— И он согласился. — Это был не вопрос, а недоверчивое утверждение.

— Сначала он возражал. Видимо, с его предыдущей партнершей было по-другому. Но когда я разъяснила ему, что так будет лучше в его же собственных интересах, он с готовностью согласился. Он всегда в первую очередь пекся о своих делах. У него в каждом городе на реке была подружка, так что он мог обойтись и без меня. Я для него играла роль магнита, приманки. В мои обязанности входило уронить на палубу носовой платок, или столкнуться с кем-нибудь в узком коридоре или же заблудиться и попросить кого-нибудь показать мне дорогу. Завязать знакомство с чьей-то незамужней сестрой — в этом для добропорядочного джентльмена ничего плохого не было. В то время как будь я его женой — или вроде того, — это их, возможно, отпугнуло бы. А затем, как требовали приличия, я при первой же возможности представляла их своему брату. А вскоре они садились за карточный стол.

— Ты тоже играла?

— Никогда. Я не какая-нибудь бесстыжая потаскушка, чтобы играть в карты с мужчинами.

— Но ты присутствовала при игре.

— Я разливала выпивку. Немного флиртовала, чтобы они оставались в хорошем настроении. А когда возникал спор, я вставала на их сторону, против собственного брата.

— Ты ему подавала сигналы.

Она чуть шевельнула плечами и философски заметила:

— Для того я с ними и сидела.

Он сложил руки на груди, как человек, выносящий суровый приговор — или скорее как тот, кто уже безвозвратно принял решение и которого уже не в состоянии поколебать никакие мольбы и доводы подсудимого. Его пальцы беспрерывно барабанили по согнутым локтям.

— А как же Джулия? Другая Джулия, настоящая?

— Сейчас расскажу, — тихо пролепетала она. Она сделала глубокий вдох, на котором, видимо, собиралась поведать ему эту часть своего повествования. — Мы обычно ходили вниз по реке раз в месяц, не чаще. Надо было соблюдать осторожность. Немного выжидали, а потом отправлялись обратно. В последний раз мы отплыли из Сент-Луиса восемнадцатого мая, на пароходе «Новый Орлеан».

— И она тоже.

Она кивнула.

— В первый же вечер игра не заладилась. Ему попался такой же хитрец, как и он сам. Никак не могло быть, чтобы его партнеру просто везло, поскольку он располагал массой верных способов этому помешать. Он наконец встретился с мошенником, который плутовал не хуже его самого. Мне никак не удавалось заглянуть этому человеку в карты, он держал их сложив лицом внутрь и, казалось, играл по памяти. И все сигналы, которые я обычно подавала моему партнеру, трогая цепочку, браслет, кольцо или теребя сережки, чтобы передать масть, оказались бесполезными. Игра продолжалась полночи, и мой партнер продолжал проигрывать до тех пор, пока ему уже нечего было поставить на кон. А поскольку те, кто участвует в подобных играх — случайные попутчики и друг с другом не знакомы, то игра идет только на живые деньги, и проигрыш был нешуточным.

— Обманщиков самих обманули, — прокомментировал он.

— Но задолго до того, как игра закончилась, несколькими часами раньше этот человек попросил меня оставить их наедине. Настоятельно, но в такой вежливой форме, что, если бы я не послушалась, то только укрепила бы подозрения, которые у него уже успели зародиться. Он притворился, будто не привык играть в присутствии дам, и сказал, что хочет снять пиджак и жилет, а когда я немедленно разрешила ему это сделать, отказался, так что мне пришлось уйти. Мой партнер отчаянно сигнализировал мне всеми возможными средствами, чтобы я осталась, но в этом уже не было никакого смысла, так что я ушла. Боюсь, что мы попали в свою же собственную ловушку.

Я, не зная, что делать, бродила по палубе, вдоль перил, и вскоре ко мне подошла какая-то женщина, у которой тоже не было спутника, и завязала беседу. Я не привыкла болтать с другими женщинами, мне в моей работе этого не требовалось, так что поначалу я слушала невнимательно.

Она была дура набитая. Сразу же все мне про себя выложила, хотя ее никто не просил. Кто она такая, куда направляется и с какой целью. Судя по тому, как она мне доверилась, у нее не было опыта общения с посторонними. Во всяком случае, с такими, что встречаются на речных пароходах.

Сначала я попыталась от нее отделаться, но безуспешно. Она прицепилась ко мне как репей и следовала по пятам. Ей, видно, не терпелось кому-нибудь излить душу, ее так и распирало от романтических ожиданий. Она назвала мне твое имя, а потом остановилась у фонаря, показала мне твою фотографию и заставила выслушать несколько отрывков из твоих писем. Она их читала так, словно это было Святое Писание.

Наконец, когда я уже почувствовала, что еще немного — и я не выдержу и сорвусь, и уж тогда она, в конце концов, заткнется, она обнаружила, что уже — для нее — слишком поздно, и поспешила к себе в каюту, на каждом шагу оборачиваясь и махая мне рукой, так я ей приглянулась.

