– Джемми, – сказал я, – ты оправдан. Джо Мерфи, настоящий преступник, сознался во всём.

– Мерфи, – повторил он ошеломлённо. – Дружок Мика!

– Правильнее будет сказать – сообщник. Как-то раз Джо допился до чёртиков и возомнил себе, будто вот-вот умрёт. В противном случае вряд ли когда-нибудь мы дождались бы от него признаний такого рода. Эти двое ограбили Сэмпсона Гловера и в ту ночь повздорили из-за денег. Опасаясь, что Мерфи выдаст его с головой, Мик решил не навлекать на дружка неприятностей. Подозрение пало на тебя. Требовалось лишь подтверждение: Мик предоставил его, рассчитавшись тем самым с тобой за обиду.

– Будь проклят этот подлец, отправивший меня гнить за решётку! – воскликнул Джем в необычайном волнении.

– Тише, – перебил я его. – Наших с тобой проклятий он никогда уже не услышит.

– Он мёртв? – Известие это Джема явно не успокоило. – Умер, не получив по заслугам?

– Покинув Эверсфолд, Мик некоторое время под вымышленным именем жил в Лондоне. Потом связался с бандой шулеров, два года спустя был вместе с ними уличён в мошенничестве и получил большой срок, оставаясь по-прежнему под чужой фамилией. Мы так и не узнали бы о его судьбе, если бы не одно странное обстоятельство. Фотография, пришедшая вместе с ответами на вопросы, которые я вынужден был по ряду причин задать коменданту тюрьмы Саутбери, помогла нам установить личность заключённого, историей которого я заинтересовался. Так вот, полтора года назад Мик повесился у себя в камере, в тюрьме Свэйлклифф.

Сообщение это возымело на Джема неожиданный эффект. Оно не только остудило в нём страсть, но и мгновенно переменило направление мыслей. Когда мой друг заговорил вновь, голос его изменился: в нём зазвучали даже нотки раскаяния.

– Мне кое-что пришло в голову, мастер Фрэнк. До сих пор, занятый собственными бедами, я старался гнать эти мысли прочь. Вряд ли твоё рукопожатие было бы столь же сердечным, признайся я в том, что не так уж чист, как ты меня только что обрисовал.

Джем умолк, словно утратив всякое желание продолжать, потом заговорил вновь с мрачной настойчивостью, которая произвела на меня впечатление – возможно, не самое приятное, но достаточно сильное.

– Я действительно мог бы убить его за те слова, что он произнёс в ту ночь. Даже сейчас его голос и смех стоят у меня в ушах. Стоит, мол, ему только свистнуть, и она, подобно прочим, тут же за ним побежит. Он приравнял Роз к остальным! Говорили, будто вино ударило мне в голову, но нет – то сам дьявол вселился мне в душу. Клянусь, если бы меня не остановили, я прикончил бы его на месте. «Будь я проклят, если ты вернёшься сегодня домой живым…» О, в те минуты я знал, что говорил. В таверне мне помешали, но я ведь два часа ждал на перекрёстке, через который пролегал его путь. Хотел вызвать его на драку, но честной схватки всё равно не получилось бы. Он так и не появился. Уйди я сразу из «Сверчков» домой, мне без труда удалось бы опровергнуть все обвинения. Но кто-то видел меня, шатавшегося в темноте у перекрёстка, кто-то заметил, что я возвратился домой позже обычного, да ещё и взбешённый до безумия. Сам я толком так и не смог объяснить, где провёл это время: мои показания обернулись против меня. Всё произошло как в тумане: из одного дьявольского кошмара я перенёсся в другой – тюремный.

– Мой бедный друг, – вздохнул я. – Даже если эта необдуманная клятва и могла бы довести тебя до преступления – в чём я сомневаюсь, – ты свою вину искупил с лихвой.

Мало-помалу успокаиваясь по мере того, как мы приближались к деревне, Джем рассказал мне и о причине, задержавшей его возвращение: на корабле в последнюю минуту были обнаружены неполадки. Я в свою очередь сообщил ему о том, что некоторое время, пока официальное расследование не будет завершено и все факты не станут достоянием гласности, он поживёт у нас дома.

– В деревне знают об этом? – спросил он.

– Только один человек. Я обо всём ей рассказал, Джем. И она ждёт тебя – глаз не спускает с дороги.

Джем попытался сохранить подобающее мужчине хладнокровие, но вышло это у него не слишком удачно.

– Замуж, значит, так и не вышла? – Голос его прозвучал как-то сдавленно. – Впрочем, мне-то какое до этого дело? Мной она никогда особенно не интересовалась.

– Интересовалась, Джем, и ещё как. Достаточно, во всяком случае, чтобы выйти за тебя ещё месяц назад – если бы всё тут зависело от неё.

– Роз Эванс?

– Роз Эванс. В те дни она мне сказала об этом открыто. И знаешь, Джем, я бы в таком случае ни от одной девушки не стал требовать большего.

Он промолчал. Мы вышли к игровой площадке и пересекли усаженную клёнами и вязами зелёную лужайку, раскинувшуюся перед задним крыльцом дома.

– Сегодня она была у нас, – снова заговорил я. – Помогала маме с шитьём. Гляди-ка, Джем, не она ли это у ворот?

Но он и сам уже заметил Роз. И девушка, увидев нас, замерла в нерешительности. Очарование мягких линий её фигуры и чистого румянца на полных щеках ощущалось даже на расстоянии. Джем остановился как вкопанный, и я понял: моя миссия состоит в том, чтобы соединить ладони этих застенчивых сельских влюблённых.

– Я не очень её испугаю? – едва слышно, совсем не мужественно прошептал Джем.

