В это время явился Хэлси. Я слышала, как он уговаривал Лидди впустить его в спальню.

— Пригласить его сюда? — спросила я Луизу, не зная, как поступить. Девушка вся сжалась, услышав его голос, и я немного разозлилась на нее. Таких ребят, как Хэлси, не так уж много. Он прямой, честный и готов пожертвовать всем для любимой. Когда-то я была знакома с таким парнем. Это было более тридцати лет назад. Он давно умер. Иногда я достаю его фотокарточку и смотрю на нее. Он там с тросточкой и в цилиндре. Увы, в последнее время я делаю это все реже и реже. Он ведь так и остался навсегда молодым, а я уже старушка…

Возможно, это воспоминание заставило меня крикнуть:

— Хэлси, входи!

Я взяла свое шитье и деликатно направилась в будуар, стараясь не слушать, о чем они говорят. Но дверь была открыта, и я слышала каждое их слово. Хэлси, видимо, подошел к кровати и поцеловал ее, Некоторое время они молчали, как будто слова были им не нужны.

— Я чуть не рехнулся, дорогая. Почему ты не послала за мной? Ты не веришь мне?

— Я не верю себе, — ответила она тихо. — Я слишком слаба сегодня, чтобы бороться. О, Хэлси, как мне хотелось тебя видеть!

Она еще что-то произнесла очень тихо, я не расслышала. А затем Хэлси сказал:

— Мы можем уехать. Что нам остальные? Мы будем вместе, это главное. Луиза, не говори мне, что этого не будет. Я тебе не верю.

— Ты не знаешь, ты ничего не знаешь… — твердила она тихим, скучным, невыразительным голосом. — Хэлси, я люблю тебя, ты это знаешь, но замуж за тебя выйти не могу. Я не хочу испортить тебе жизнь…

— Это неправда, Луиза, — серьезно сказал Хэлси. — Ты не можешь смотреть мне в глаза и говорить это.

— Я не могу выйти за тебя замуж, — повторила девушка. По голосу чувствовалось, что она несчастна. — Все и так очень плохо. Не стоит усложнять еще больше. Придет день, и ты будешь рад, что не женился на мне.

— Значит, ты никогда не любила меня. — Чувствовалось, что он глубоко оскорблен, что его самолюбию нанесен сильный удар. — Ты видела, как я к тебе относился, и позволяла мне любить себя, делала вид, что тоже влюблена. Но до поры до времени. Нет, Луиза, ты чего-то недоговариваешь. У тебя есть кто-то другой?

— Да, — ответила она чуть слышно.

— Луиза! Я не верю тебе!

— Это правда, — печально сказала она. — Хэлси, нам больше не нужно встречаться. Как только я выздоровею, я сразу же уеду отсюда. Вы так ко мне добры, а я… право, я не заслуживаю этого. И что бы ты обо мне ни услышал, постарайся не думать обо мне очень плохо. Я выхожу замуж за другого. О, как ты должен меня возненавидеть! И ты будешь прав!

Я услышала, как Хэлси встал и принялся ходить по комнате. После некоторой паузы он вернулся к ней. Я не могла сидеть спокойно, мне хотелось ворваться в спальню и как следует потрясти девчонку за плечи.

— Значит, это конец! — он тяжело вздохнул. — Все планы, которые мы с тобой строили, все наши надежды — всему конец! Ладно, я не ребенок. И не буду тебя преследовать, как только ты скажешь мне, что не любишь меня, а любишь другого…

— Я не могу этого сказать, — прошептала она. — Но очень скоро я выйду замуж за другого человека. Хэлси победно захохотал.

— Плевать мне на этого человека! Солнышко, пока ты любишь меня, я ничего не боюсь.

В это время дверь между спальней и будуаром захлопнулась, видимо, от сквозняка, и больше я ничего услышать не смогла, хотя и придвинула свой стул поближе к двери. Через некоторое время я вошла в спальню. Луиза лежала одна, уставившись в расписанный ангелами и херувимами потолок. Выглядела она очень усталой, и я не стала ее беспокоить.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Мы нашли Луизу в сторожке во вторник вечером. В среду я беседовала с ней. В четверг и пятницу все было относительно спокойно, наша гостья — вернее, хозяйка — выздоравливала. Гертруда почти все время была с ней, они подружились. Но кое-что продолжало меня беспокоить: предварительное слушание дела об убийстве Арнольда Армстронга, назначенное на субботу, а также приезд миссис Армстронг и молодого доктора Уолкера, которые должны были привезти тело покойного президента Торгового банка. Луизе мы пока не сообщали ни о той, ни о другой смерти.

Но более всего я переживала из-за детей. Все было ужасно. Они потеряли наследство, полученное от матери, так как банк разорился. Их сердечные дела тоже терпели крах. Кроме того, Лидди поссорилась с кухаркой из-за рецепта бульона, который та готовила Луизе, и кухарка ушла от нас.

