– Послушай, Бюргер, – повторил Кеннеди, твёрдо глядя в глаза своему приятелю. – Я действительно хочу, чтобы ты был со мной откровенен.

При этих словах он показал рукой на коврик, лежащий на полу. Там стояла неглубокая плетёная корзина для фруктов – такие корзины делают в Кампанье. В ней в беспорядке лежали самые разные вещи: черепки с надписями, обрывки записей, разбитая мозаика, клочки папируса, ржавые металлические украшения. Человеку непосвящённому эти предметы могли показаться просто мусором, но специалист мгновенно распознал бы их уникальность. Кучка хлама в плетёной корзинке представляла собой одно из недостающих звеньев в исторической цепи развития общества. Это был настоящий клад для исследователя. Вещи эти принёс сюда немец, и теперь глаза англичанина жадно впивались в них.

– Я не буду ни во что вмешиваться. Но мне бы очень хотелось послушать твой рассказ, – продолжил он, пока Бюргер медленно зажигал сигару. – Это, без сомнения, огромное открытие. Надписи произведут сенсацию во всей Европе.

– Да, ведь здесь всего несколько вещиц, а там их сотни, – сказал немец. – Их столько, что дюжина маститых учёных может всю жизнь изучать их и, сравнивая, создать себе репутацию – такую же прочную, как замок Сан-Анджело.

Кеннеди сидел задумавшись, на его прекрасном лбу появились морщины, а пальцы теребили длинные красивые усы.

– Вот ты и выдал себя, Бюргер, – наконец произнёс он. – Твои слова могут означать только одно: ты нашёл новые катакомбы.

– Я и не сомневался, что ты уже понял это, рассматривая вещицы.

– Да, они подтверждают мои предположения, а теперь твои замечания не оставили ни малейшего сомнения. Нет другого места, кроме катакомб, где можно столько всего обнаружить.

– Совершенно верно. Да в этом и нет никакой тайны. Я действительно открыл новые катакомбы.

– Где?

– Ну уж это мой секрет, дорогой Кеннеди. Скажу только, они расположены так, что нет ни малейшего шанса из миллиона, чтобы на них наткнулся кто-нибудь ещё. Их происхождение отличается от всех известных катакомб, и использовали их для погребения самых богатых христиан. Поэтому эти вещи так отличаются от всего, что находили раньше. Если бы я не отдавал себе отчёта, как много ты знаешь и сколько в тебе энергии, я бы не колеблясь рассказал тебе обо всём – разумеется, взяв слово молчать. Но, думаю, я сначала должен сделать собственный доклад об этом открытии, а уж потом вступать в такую жестокую конкуренцию.

Кеннеди любил своё дело; любил так страстно, что порой это граничило с манией. Этой страсти он был предан всецело, несмотря на все развлечения, которые свойственны богатому и ветреному молодому человеку. Он был тщеславен, но его тщеславие занимало лишь второе место по сравнению с простой чистой радостью и интересом ко всему, что касалось жизни и истории Рима. И теперь он жаждал увидеть этот новый подземный мир, который открыл его приятель.

– Послушай, Бюргер, – произнёс он серьёзно, – уверяю тебя, ты можешь довериться мне без колебаний. Ничто не заставит меня взяться за перо, пока я не получу твоего разрешения. Я вполне понимаю твои чувства и считаю их совершенно естественными, но тебе действительно нечего меня бояться. С другой стороны, если ты мне не откроешь своего секрета, я начну систематические поиски и наверняка обнаружу катакомбы. В этом случае, конечно, я воспользуюсь своей находкой как захочу, поскольку не буду связан никакими обязательствами.

Бюргер задумчиво улыбался, покуривая сигару:

– Я заметил, милый друг, что, когда мне хочется получить от тебя кое-какие сведения, ты далеко не всегда охотно делишься со мной.

– Скажи, бога ради, когда это ты спрашивал меня о чём-то и я тебе не рассказал всего, что знал? Помнишь, как я дал тебе материал для работы о храме Весталя?

– Ну, это было не так уж и важно. Вот интересно, если бы мне пришло в голову задать тебе несколько личных вопросов, ответил бы ты тогда? Ведь эти катакомбы для меня – дело весьма личное, и я бы хотел, чтобы ты тоже поделился со мной своим секретом.

– Не понимаю, куда ты клонишь, – пожал плечами англичанин. – Но если ты намекаешь, что расскажешь о катакомбах, коли я отвечу на твой вопрос, то можешь быть уверен – отвечу на любой.

– Ну, тогда… – сказал Бюргер, с наслаждением откидываясь на спинку кресла. Сделав глубокую затяжку, он пустил вверх причудливые клубы дыма. – Тогда расскажи мне всё о твоих отношениях с мисс Мэри Сандерсон.

Кеннеди резко выпрямился в кресле и с гневом посмотрел на своего невозмутимого приятеля.

– Чёрт побери, что ты имеешь в виду? – вскричал он. – Что это ещё за вопросы! Ты, наверное, шутишь, но это твоя самая неудачная шутка.

– Нет, я не шучу, – просто ответил Бюргер. – Меня действительно интересуют кое-какие детали этого дела. Я не очень много знаю о свете, женщинах, общественной жизни и прочих подобных предметах, поэтому твой случай имеет для меня особую прелесть. Я знаю тебя, видел её, и мне даже довелось пару раз говорить с ней. Поэтому мне хотелось бы услышать от тебя, что между вами было.

