— Ты разговаривал с ним до того, как он попал в больницу?

— Говорил. И ничего толком не узнал. Дескать, остановили какую-то машину, и кто-то из этой машины открыл огонь. Тогда он залег в укрытие. Понятное дело, перетрусил.

— Теперь мне известно, что говорят все участники происшествия, кроме Каспера, — сказал Колльберг. — Никто не утверждает положительно, что Каспер стрелял или хотя бы поднял руку на кого-либо. И все эти разговоры об убийстве Борглюнда сплошное лицемерие.

— Так ведь прямо никто ничего и не утверждает. Сказано только, что он скончался от повреждений, полученных в связи с перестрелкой. А это на самом деле так. Ты куда, собственно, клонишь?

Монссон озабоченно посмотрел на Колльберга.

— Я думал о парне, на которого охотимся, — ответил Колльберг. — Пока мы не знаем, кто он, но скоро выясним. За ним гонятся — от такой облавы хоть кто голову потеряет. А на самом деле может оказаться, что он повинен всего-навсего в краже. Не нравится мне это.

— Еще бы. А что в нашей работе может нравиться человеку?

Снова зазвонил телефон.

Мальм.

— Что нового? Что сделано?

Колльберг передал трубку Монссону.

— Он лучше меня в курсе дела, — покривил Леннарт душой.

Монссон невозмутимо изложил по порядку все новости.

— Что он сказал? — спросил Колльберг, когда разговор окончился.

— «Прекрасно!» И еще сказал, чтобы мы двигались дальше на всех парах.

Через час явился Бенни Скакке, привел злополучную машину.

Эксперты зафиксировали отпечатки пальцев, затем начался осмотр.

— Ну и старье, — заметил Монссон. — Так, краденое имущество… Старый телевизор… ковры… статуэтка какая-то, если это можно назвать статуэткой. Спиртное… Разное барахло. И несколько монет из копилки.

— Плюс двое убитых и столько же раненых — вероятно, пожизненных инвалидов.

— Вот уж действительно неоправданные жертвы, — заметил Монссон.

— Остается позаботиться о том, чтобы их не прибавилось, — заключил Колльберг.

Они тщательно обыскали старый «шевроле». У обоих был немалый опыт в таких делах, а Монссон вполне заслуживал звание эксперта по обнаружению вещей, которые ускользали от внимания других.

И на этот раз ему повезло.

Между спинкой и сиденьем кресла, что рядом с водительским, попала сложенная несколько раз тонкая бумажка. Обивка разлезлась, и бумажка застряла под ней. Колльберг был почти уверен, что он ни за что не нашел бы этот клочок.

Они возвратились в кабинет Монссона.

Колльберг развернул бумажку, Монссон вооружился лупой.

— Что это такое? — спросил Колльберг.

— Валютная квитанция, выдана каким-то датским банком, — объяснил Монссон. — Точнее, копия квитанции. Одна из тех бумажек, которые либо выбрасывают сразу, либо складывают и суют в карман. И теряют потом, когда из того же кармана достают носовой платок.

— И на ней положено расписываться?

— Как правило, — сказал Монссон. — Но не всегда. Зависит от правил данного банка. Здесь роспись есть.

— Ну и почерк! — сердито заметил Колльберг.

— А кто из молодых в наше время пишет лучше? Что там?

— Кажется, Ронни. Дальше К. И маленькая «а», и какие-то закорючки.

— Кажется, Ронни Касперссон, — заключил Монссон. — Или Каспарссон. Но это лишь догадка.

— Ронни — совершенно точно.

— Что ж, проверим, может быть, и обнаружится какой-нибудь Ронни Касперссон.

Вошел Бенни Скакке. Постоял, переминаясь с ноги на ногу. Колльберг посмотрел на него:

— Что там у тебя?

— Да вот, привел несколько человек, знакомых Кристера Паульсона. Девушка и два парня. Будете говорить с ними?

— Я поговорю, — ответил Колльберг.

Во внешности молодых людей не было ничего необычного. Впрочем, семь-восемь лет назад они сразу привлекли бы к себе внимание: длинные кожаные куртки с вышивкой, на парнях джинсы, тоже разукрашенные вышивками, на девушке длинная юбка, то ли индийского, то ли марокканского типа. Все трое в кожаных сапогах на высоком каблуке. Волосы до плеч. Они смотрели на Колльберга с тупым безразличием, которое в любую минуту могло смениться враждебностью.

— Привет, — поздоровался Колльберг. — Есть будете? Кофе, бутерброды?

Ребята пробурчали нечто утвердительное, а девушка тряхнула головой, убирая волосы с лица, и звонко отчеканила:

— Накачиваться кофе да объедаться белым хлебом — только себе вредить. Хочешь быть здоровым — ешь натуральные продукты, пока еще можно хоть что-то найти. Избегай мяса и всяких суррогатов.

— Ясно, — сказал Колльберг. И повернулся к стоявшему у двери стажеру. — Принеси три чашки кофе и побольше бутербродов, — распорядился Колльберг. — Зайди в овощную лавку на углу и купи здоровенную морковку, чтобы было побольше витаминов.

Стажер вышел. Ребята заржали, девушка сидела прямо и сурово молчала.

Стажер вернулся с кофе, морковиной и розовым от усердия лицом.

