Позвольте сказать вам, Рамон, — произнес генерал-прокурор Балтон, — мне кажется, вы несколько неосторожно поступили с печатью. Правда, мы вам предоставили полную свободу, однако ваши откровения с корреспондентом «Мегафона»…

— Моя откровенность, сэр Джордж, сегодня не обсуждается, — сухо возразил Рамон.

Позже, идя по двору рядом с министром финансов, генерал-прокурор не удержался и пробормотал: «Старый глупый осел», и моложавый страж британских финансов понимающе улыбнулся.

— Правду говоря, Рамон попал в трудное положение. Во всех клубах только и разговоров, что о Четырех. А в Карлтоне я встретил человека, рассказавшего такие вещи, от которых у меня волосы встали дыбом. Он только что вернулся из Южной Америки и привез оттуда сведения о новом преступлении этих людей.

— Вот как!

— Они убили президента или кого-то в этом роде в одной из этих беспокойных республик… Восемь месяцев назад, об этом писали газеты… Они повесили его… Ночью вытащили его из кровати, зажали рот, завязали глаза, потащили на место народной казни, повесили на общественной виселице — и скрылись.

Генерал-прокурор понимал, что сделать это было нелегко, и хотел расспросить о подробностях, но в этот момент к министру финансов подошел секретарь и увел его.

Когда министр иностранных дел показался в коляске, толпа, собравшаяся вокруг Палаты Общин, приветствовала его сочувственными криками. Он понимал, что толпа приветствует его потому, что разделяет с ним чувство опасности: это и радовало и раздражало. И было бы гораздо приятнее, если бы она смехом и шутками встретила весть о существовании таинственной Четверки.

В вестибюле Палаты его окружили депутаты, члены его партии, осторожно задавая вопросы и явно побаиваясь его злого языка. Толстый невоздержанный депутат Западного Брондсбери не выдержал:

— Послушайте, сэр Филипп, неужели вы придаете значение угрожающим письмам? Вы не должны обращать на них внимания. Я ежедневно получаю по два-три таких на протяжении нескольких лет.

Министр крупными шагами уходил от депутатов, но депутат Тестер схватил его за руку:

— Послушайте…

— Идите к черту, — послал его министр и быстро скрылся в кабинете.

— У него отвратительный характер, — резюмировал почтенный депутат. — А впрочем, старик изрядно напуган. Придавать значение каким-то анонимным письмам…

Кучка народных избранников в курительной обсуждала событие.

— Я глупее ничего не слышал, — категорически произнес один. — Мифическая Четверка восстает против всего цивилизованного мира, против соединенных сил всех могущественных держав…