2. Эффективность по прибытии. — Долгий марш истощает кавалерию. Коня необходимо кормить, за ним нужно ухаживать. Нередко приходится возить с собой фураж. Всё это, несомненно, говорит в пользу мотоцикла.

3. Надёжность. — Лошадь может пасть от пули, умереть от истощения или болезни. Мотоциклу достаточно провести час в ремонтной мастерской.

4. Радиус действия. — Кавалерист способен покрыть за день максимум тридцать миль и после этого быть готовым немедленно вступить в бой. Моторизованные подразделения огромной численности могут проделать в течение дня сотни миль, что обеспечивает огромное стратегическое преимущество.

5. Финансовые затраты. — Стоимость мотоцикла, я полагаю, не превысит 7 фунтов. А прослужит он дольше, чем несколько лошадей стоимостью по 40 фунтов каждая (и это если не считать затрат на фураж, содержание конюшен и так далее).

6. Тактические преимущества при непосредственном контакте с неприятелем. — Передняя линия фронта теперь не будет ослаблена необходимостью удерживать лошадей (чем обычно занята едва ли не четверть всего личного состава). Мотоциклисты перед лицом неприятельской кавалерийской атаки смогут собрать из своих машин временное укрепление и вести огонь из-за него.

Изложенные причины наряду с многочисленными факторами, связанными с экономией, эффективностью и возможностью задействовать большее число людей непосредственно в военных действиях, представляются мне весомее любых возражений. Главное из них состоит в опасении, что наши йомены перестанут служить резервом для регулярных кавалерийских частей. Но составляют ли они сегодня такой резерв? В этом я не уверен.

Второе из возможных возражений: использовать кавалерию эффективнее в сельской местности.

Третье: в низинах английского Юга или на Солсберийских равнинах кавалерия будет обеспечена большим радиусом действий. Но всё это мелочи в сравнении с указанными мной преимуществами.

Артур Конан-Дойль

Уиндлшем, Кроуборо, Сассекс

О подготовке кавалеристов

«Пэлл Мэлл газетт»

6 апреля 1910 г.


Сэр! Я хотел бы высказать свои замечания по поводу статьи Вашего военного корреспондента о подготовке кавалеристов. Дело в том, что этим вопросом я интересуюсь давно и разделяю твёрдую убеждённость мистера Эрскина Чайлдерса в том, что мы рискуем растерять весь опыт, накопленный столь дорогой ценой в Южной Африке.

Первое издание «Великой бурской войны» вышло в конце 1900 года с приложением — главой об уроках войны, которая в последующих изданиях каждый раз опускалась. И дело было не в том, что мои взгляды менялись под воздействием квалифицированной критики. Жертвовать ею каждый раз приходилось ради внесения многочисленных добавлений. В том очерке я достаточно резко высказался обо всём, что увидел, услышал и прочёл в Южной Африке. Должен сказать, что последующие события полностью подтвердили написанное мною по свежим следам. Я утверждал, помимо прочего, что кроме артиллерии в мире существует лишь один вид оружия — автоматическая винтовка, и что саблям, копьям и револьверам теперь место в музее. Я заявил также, что отборные части конных стрелков имеют перед обычной кавалерией повсеместное преимущество, и выразил мнение, что все конные части с их великолепным персоналом следует перевооружить и незамедлительно вывести из нынешнего бессильного состояния на один уровень с противостоящими им силами. В своё время сделано этого не было, но через год-полтора мы усвоили преподанный нам урок, и кавалеристы, сдав на склады традиционную амуницию, получили винтовки и стали армией конных стрелков. Напоминая об этом, я имею в виду, что не просто повторяю аргументацию Эрскина Чайлдерса (с которой полностью согласен), а отстаиваю взгляды, являющиеся моими собственными.

Вот такой практический урок был нам силой преподан в вельдтах — местности, идеальной для кавалерии в сравнении с любой европейской территорией. Что же изменилось с тех пор? Я утверждаю: дальнейшие события только подтвердили уроки войны. «Arme blanche»[27] продемонстрировало неспособность к самоусовершенствованию, зато подразделения конных стрелков оказались значительно усилены внедрением скорострельного оружия с более низкой траекторией полёта пули. Конный стрелок, доминировавший на южноафриканских полях сражений, с тех пор лишь упрочил своё превосходство. И тем не менее наша кавалерия (сохранив, спорить не стану, винтовку) вернулась к сабле и копью, а вместе с ними — к доисторической традиции штурмовой атаки, приверженность которой применением такого вооружения подразумевается. Остаётся лишь пожалеть, что мы вынуждены были отказаться от собственного опыта, добытого дорогой ценой, и внять германским теоретикам, которые и выстрела-то настоящего никогда не слышали.

