Мэри смотрела на него, вцепившись в подлокотники кресла.

— Не понимаю вас, мистер Дейви…

— Да нет же, вы прекрасно меня понимаете. Вы уже догадались, что это я убил хозяина «Джамайки-Инн» и его жену. Бродяге бы тоже не жить, знай я о его существовании. Да, это я направлял каждый шаг вашего дяди, главарем он был только номинально. Он сидел на вашем месте, а на столе перед нами была разложена карта Корнуолла. Джо Мерлин, гроза всей округи, вертел шляпу в руках и потирал лоб, когда я разговаривал с ним. Он беспомощное дитя без моих приказов, жалкий уличный задира. Тщеславие связывало нас, и чем громче гремела его слава, тем больше он гордился собой. Нам сопутствовала удача, и Джо Мерлин верно служил мне. Ни один человек в мире не знал о нашем сотрудничестве.

Вы стали тем препятствием, Мэри Йеллан, о которое мы споткнулись. С вашими широко раскрытыми любопытными глазами и умной головой вы появились среди нас, и я понял, что конец близок. Как я восхищался вашими умом и смелостью! Конечно, вы слышали меня, когда я был в пустой комнате для гостей, но все равно спустились вниз и увидели свисающую веревку. Это был ваш первый вызов нам.

А потом вы прокрались по болотам за дядей, у которого была назначена встреча со мной возле Рафтора, и, потеряв его в темноте, натолкнулись на меня. Я стал вашим другом, разве не так? И разве не я давал вам добрые советы? Поверьте, лучших не смог бы дать и мировой судья. Ваш дядя ничего не знал о нашем странном союзе. Он заслужил такую смерть своим непослушанием. Я ведь знал о вашем намерении выдать его при первой возможности. Он не должен был вам давать повода, и со временем ваши подозрения рассеялись бы. Но ваш дядя упился до потери разума в ночь перед Рождеством и поднял на ноги всю округу. Я сразу же понял, что, когда вокруг его шеи затянется петля, он выбросит последний козырь и продаст своего наставника. Значит, он должен был умереть, Мэри Йеллан, и ваша тетя, что была его тенью, — тоже. А вы, если бы оказались в «Джамайке-Инн» вчера ночью… Нет, вы бы не умерли.

Он наклонился к ней и, взяв ее за руки, поднял с кресла.

— Нет, — повторил он, — вы бы не умерли. Вы бы уехали со мной. Вы это сделаете сегодня.

Она посмотрела в его глаза. Они ничего не выражали. Руки крепко держали ее запястья.

— Неправда, — прошептала она, — вы бы убили меня, а значит, убьете сейчас. Я не поеду с вами, мистер Дейви.

— Смерть или бесчестье? — спросил он, странно улыбаясь. — Я не предлагаю вам такого выбора. Вы учились жизни по старым книгам, Мэри, где плохой человек обязательно имеет хвост и изрыгает пламя. Вы опасный противник, а я бы хотел видеть вас союзником. Вы молоды и обладаете привлекательностью, которую мне не хотелось бы устранять. Со временем мы сможем восстановить нашу дружбу, которая разрушилась в прах сегодня вечером…

— Вы правы, что обращаетесь со мной, как с неразумным ребенком, мистер Дейви, — перебила Мэри, — и я была им, когда столкнулась с вами в ту ноябрьскую ночь. Дружба между нами была скорее насмешкой, и вы мне сами дали прекрасный совет, когда на ваших руках еще не просохла кровь невинного человека. Мой дядя по крайней мере был честен — пьяный или трезвый, он никогда не забывал о своих преступлениях. Но вы — вы носите облачение слуги Божьего, прячетесь под сенью Святого Креста. И вы еще говорите мне о дружбе…

— Вы возмущаетесь и нравитесь мне еще больше, Мэри Йеллан, — проговорил он. — В вас есть огонь — как в женщинах древности. Ваша дружба — не та вещь, которой можно поступиться. Давайте оставим религию. Когда вы узнаете меня получше, мы сможем вернуться к этой теме, и я расскажу вам, как пытался найти убежище в Христианстве, но обнаружил, что в его основе лежат ненависть, зависть и алчность. Лишь древнее язычество было чистым и непорочным. Мне все надоело… Мэри, вы готовы? Ваш плащ висит в холле, я жду вас.

Она прижалась спиной к стене и посмотрела на часы, но он не выпускал ее запястий и даже сдавил их сильнее.

— Дом пуст, вы это знаете, и ваши крики никто не услышит, — говорил он. — Старушка Ханна сидит у себя дома. Я гораздо сильнее, чем вы можете предположить, — ваш дядя имел возможность в этом убедиться. Я не хочу причинить вам вреда, Мэри Йеллан, но мне придется это сделать, если вы будете сопротивляться. Ну же, где ваш дух искательницы приключений? Где ваши смелость и отвага?

Она понимала, что он уже опаздывает. Он умело скрывал свое нетерпение, но оно все же проявилось в блеске его глаз и поджатых губах. Была половина девятого, и Джем сейчас уже должен был беседовать с кузнецом в Уорлеггене. Их разделяло не более двенадцати миль. И Джем был не так глуп, как она. Мэри лихорадочно обдумывала свои шансы. Если она согласится идти с Френсисом Дейви, то сможет задержать его, станет для него обузой и тормозом. Погоня последует по пятам, и ее присутствие выдаст его в конце концов. Если же она откажется идти, ее ждет нож в сердце; ведь он не оставляет свидетелей.

