Единственным положительным моментом этого «доследования» можно считать тот факт, что лучший следователь Глазго заявил (на свою беду) о том, что уверен в невиновности Слейтера, и что главная свидетельница, Лэмби, назвала имя истинного убийцы (что позже подтвердила она сама).

Суммируя все новые факты, поступившие уже после «доследования», мы видим: они в высшей степени убедительны, а шотландское правосудие глухо и слепо в отношении к тому, что всем остальным предельно ясно. Единодушна была в этом вопросе и пресса. Что же мешает шотландским властям признать очевидное? Может быть, принцип круговой поруки, когда один бюрократ защищает другого, а оба готовы с лёгкость пожертвовать интересами правосудия, лишь бы не позволить людям со стороны исправить допущенные ими ошибки? Жаль, что сэр Джон Гилмор занял такую позицию. Не использовав предоставившуюся возможность сыграть в этом деле благородную роль, он позволил стоящим за его спиной официальным лицам использовать себя в качестве говорящей куклы.

Рассмотрим теперь те новые факты, значимость которых сэр Джон Гилмор отказывается признать.

1. В деле появилась новая свидетельница, готовая клятвенно подтвердить, что видела убийцу, выходившего из подъезда, и что этот человек ничем не напоминал Слейтера.

2. Хелен Лэмби сделала заявление для прессы, в котором подтвердила утверждение детектива Тренча о том, что готова опознать убийцу в лицо. Журналист, записавший её слова, заверил их истинность под присягой. Рассказ этой женщины правдив от начала и до конца, ибо не найдётся человека, который лучше её знал бы обстановку в доме мисс Гилкрайст. Поскольку правда эта — ей же во вред, вряд ли она стала бы такое выдумывать. Некоторые трудности, возникшие в связи с заверением документа под присягой, вызваны были тем обстоятельством, что британский консул в Питтсбурге вызвал Лэмби и приказал ей не говорить больше ни слова.

3. Барроумен, прежде дававшая показания против Слейтера, при четырёх свидетелях сделала заявление, в котором призналась, что стала свидетельствовать против обвиняемого, поддавшись давлению ответственного за ведение дела чиновника, который пятнадцать раз вызывал её для бесед.

4. Ещё одна свидетельница рассказала о том, как за неделю до трагедии Хэлен Лэмби говорила ей, что мисс Гилкрайст ожидает покушения и принимает меры предосторожности. Предположить, что хозяйка дома опасалась именно Слейтера, никак невозможно. Таковы новые факты, появившиеся в этом деле. Заверенные заявления трёх свидетелей из четырёх находятся у нас и могут быть предъявлены шотландской прокуратуре, уже получившей копии.

Может ли после этого честный и здравомыслящий человек заявить (как сделал это сэр Джон), что «документов, которые можно было бы считать новыми свидетельствами, ниоткуда не поступало»? Обвинение изначально основывалось на показаниях двух свидетельниц, якобы опознавших Слейтера. Обе они отказались от своих слов, и при этом нас пытаются уверить, будто ничего нового не случилось. Полагаю, сэр Джон стал на опасный путь. Думаю, наш народ, глубоко почитающий справедливость и правила честной игры (что нашло своё отражение и в отношении к делу Парламента), не позволит этой грязной истории продолжаться и дальше.

Артур Конан-Дойль

О преступниках-рецидивистах (1)

«Морнинг пост»

26 ноября 1927 г.


Милостивый государь!

Полагаю, глубокоуважаемый министр внутренних дел, предположив, что преступник-рецидивист не вправе считаться нормальным человеком и должен быть от общества изолирован навсегда, высказал чрезвычайно важную мысль.

Если гражданин, отбывший шесть сроков за разбойное нападение, выходя на свободу, тут же совершает седьмое преступление, кто виноват больше: он сам или власти, его выпустившие? Я склоняюсь ко второму варианту ответа, ибо преступник может и не отвечать за свои поступки, в то время как человек, выпускающий его на волю, совершает вполне осознанный акт.

Что, если к Дартмурской тюрьме достроить барак, в котором постепенно скапливались бы, отбыв ставшие привычными сроки, самые безнадёжные уголовники-рецидивисты? Можно было бы обеспечить им относительно комфортабельные условия существования, лишив главного — надежды когда-либо обрести свободу. Представьте себе, что в такой клетке их соберётся тысяча — какое облегчение испытают тогда полиция и суды! Не стоит сбрасывать со счетов вопрос евгеники, а также развращающее влияние закоренелого жулика на молодёжь. Для воплощения такого проекта в жизнь потребуется суровая воля, но подчас безжалостность по отношению к одиночкам оборачивается благом для остальных.

Артур Конан-Дойль

Уиндлшем, Кроуборо, Сассекс

О возможных изменениях океанских глубин

«Оккульт ревью»

декабрь 1927 г.