– Твоё появление здесь не было для неё неожиданностью. На протяжении всех трёх последних недель она ждала тебя с утра до вечера. Даже я успел отчаяться, она – нет.

* * *

Я оставил влюблённых под вязами. Что ни говори, а даже самого горького неудачника не стоит списывать со счетов, пока он жив. Пройдёт ещё несколько недель, и о Джеме заговорит вся деревня. А ещё некоторое время спустя Роз станет его невестой. Думаю, нашего Джема, успевшего познать, что такое страдание, ждёт такое вознаграждение, какого не смог бы обеспечить ему сам министр внутренних дел.

Ну а что же тайна замка Свэйлклифф? – скажете вы. Я всего лишь изложил факты – выводы пусть каждый сделает сам. История эта – всего лишь страничка в гигантской книге посланий иного мира; она – из тех, над коими глупцы смеются, а умные люди ломают головы.

1885

De profundis[16]

Покуда океаны связывают воедино огромную, широко раскинувшуюся по всему свету Британскую империю, наши сердца будут овеяны романтикой. Ибо точно так же, как воды океана испытывают воздействие Луны, душа человека подвержена воздействию этих вод, а когда главные торговые пути империи пролегают по океанским просторам, где путешественник видит столько удивительных зрелищ и слышит столько удивительных звуков и где опасность, подобно живой изгороди на просёлочной дороге, постоянно сопровождает его слева и справа, странствие по ним не оставит следа разве что в совсем уж бесчувственной душе. Ныне Британия распростёрлась далеко за свои пределы, и граница её проходит по трёхмильной полосе территориальных вод у каждого берега, завоёванного не столько мечом, сколько молотком, ткацким станком и киркой. Ибо в анналах истории записано: никакой властитель, никакое войско не в силах преградить путь человеку, который, имея в сейфе два пенса и хорошо зная, где он сможет превратить их в три, направит все свои помыслы на достижение этой цели. А по мере того как раздвигались рубежи Британии, раздвигались и горизонты её сознания, покуда все люди воочию не убедились в том, что у этого острова широкий, континентальный кругозор, тогда как у Европейского континента узкий кругозор острова.

Но ничто не даётся даром, и горька цена, которую нам приходится платить. Подобно тому как в старинном предании люди, вынужденные платить дань дракону, каждый год отдавали ему одну юную человеческую жизнь, мы изо дня в день приносим в жертву нашей империи цвет нашей молодёжи. Машина огромна, как мир, и мощна, но единственное топливо, способное приводить её в движение, – это жизнь британцев. Вот почему, рассматривая медные мемориальные доски на стенах наших серых старинных соборов, мы видим чужеземные названия – названия, никогда не слыханные теми, кто возводил их стены, потому что Пешевар, Умбалла, Корти и Форт-Пирсон – это места, где умирают молодые британцы, оставляя после себя яркий пример да медную памятную доску. Но если бы каждому человеку ставили обелиск там, где он лёг в землю, не понадобилось бы проводить пограничную линию: кордон из британских могил служил бы вечным напоминанием о том, каких высоких отметок достигла приливная англо-кельтская волна.

Так вот, это тоже, наряду с влиянием океанских просторов, связывающих нас с миром, накладывает на нас романтический отпечаток. Ведь когда у столь многих любимые и близкие находятся за морем, рискуя погибнуть от пуль горцев или от болотной лихорадки, где смерть разит внезапно, а до родины далеко, люди общаются мысленно, и бытует множество удивительных историй о вещих снах, предчувствиях или видениях, в которых мать зрит своего умирающего сына и переживает первый, самый сильный приступ горя ещё до получения дурной вести. В последнее время учёный мир заинтересовался этим феноменом и даже дал ему научное наименование, но можно ли узнать об этом ещё что-нибудь сверх того, что в трудный, мучительный миг душа несчастного, смертельно раненного или умирающего от болезни, способна послать самой близкой родственной душе с расстояния в десяток тысяч миль некий образ своего бедственного положения? Я далёк от мысли утверждать, будто мы не наделены такой способностью, ибо из всех вещей, которые постигнет мозг, в последнюю очередь он постигнет себя. Но всё же к подобным вопросам надо бы подходить с большой осторожностью, потому что мне известен по крайней мере один случай, когда явление, происшедшее в соответствии с известными законами природы, было принято за совершенно сверхъестественное.

Джон Ванситтарт, младший партнёр фирмы «Хадсон и Ванситтарт», известных экспортёров кофе с плантаций Цейлона, по происхождению был на три четверти голландцем, но по своим симпатиям – истым англичанином. Много лет проработал я его торговым агентом в Лондоне, и когда в 1872 году Ванситтарт приехал в Англию, чтобы провести здесь трёхмесячный отпуск, он обратился ко мне с просьбой снабдить его рекомендательными письмами к людям, знакомство с которыми позволило бы ему немного приобщиться к городской и сельской жизни страны. Из моей конторы он вышел вооружённый семью такими письмами, и в течение многих недель я получал из разных концов Англии разрозненные послания, из которых узнавал, что он снискал расположение моих друзей. Потом распространился слух о его помолвке с Эмили Лоусон, представительницей младшей линии херефордширских Лоусонов, а следом пришло и официальное известие о его бракосочетании, ибо нет у скитальца времени на долгое ухаживание, и уже пора ему было собираться в обратный путь. В Коломбо они должны были отправиться вместе на одном из принадлежавших фирме парусных кораблей с оснащением барка и водоизмещением в тысячу тонн; это плавание, сочетавшее необходимость с удовольствием, обещало стать для них дивным свадебным путешествием.