Миссис Уотсон, как мне показалось, была довольна, что переложила на нас заботу о Луизе. Томас каждое утром и каждый вечер поднимался к ней в спальню и, останавливаясь в дверях, желал ей доброго утра и спокойной ночи. Бедный Томас! У него было качество, присущее некоторым старым слугам-неграм, унаследованное со времен рабства: жить жизнью своих хозяев. Томас никогда не говорил «я», он всегда говорил «мы». Мне очень не хватает этого старого, подобострастного, не очень надежного, но доброго человека, с его вечной трубкой…

В четверг мистер Хартон, адвокат Армстронгов, позвонил мне из города. Он сообщил, что миссис Армстронг приедет и привезет тело своего мужа в понедельник. Ему не очень удобно об этом говорить, продолжал он, но его попросили, чтобы он уговорил меня расторгнуть договор о сдаче Солнечного, так как миссис Армстронг хотела бы вернуться именно — и только? — в деревню. Я была возмущена.

— Сюда? Вероятно, вы ошибаетесь, мистер Хартон. Мне казалось, после того, что здесь произошло всего несколько дней назад, она вообще не захочет сюда возвращаться!

— И тем не менее, она изъявила желание вернуться в свой деревенский дом. Потому попросила, чтобы я сделал все возможное и невозможное, лишь бы освободить Солнечное…

— Мистер Хартон, — сказала я ему очень вежливым, но твердым тоном, — а теперь выслушайте меня. Я ни за что отсюда не уеду! Я сняла этот дом за огромную сумму, чтобы провести здесь лето. Моя городская квартира не приведена в порядок, там идет ремонт. Я прожила здесь всего неделю, и в течение этого времени ни одну ночь не спала спокойно. Поэтому я намерена остаться здесь и прийти в себя. Кроме того, если мистер Армстронг умер банкротом, то его вдове лучше было бы освободиться от такой дорогостоящей собственности, как Солнечное. Адвокат кашлянул.

— Очень жаль, мисс Иннес, что вы приняли такое решение. Миссис Фицхью сказала мне, что мисс Армстронг находится у вас. Это так?

— Совершенно верно.

— Вы информировали ее об этих двух печальных событиях?

— Еще нет. Она была очень больна. Сегодня вечером мы, возможно, сообщим ей.

— Печально. Очень печально. У меня есть для нее телеграмма, мисс Иннес. Переслать ее вам?

— Лучше откройте ее и прочтите, — предложила я. — Если там что-то важное, сэкономим время. Он медленно прочел мне текст:

«НАЙДИ НИНУ КАРРИНГТОН. БУДУ ДОМА ПОНЕДЕЛЬНИК».

И подпись: «Л. Ф. У.»

— Хм! — повторила я. — «НАЙДИ НИНУ КАРРИНГТОН. БУДУ ДОМА ПОНЕДЕЛЬНИК». Очень хорошо, мистер Хартон. Я передам ей. Но она сейчас не в состоянии кого-либо искать.

— Спасибо, мисс Иннес. Но если вы все же решите отказаться от контракта, сообщите мне, — закончил адвокат.

— Я ни от чего не откажусь! — воскликнула я. Он здорово разозлился, потому что тут же бросил трубку.

Не доверяя своей памяти, я записала текст телеграммы и решила спросить доктора Стюарта, когда можно будет рассказать Луизе всю правду. О том, что Торговый банк закрылся, на мой взгляд, говорить ей не стоило. Но о смерти отчима и сводного брата следовало сообщить как можно скорее. Иначе она может узнать об этом от других — и в более неприятной форме.

Доктор Стюарт пришел около четырех часов, бережно неся свой саквояж. Он открыл его у порога и показал мне дюжину крупных желтых яиц, лежавших среди пузырьков с лекарством.

— Настоящие деревенские яйца, — произнес он с гордостью. — Не имеют ничего общего с теми инкубаторскими, которые вы покупаете в магазине. Они даже еще совсем теплые. Попробуйте. Сделайте для мисс Луизы гоголь-моголь.

Глаза его сверкали. Он был доволен, а перед уходом настоял на том, чтобы пойти в буфетную и самому сделать ей гоголь-моголь. Пока он взбивал яйца, я почему-то вспомнила о докторе Виллоубэе, невропатологе, и представила, как он взбивает гоголь-моголь. Я решила, что он даже не может прописать такое плебейское, но такое вкусное лекарство.

— Я сказал миссис Стюарт, — откровенничал доктор со мной, взбивая яйца, — когда, пришел тогда домой: говорю, мисс Иннес, наверное, подумала, будто я старый сплетник, зачем только я рассказал ей о мисс Луизе и докторе Уолкере?

— Ничего подобного, — запротестовала я.

— Дело в том, — продолжал он, оправдываясь, — что я получил эту информацию оттуда, откуда мы часто ее получаем: из кухни. Шофер молодого Уолкера, а Уолкер очень современный молодой человек и ездит к пациентам на машине, приходит в гости к нашей служанке. И он-то как раз и поделился с ней этой тайной… Я решил, что это вполне возможно: прошлым летом Уолкер проводил здесь очень много времени. Кроме того, Риггс, это шофер Уолкера, рассказал о том, что доктор строит дом на своем участке, как раз у подножия холма. Дайте мне, пожалуйста, сахару.

Гоголь-моголь был готов. Доктор накапал в него немного спиртного, еще немного взбил, понюхал и сказал:

— Настоящие яйца, настоящее молоко и немного хорошего виски.

Он направился в спальню, но на пороге остановился.

— Риггс сказал, что план дома делал архитектор Хьюстон. Поэтому я, естественно, ему поверил.

Когда доктор спустился вниз, я приготовила для него вопрос.

— Доктор, живет ли где-нибудь поблизости женщина по фамилии Каррингтон? Нина Каррингтон?