Сэр! Согласен с Губертом Стрингером: сообщения такого рода должны быть проверены. Расследовав сообщение о кабеле, якобы проложенном по морскому дну, я получил от соответствующей компании заверение в том, что всё это не соответствует действительности.

Хотелось бы, однако, получить подтверждение результатов зондирования дна в Бискайском заливе. Оно было осуществлено, как явствует из сообщения, транспортным судном «Лорет», так что ответственность за истинность информации несёт капитан Корнет — именно он обнаружил под килем сорок фатомов там, где предполагалась глубина в милю. Профессор Лакруа высмеял результаты замера, а доктор Шарко собственным зондированием их опроверг. Однако несколько месяцев спустя другое судно, «La Bourdonnais», отойдя на 80 миль от берега и проведя замеры на весьма обширной морской территории, обнаружило лишь 44 фатома там, где на карте значилось 80. Лично я не понимаю, как могло случиться, что такое обмеление не вызвало повышения уровня воды, если, конечно, в других местах не произошло одновременно каких-то провалов.

Искренне Ваш

Артур Конан-Дойль

Памяти Томаса Гарди

«Таймс»

13 января 1928 г.


Томас Гарди[40] ближе других современных писателей приблизился к пониманию природы вещей. Став великим романистом, он унаследовал и лучшие качества Ричарда Джефриса. Помню, как четверть века назад я работал над пьесой в одном из лондонских театров, где и он ставил своих одноактовых «Трёх незнакомцев». В те самые дни и сэр Джеймс Барри[41] вынес на суд зрителя одну из своих маленьких пьес. «Три незнакомца» навсегда остались у меня в памяти. Кто бы мог подумать, что главным героем этой восхитительной вещи станет палач! Гарди был прекрасным человеком и таким в нашей памяти останется навсегда.

А. Конан-Дойль

Дело Оскара Слейтера (2)

«Дэйли ньюс». «Вестминстер газетт»

21 июля 1928 г.


Сэр! Из всех газет, время от времени обращавшихся к делу Слейтера, Вы действовали особенно достойно и вместе с тем эффективно. Постоянно фокусируя на этом вопросе внимание, давая подробную и точную информацию, не позволяя публике забыть о нём. Вы очень меня поддерживали. Достигнутый результат — во многом и Ваша победа.

Артур Конан-Дойль

Дело Оскара Слейтера (3)

«Таймс»

17 сентября 1928 г.


Сэр! После закрытия дела я обратился в шотландское министерство внутренних дел, чтобы узнать, насколько готово оно взять на себя издержки, связанные с апелляцией. Поскольку последняя была удовлетворена, виновная сторона, казалось бы, и должна понести расходы. В ответ я получил куцую отписку, из коей следует, что дополнительных затрат нести они более не намерены. Такое решение представляется мне крайне несправедливым, и я надеюсь, что найдётся поборник чести, который поднимет этот вопрос в Палате общин. Шотландское ведомство явилось причиной всех бед и расходов: в течение этих 18 лет оно могло бы в любой момент признать факт, о котором единодушно заявили пятеро судей — а именно, что в ведении дела были допущены нарушения и вердикт несостоятелен. Для этого не потребовалось бы суда — достаточно было передать бумаги компетентному юристу на рассмотрение. Полагаю, с тех, чьё тупое упрямство породило нынешнюю ситуацию, и следовало бы взыскать издержки. Я готов выполнить взятые на себя обещания и гарантии (тем более что занятые в деле юристы действовали почти бескорыстно), но тот факт, что единственной наградой человеку, так долго боровшемуся за установление истины, станет штраф на значительную сумму, представляется мне оскорбительной насмешкой над справедливостью.

«Бэкингем-Пэлис», 15

Национальный мемориал «Женщины Блумфонтейна»

«Кейп таймс»

5 декабря 1928 г.


Милостивый государь!

Будучи в полной мере ответственен за каждое написанное мною слово, я не могу сказать того же о сказанном в интервью, поскольку как бы точно ни записывались мои слова, многое тут зависит от обстоятельств и настроения в момент беседы. Я всегда писал о бурах с огромной симпатией и, сняв шляпу, отдал честь у могилы генерала де Вета.

Но затем меня подвело слабое знание голландского языка. Осматривая монумент женщинам и детям, погибшим якобы от рук британцев, я позволил себе несколько «тёплых слов» — разумеется, не в адрес жертв, но по поводу надписи, оскорблявшей, как мне показалось, британские чувства. Позже мне объяснили, что я просто неправильно перевёл написанное; раз так, мне остаётся лишь выразить сожаление и взять свои слова обратно. Жаль было бы покидать Блумфонтейн, обидев кого-то из его жителей.