– Я не скажу ни слова.

– Ну и не надо. Просто мне захотелось посмотреть, раскроешь ли ты мне свой секрет, – ведь ты рассчитываешь, что я легко расстанусь со своей тайной о катакомбах. Ах, ты не скажешь ни слова? Право, я и не ждал другого ответа. Но тогда что же ты хочешь услышать от меня? Слышишь, часы на церкви Сан-Джованни бьют десять. Мне давно пора домой.

– Стой, погоди немного, Бюргер, – остановил приятеля Кеннеди. – Действительно, с твоей стороны странный каприз – так стремиться узнать подробности любовной истории, которая окончилась много месяцев назад. Ты ведь знаешь, как в нашем кругу относятся к мужчине, который сначала целуется с девушкой, а потом болтает об этом направо и налево: это величайший трус и подлец.

– Конечно, – ответил немец, собирая в корзинку свои сокровища. – Когда он говорит что-то о девушке, которую раньше никто не знал, это действительно так. Но в данном случае – и тебе об этом прекрасно известно – дело было достаточно громким: об этом ведь говорил весь Рим. Поэтому вряд ли ты причинишь какой-то вред мисс Мэри Сандерсон, если поговоришь о ней со мной. Но тем не менее я уважаю твои чувства, поэтому прощай!

– Подожди минуту, Бюргер! – воскликнул Кеннеди, схватив за руку своего друга. – Мне эти катакомбы просто покоя не дают, пойми, я не могу так легко от них отказаться. Может, спросишь меня о другом – ну, что-нибудь не такое странное?

– Нет-нет, ты отказался, и давай кончим об этом, – сказал Бюргер, беря корзину. – Ты, без сомнения, совершенно прав, что не ответил, и я определённо тоже совершенно прав, поэтому, мой дорогой Кеннеди, спокойной ночи!

Англичанин наблюдал, как Бюргер направляется к выходу и уже берётся за ручку двери. В это мгновение он вскочил с видом человека, который ничего не может с собой поделать.

– Задержись на минутку, старина! – воскликнул он. – По-моему, ты ведёшь себя на редкость глупо, но если таковы твои условия, я вынужден принять их. Терпеть не могу болтать о девушках, но если, как ты утверждаешь, об этом и так знает весь Рим, вряд ли я расскажу тебе что-то новенькое… Ну так что же ты хочешь узнать?

Немец вернулся назад к камину и, поставив корзинку, опустился в своё кресло.

– Можно ещё сигару? – попросил он. – Большое спасибо. Никогда не курю, когда работаю, но гораздо приятнее болтать покуривая. Итак, насчёт этой молодой леди, с которой у тебя было маленькое приключение… Что же с ней стало потом?

– Она дома, со своими родными.

– Неужели? В Англии?

– Да.

– А где именно – в Лондоне?

– Нет, в Твикинхэме.

– Прости моё любопытство, дорогой Кеннеди, видишь ли, я совершенно несведущ в таких делах. По всей видимости, очень просто уговорить молодую леди уехать с собой на три недели или около того, а затем отправить её к родным в… как ты там называешь это место?

– Твикинхэм.

– Вот именно – в Твикинхэм. Но я так неопытен в такого рода делах, что даже не представляю, что тебя побудило решиться на подобную затею. К примеру, если ты любил эту девушку, твоя любовь вряд ли могла исчезнуть за те три недели. Поэтому я думаю, вряд ли ты её вообще любил. Но тогда зачем весь этот скандал, который так навредил тебе и погубил её?

Кеннеди угрюмо смотрел на красные отблески пламени в камине.

– Конечно, ты рассуждаешь логично, – произнёс он. – Любовь – большое понятие, оно включает огромное количество различных оттенков чувства. Да, она мне нравилась. Говоришь, ты видел её, – тогда поймёшь, какой очаровательной она могла быть. Но всё же, оглядываясь назад, я вынужден признать, что никогда не любил её.

– Тогда, дорогой Кеннеди, зачем ты затеял всё это?

– Во многом это объясняется самой прелестью приключения.

– Да ну? Разве ты так любишь приключения?

– Жизнь без них была бы слишком однообразной. Именно ради приключения я и стал ухаживать за ней. В своё время я увлекался игрой; но, клянусь, нет лучшего увлечения, чем охота за хорошенькой девушкой. Были, однако, и трудности, довольно пикантные: она была компаньонкой леди Эмили Руд, и это делало почти невозможной встречу с ней наедине. Кроме того, существовало ещё одно, самое большое препятствие, о котором я узнал довольно скоро: она была обручена.

– Mein Gott! И с кем?

– Она не называла имени.

– Думаю, никто не знает об этом. Наверное, это сделало приключение ещё более соблазнительным, не так ли?

– Да, этот факт придал ему долю пикантности. А ты разве так не считаешь?

– Говорю тебе, я в этих вещах круглый невежда.

– Старина, ты должен помнить, что яблоко, украденное с дерева соседа, всегда было слаще, чем упавшее с твоего собственного. И потом, я увидел, что нравлюсь ей.

– Как, вот так, сразу?

– Ну конечно нет. Понадобилось около трёх месяцев, чтобы сделать подкопы и расставить ловушки. Но наконец я её победил. Она поняла, что мой разъезд с женой, не оформленный юридически, делал для меня невозможным новую женитьбу, но всё равно она сама пришла, и мы прекрасно проводили время, пока всё это не кончилось.