В ту ночь у нас с ним произошла серьезная ссора. Он обвинил меня в том, что я игнорирую свои «обязанности». Защищаясь, я, не подумав, рассказала ему про нее. Что она едет выходить замуж за человека, которого в глаза не видела, с состоянием в сто тысяч долларов…

Он настороженно выпрямился.

— Как она могла это знать? — резко возразил он. — Я сказал это тебе, думая, что ты — это она, только когда ты приехала в Новый Орлеан.

Она невесело рассмеялась:

— Она навела справки задолго до того, как покинула Сент-Луис. Я тебя, может быть, одурачила гораздо сильнее, но и она тоже оказалась не такой уж простушкой.

Она замолчала, давая ему возможность осмыслить ее слова и, может, найти в этом вновь открывшемся ему свидетельстве всеобщего женского коварства оправдание ее собственным поступкам.

Выждав необходимое, по ее расчетам, для этого время, она продолжала:

— Я заметила, как он посмотрел на меня, когда я ему об этом рассказала. Он тут же перестал ругаться и какое-то время молча расхаживал по палубе. Я сейчас рассказываю тебе, как все происходило, но тогда я не понимала, в чем дело. Я только сейчас, глядя назад, могу об этом догадаться. А тогда не могла. Поверь мне, Лу. Ты должен мне поверить.

Умоляюще заломив руки, она поднесла их к самому его лицу.

— Должен? Это почему же?

— Сегодня я говорю тебе правду. Чистую правду, что бы там ни было и что бы ни случилось дальше.

«Что бы там ни было и что бы ни случилось дальше». Он поймал себя на том, что мысленно повторил вслед за ней эти слова.

— Я вышла из каюты, чтобы разыскать его и спросить, намеревается ли он в ту же ночь возместить свои убытки, нужна ли я ему еще или мне можно запереть дверь и лечь спать. Он стоял, в глубокой задумчивости опершись на перила. Луна зашла, и над рекой сгущалась темнота. Мы шли вдоль берегов нижней Миссури, к рассвету мы, кажется, должны были из нее выйти. Пока я вплотную к нему не подошла, мне было даже не разглядеть, он ли это.

Он прошептал: «Постучи к ней в дверь и пригласи ее прогуляться с тобой по палубе».

«Но уже поздно, — возразила я, — она, наверное, уже спит. Она привыкла ложиться гораздо раньше нашего».

«Делай что тебе говорят! — прикрикнул он. — А не то мне придется пустить в ход кулаки. Вытащи ее сюда, придумай сама, как это сделать. Скажи, что тебе одиноко и хочется с кем-нибудь поговорить. Или скажи, что скоро откроется прекрасный вид на ночной город и ей обязательно нужно на него посмотреть. Если она такая простушка, как ты говоришь, то сгодится любой предлог».

И он толкнул меня так, что я чуть было не упала лицом на палубу.

— И ты пошла?

— И я пошла. А что мне оставалось делать? С какой стати я стала бы терпеть побои ради незнакомой мне женщины? Разве ради меня кто-нибудь соглашался страдать?

Он ничего не ответил.

— Я подошла к двери ее каюты и постучала; она отозвалась, спросила, кто это, и я медовым голосом ответила: «Это ваша новая подруга, мисс Шарлотта».

— Так тебя звали, когда ты работала на пароходе?

— В тот раз да. Она сразу же открыла, так она ко мне прониклась. Одежду она еще не сняла, но поведала мне, что как раз собиралась раздеться. Если бы она это сделала чуть пораньше!

— Ах, теперь в тебе проснулась жалость, — вставил он. — Поздновато!

Она и бровью не повела в ответ.

— Я передала ей свое приглашение. Пожаловалась на головную боль и, отказавшись от всех лекарств, что она мне предлагала, сказала, что я предпочитаю лечиться свежим воздухом, и попросила ее составить мне компанию, поскольку время уже позднее.

Я помню, что мне было не по себе, поскольку я не знала, каковы его намерения, ах, я знала, конечно, что они ей ничего хорошего не сулят, но я и мысли не допускала, что ей грозит чисто физическая расправа; я решила, что он замыслил, самое большее, какой-то хитроумный шантаж, который он собирался пустить в ход после того, как она вышла бы за тебя замуж, и, даже разговаривая с ней, я продолжала надеяться, что она не согласится и у меня будет перед ним оправдание. Но она, вероятно, сразу ко мне очень сильно привязалась. Она вся так и просияла от удовольствия и тут же согласилась. Второпях завернувшись в шаль, потому что было уже холодно, она закрыла за собой дверь и пошла со мной.

Ее рассказ, помимо его воли, все больше захватывал его.

— Ты меня не обманываешь, Джулия? Ты говоришь правду? — с замиранием сердца спросил он.

— Бонни, — с тихим упреком поправила она.

— Ты говоришь мне правду? Ты и в самом деле ничего не знала о его намерениях?

— Почему же я стою здесь перед тобой на коленях? Почему же у меня на глазах слезы раскаяния? Вглядись в них хорошенько. Что же мне еще тебе сказать, что же сделать? Я готова поклясться. Принеси Библию. Открой передо мной. Я положу на нее руку и буду говорить.