Ваш корреспондент, повторяя известный параграф кавалерийских инструкций, утверждает, будто бы солдат может научиться в равной степени хорошо владеть саблей, копьём и винтовкой. Но действия штурмовика-кавалериста и конного стрелка коренным образом отличаются в тактическом плане и внедрить в сознание обе эти противоречащие друг другу психологические схемы невозможно. Кавалерист-налётчик рассчитывает видеть перед собой хорошую ровную местность и врага, которого можно было бы атаковать. Конный стрелок ищет неудобный для передвижения ландшафт и укрытие, за которым он вместе с конём мог бы спрятаться. Вести боевые действия можно и так, и эдак, но не одновременно. О том, какой из этих двух способов выявляет в воине самые ценные качества, можно судить по ходу всех современных войн, но особенно Гражданской войны в Америке и Африканской войны. В каждом из двух случаев наши братья по крови, оказавшись перед лицом практических требований, предъявляемых длительной военной компанией, постепенно превращались в конных стрелков. Ещё недавно с нашей стороны было благоразумнее изучать опыт американцев — Шеридана и Стюарта, — чем учиться у европейских кавалеристов. Теперь африканские уроки войны подтвердили американский опыт, и будет печально, если консерватизм наших кавалерийских традиций воспреобладает вновь.

Переходя от общего к частному. Ваш корреспондент, на мой взгляд, грешит множеством весьма сомнительных утверждений. За примерами кавалерийских успехов он обращается к войнам XVIII века; между тем назови он хотя бы одну за все три года войны в Южной Африке кавалерийскую акцию, которую невозможно было бы выполнить силами конных стрелков, и это прозвучало бы убедительнее. Зато акции конных стрелков, которые кавалеристам оказались бы не под силу, перечислить очень легко!

В замечаниях Вашего корреспондента сквозят чисто кавалерийские предрассудки. Он говорит, в частности, о «принижении кавалериста до уровня конного стрелка». Но почему речь идёт о принижении? Ведь наша цель состоит в создании как можно более грозного воина. Если таковым, как показали события в Южной Африке, является конный стрелок, то, стало быть, кавалерист, в такового переквалифицировавшись, напротив, повысит свой статус.

В качестве главного аргумента Ваш корреспондент выдвигает соображение о том, что кавалерия способна к атакующим действиям, а конный стрелок — нет. Оба утверждения можно оспорить. Ни в бурской, ни в манчжурской кампаниях кавалерия не продемонстрировала атакующих способностей в применении к ситуациям современной войны. А вот конные стрелки буров шли в атаку беспрерывно; более того, в течение последнего года войны такая форма наступления стала для них привычной. Ваш корреспондент упоминает бросок Потгитера, который удалось приостановить, но ни слова не говорит о наступлении буров в Флакфонтене, Твибуше или Бакенлаагте, — акциях, осуществлённых с убийственной мощью. Конные стрелки в атаке действительно не используют шоковой тактики, но менее опасными от этого не становятся — в частности, благодаря способности останавливаться в последний момент и вести ружейный огонь. Бота в Бакенлаагте спешил своих всадников под прикрытием возвышенности лишь в 30 ярдах от британской линии и разбил наши силы на голову. Может быть, саблей или копьём он сумел бы достичь большего? Так справедливо ли утверждение о том, что кавалерия, превратившись в конных стрелков, утратит надежду на право атаковать? Я полагаю, наоборот: лишь сделавшись стрелками, кавалеристы смогут сыграть в современной войне по-настоящему важную роль.

Нет смысла демонстрировать в мирное время военную мощь одного типа, надеясь использовать другой её тип в реальной войне. Что толку тыкать вересковые пустыри Олдершота саблями и копьями, оставляя стрелков вместе с их привычками и навыками для настоящего дела? Мы должны проявить последовательность, пройти путь до конца и осуществить радикальные перемены. Я же в таковые не поверю до тех пор, пока своими глазами не увижу, как сотня легко оснащённых всадников с винтовками на спинах и бандольерами на груди проследует процессией за государственной королевской каретой там, где сегодня мы видим ярких, но по сути средневековых гвардейцев. Вот это был бы триумф солдата современного типа.

Искренне Ваш

Артур Конан-Дойль

5 апреля

О кавалерийской подготовке

«Пэлл Мэлл газетт»

13 апреля 1910 г.


Сэр! Сожалею, что истолковал слова Вашего корреспондента неправильно. Использование им выражения «еретические» в отношении взглядов мистера Эрскина Чайлдерса — вот что натолкнуло меня на мысль о том, что мнения, им выражаемые, являются «крайними».

Человеку гражданскому, вроде меня, пред лицом такого военного авторитета, как сэр Джон Френч действительно полагается чувствовать свою полнейшую беспомощность, но ведь и лорд Робертс высказался со всей определённостью в пользу стрелков и против штурмовой тактики.

Что же касается французов, немцев и австрийцев, то не мы должны идти у них на поводу, а они — у нас. Мы имели опыт военных действий и получили на нём урок. Должны ли мы забыть его только потому, что этого требуют иностранные теоретики?