Теперь рассмеялись все трое. Колльберг мог бы и сам усмехнуться, но ему не стоило большого труда сдержаться. К сожалению.

— Ну так, — заговорил он. — Спасибо, что пришли. Вам известно, о чем речь идет?

— Кристер, — ответил один из парней.

— Вот именно.

— По сути дела, Кристер был вовсе не плохим человеком, — сказала девушка. — Да только общество испортило его, и за это он ненавидел общество. А теперь легаши его убили.

— Он и сам ранил двоих, — вставил Колльберг.

— Ну и что. Меня это не удивляет.

— Почему?

После долгого молчания один из парней ответил:

— Он всегда ходил с оружием. Когда шпалер, когда стилет, когда еще что-нибудь. Говорил, что в наше время иначе нельзя. Как будто он был доведен до отчаяния — так, кажется, говорят?

— Моя служба заключается в том, чтобы разбираться в таких делах, — сообщил Колльберг. — Противное занятие — и отнюдь не благодарное.

— А наша весьма противная и неблагодарная задача — жить дальше в этом прогнившем обществе, которое не мы довели до такого состояния, — сказала девушка. — Жить и каким-то образом вернуть ему человеческий облик.

— Кристер не любил полицейских? — спросил Колльберг.

— Все мы ненавидим легавых, — ответила девушка. — И за что нам их любить? Они ведь ненавидят нас.

— Вот уж правда, — подхватил один из парней. — Нигде в покое не оставляют, ничего не разрешают делать. Сядешь на скамейку или на траву — легавый тут как тут. А представится случай — так подкинут…

— Или издеваются, — вставила девушка. — Еще неизвестно, что хуже.

— Кто-нибудь из вас видел парня, который поехал с Кристером в Юнгхюсен?

— Каспера-то? — заговорил второй парень. — Я видел. Совсем немного. Посидели вместе, потом пиво кончилось, и я ушел.

— И как он тебе показался?

— Славный парень. Безобидный, такой же, как и мы все.

— Значит, тебе известно, что его звали Каспер?

— Ну да. Но вообще-то у него другое имя. Он что-то бормотал вроде Робин, или Ронни…

— Что вы думаете об этом случае?

— Все как положено, — ответил первый парень. — Иначе и быть не могло. Нас все ненавидят, особенно легавые. И когда кто-то из нас от отчаяния становится на дыбы, выходит то, что вышло. Еще удивительно, что ребята поголовно не обзаводятся оружием. Почему все шишки должны только на нас валиться?

Колльберг поразмыслил, потом спросил:

— Если бы вам предоставилась возможность выбирать, кем бы вы стали?

— Я стал бы космонавтом и махнул в межпланетное пространство, — ответил один из парней.

— А я уехала бы в деревню, — сказала девушка. — Вела бы здоровый образ жизни. Завела всякую живность, народила бы детей и постаралась уберечь их от всякой отравы, чтобы выросли настоящими людьми.

— Отведи мне грядку в твоем огороде, я гашиш разведу, — усмехнулся второй парень.

Колльберг не услышал больше ничего существенного и вскоре вернулся к Монссону и Скакке.

На этот раз картотека сработала без задержки.

Она подтвердила существование Ронни Касперссона, он уже привлекался к ответственности, и отпечатки пальцев совпадали с найденными на баранке и приборной доске.

В пятницу о Ронни Касперссоне было известно следующее: когда он родился, где живут его родители, где его видели последний раз.

В итоге дознание переносилось далеко за пределы полицейской сферы города Мальмё. Центр тяжести в охоте на убийцу переместился в другие районы страны.

— Оперативная группа Мальмё распускается, — по-военному отчеканил Мальм. — Тебе надлежит немедленно явиться ко мне в Стокгольм.

Уложив чемодан и выйдя на улицу, Колльберг почувствовал, что его терпению приходит конец.

XIX

В среду вечером Ронни Касперссон услышал, что один на полицейских, участников драматической перестрелки в Юнгхюсен, скончался.

Это дикторша так сказала: драматическая перестрелка в Юнгхюсен.

Сидя вместе с мамой на диване, он смотрел на экран телевизора и слушал, как перечисляются его приметы. Полиция объявила всешведский розыск, разыскиваемому около двадцати лет, он ниже среднего роста, у него длинные светлые волосы, одет в джинсы и темную поплиновую куртку.

Ронни глянул на мать. Она была занята своим вязанием — брови нахмурены, губы шевелятся, должно быть, считает петли.

Описание было довольно поверхностное и далеко не точное. Верно, ему недавно исполнилось девятнадцать лет, но он уже привык к тому, что его часто принимают за шестнадцатилетнего. А куртка на нем была черная, кожаная. К тому же накануне вечером он, поломавшись для вида, дал матери отстричь ему волосы.

Кроме того, дикторша сообщила, что он, вероятно, разъезжает на светло-зеленом «шевроле» с тремя семерками в номере.

Странно, что полиция не нашла машину. Он ведь не старался ее спрятать. В любую минуту могут найти.

— Я завтра уеду, мама, — сказал он.

Она оторвала взгляд от вязания.

— Почему, Ронни? Дождался бы папы! Он очень огорчится, когда узнает, что ты был и не мог его подождать.