Дейви назвал ее смелой? Что же, посмотрим, насколько ей хватит смелости, — ставкой в этой игре будет сама жизнь. И Мэри без страха посмотрела ему в глаза.

— Хорошо, я пойду с вами, мистер Дейви, — согласилась она, — но я буду вам обузой. Вы пожалеете.

— Пойдете вы в качестве друга или врага — для меня не имеет значения, — сказал он. — Сначала вы будете камнем на моей шее, это я понимаю. Но скоро отбросите ваши предрассудки. Вы забудете все, что привила вам эта жалкая цивилизация. Я научу вас жить, Мэри Йеллан, так, как жили мужчины и женщины четыре с лишним тысячи лет назад!

— А если мы кого-нибудь встретим по дороге?

— Разве я говорил о дороге? Мы пойдем через болота и холмы, через гранит и вереск, как друиды много веков назад.

Мэри едва не рассмеялась ему в лицо. Она больше не боялась его. Ничто больше не имело значения, потому что человек, которого она любила, был на свободе и на нем не было крови. Она могла любить его не стыдясь и знала, что он вернется за ней.

Мэри последовала за Френсисом Дейви в конюшню, где стояли оседланные лошади, и это ее неприятно поразило.

— Вы не собираетесь взять коляску? — спросила она.

— Нет, Мэри, нам придется путешествовать верхом, — ответил он. — Я буду держать ваши поводья. Не обещаю вам бешеной езды, увы, моя кобыла устала. А что касается гнедой лошади, то она хромает, как вам известно, и тоже не годится для скачек.

Ночь была темна, в воздухе повис туман, стоял пронизывающий холод. По небу тащились низкие облака, луны не было видно. Она взобралась в седло, размышляя, услышит ли кто-нибудь ее крики о помощи. Но его рука хлопнула лошадь по крупу, и та тронулась с места.

— Это было бы глупо с вашей стороны, — сказал священник: он читал ее мысли, будто по книге, и тут же отвечал. — В Алтарнане ложатся спать рано, а когда они продерут глаза, я буду уже далеко отсюда, а вы — вы будете лежать лицом вниз, несмотря на ваши юность и красоту.

Они долго ехали по болотам. Френсис Дейви, казалось, видел в темноте, безошибочно находя дорогу. Сердце Мэри рвалось из груди: расстояние до Уорлеггена увеличивалось.

— Куда мы едем? — спросила она наконец, и он, обернувшись, показал рукой на север.

— Скоро стражи закона начнут патрулировать побережье, — сказал он. — Но сегодня и завтра нам никто не помешает. Я всегда любил Атлантический океан, Мэри. Вы слыхали про такую вещь, как корабль? Хотя едва ли вам приятно говорить на эту тему. Корабль увезет нас из Корнуолла.

— Значит, мы покидаем Англию, мистер Дейви?

— После сегодняшнего дня алтарнанский священник покинет лоно Христовой церкви и снова станет изгнанником. Вы увидите Испанию, Африку, вы познаете солнце и пустыню, Мэри. Впрочем, меня мало волнует, куда мы едем, можете выбирать сами. Почему вы улыбаетесь и качаете головой?

— Я улыбаюсь потому, что все сказанное вами — фантастика, мистер Дейви. Вы же хорошо понимаете, что я убегу при первой возможности. Я поехала с вами только потому, что иначе вы убили бы меня, но при свете дня, там, где будут люди, вы ничего не сможете со мной сделать.

— Как вам угодно, Мэри Йеллан, я готов рисковать.

— Ну допустим, — не сдавалась Мэри, хотя ее охватил страх, — допустим, мы окажемся на корабле и поплывем в Испанию или Африку. Неужели вы думаете, что при первой возможности я не выдам вас как убийцу?

— К этому времени вы обо всем забудете, Мэри Йеллан.

— Забуду, что вы убили сестру моей матери?

— Да, и все остальное тоже — болота, «Джамайку-Инн», слезы, что проливали по пути из Ланстона, и того молодого человека, что был их причиной.

— О ком вы, мистер Дейви?

— Да бросьте вы. Я в своей жизни слышал много исповедей и знаю, о чем мечтают женщины и девушки. Видите, и тут у меня преимущество перед братом хозяина «Джамайки-Инн».

Мэри показалось, что стало еще темнее. Лошади ступали осторожно, словно нащупывая дорогу копытами. Ее спутник внимательно вглядывался вперед, нервозность лошадей передалась и ему. Мэри стало по-настоящему страшно. Френсис Дейви знал болота, но даже он мог ошибиться и сбиться с дороги. Мэри почувствовала запах трясины и гниющей травы, и в это время прямо перед ними опустилась стена плотного тумана.

Френсис Дейви натянул вожжи, и обе лошади остановились. Они немного подождали, но воздух был абсолютно неподвижен.

Френсис Дейви обернулся к Мэри. Он был похож на привидение.

— Боги все-таки против меня, — сказал он. — Двигаться дальше было бы большим безумием, чем вернуться назад. Мы должны дождаться рассвета.

Мэри ничего не сказала, у нее вновь проснулась надежда, но она тут же поняла, что туман собьет со следа и погоню: он был врагом и для охотника, и для жертвы.

— Все будет позже, — сказал он, — пещера для отдыха и каменное ложе. А сегодня нам придется заночевать на Рафторе.