Мейсона отвлек Гамильтон Бюргер.

— Я утверждаю, ваша честь, что этот дневник является моим вещественным доказательством. Я против того, чтобы защитнику и его клиенту на данном этапе дела было позволено его изучать. Как вещественное доказательство он в деле еще официально не заявлен. Им следует лишь ознакомиться с документом и сказать, принадлежит ли почерк в дневнике подзащитной, а для этого у них времени было уже достаточно.

— Я не согласен с обвинением, — возразил Мейсон. — Мне кажется, мы имеем право прочитать данный документ до того, как он будет представлен в качестве вещественного доказательства. Может быть, нам захочется опротестовать его. Возможно, мы станем оспаривать его подлинность. И не исключено, что мы обнаружим в нем вставки, сделанные чужой рукой.

— Я думаю, требование защиты справедливо, — сказал свое слово судья Коуди. — Для пользы дела им можно позволить прочитать документ целиком, прежде чем он будет представлен в качестве вещественного доказательства.

— Но, ваша честь, — Гамильтон Бюргер в отчаянии начал излагать свой последний аргумент, — в данный момент я не предлагаю этот дневник как вещественное доказательство, я всего лишь использую его с целью установить почерк подзащитной. Я спросил доктора, ее ли это почерк, и доктор ответил утвердительно. Защите в настоящий момент достаточно беглого ознакомления. Позднее, по ходу дела и обязательно до того, как он будет представлен в качестве вещественного доказательства, защита будет иметь законное право и полную возможность прочитать его весь, и либо принять без возражений, либо отклонить, объяснив, на каком основании.

Решающее слово судьи Коуди оказалось В пользу окружного прокурора:

— Возражение принято. Если вы хотите использовать его лишь для определения почерка автора записок, то защите будет дана возможность ознакомиться с ним позднее и во всех деталях.

Самолюбие Гамильтона Бюргера было удовлетворено, он не скрывал чувства триумфа.

Так же неохотно, как и доктор Кандлер, Мейсон вернул дневник окружному прокурору, который сразу же закончил опрос свидетеля.

— Больше, доктор, я вас спрашивать ни о чем не буду. Я приглашу вас снова чуть позже, а теперь мне бы хотелось высказать еще одно соображение по поводу необходимости и ценности данного дневника для слушаемого дела.

— Одну минуту, мистер Бюргер, — заговорил Мейсон, когда доктор Кандлер уже повернулся, чтобы покинуть место свидетеля, — я хочу провести перекрестный допрос.

— Но свидетель не сказал ничего, что могло бы дать пищу для перекрестного допроса. Он еще будет мною вызван для дачи показаний, когда я посчитаю нужным представить этот дневник в качестве вещественного доказательства.

— Но свидетель показал, что дневник написан почерком моей подзащитной.

— Чтр касается почерка, то о нем вопрос уже не стоит — дело решенное. Почерк принадлежит Арлен Дюваль.

— Не будьте так уверены, господин окружной прокурор.

Мейсон встал и подошел к свидетелю. Доктор Кандлер стоял неестественно прямо, на побелевшем лице его напрягся каждый мускул.

— Скажите мне, доктор, — заговорил Мейсон, — вам знаком почерк подзащитной?

— Да, мистер Мейсон.

— Сейчас !я хочу вам показать фотографию одного документа и спросить: написан ли и Он рукой Арлен Дюваль?

С этими словами Мейсон вытащил из внутреннего кармана увеличенный снимок листка с цифрами, который ему удалось хитростью выманить и сфотографировать на пляже при встрече с Томасом Сэккитом.

Доктор Кандлер взглянул на цифры на листке и отрицательно покачал головой. Лицо его, а Мейсон внимательно следил за ним, не выражало абсолютно никаких эмоций.

— Минуточку, — послышалось возражение Гамильтона Бюргера, — я хочу заявить, что сейчас уже я имею право взглянуть на документ, который представляет противоположная сторона. Если, конечно, уважаемый суд позволит…

— Не имею ничего против. — Мейсон протянул фотографию Бюргеру. — Пожалуйста, взгляните.

Гамильтон Бюргер посмоГрел на фотографию, и глаза его от удивления широко раскрылись. Он повернулся, быстро прошел к своему месту у стола истца. Порывшись в бумагах на столе, он взял оттуда какую-то тетрадку и стал сравнивать номера из нее с номерами на фотографии.

Мейсон в это время, тихо пройдя за ним следом, понаблюдал какое-то время, как Бюргер смотрит то в тетрадку, то на фотографию, а потом, улучив момент, когда окружной прокурор отвернулся к своим записям, спокойно взял фотокарточку, так что Бюргер ничего и не успел заметить. Мейсон уже почти вернулся на место, когда услышал сзади возмущенный возглас:

— Эй, погодите-ка! Верните ее, я хочу посмотреть!..

В ответ Мейсон только улыбнулся.

— Но, ваша честь, — закричал Гамильтон Бюргер, — это же новый важный поворот в деле! Этот документ находится на руках у защитника незаконно. Я… я хочу с ним ознакомиться!

— У вас было достаточно времени, чтобы убедиться, каким почерком он написан, — невозмутимо ответил Мейсон, — подзащитной или же другим человеком.

— Но я требую, чтобы мне дали возможность его изучить! Я настаиваю…

Мейсон, однако, уже обращался к слегка озадаченному судье Коуди:

— Ваша честь, я предъявил этот документ и хочу, чтобы вы это учли, единственно с целью идентифицировать его автора. Следовательно, по предложенному самим же обвинителем порядку, на данном этапе слушания дела он не имеет права читать документ. Он взглянул на него, и этого вполне достаточно.

— Но ваша честь, — умолял Гамильтон Бюргер, — этот документ носит настолько секретный характер, что… то, что там написано, охранялось самым строгим образом. В разбираемом нами деле нет ничего, более секретного, чем этот документ, и я требую, чтобы он был представлен.

— Он и был представлен, — рассудил судья.

— Но я требую, чтобы он был представлен в качестве — вещественного доказательства.

— Разве это входит в компетенцию обвинения? — Судью Коуди это явно забавляло.

— Но его, возможно, собираются использовать как отвлекающий маневр, чтобы направить суд по ложному следу, чтобы запутать…

— Остановимся на этом, — произнес судья. — Значит, вы хотели бы видеть данный документ в качестве вещественного доказательства?

— Я… я бы хотел этого, и мне придется… Ваша честь, в этом документе приводится список номеров тех банкнотов, что были похищены. Точнее, тех из них, что были в числе пяти тысяч, приготовленных для вымогателя.

Мейсон поспешил успокоить рассерженного окружного прокурора:

— Чуть позже, когда я представлю этот документ в качестве вещественного доказательства, вы, мистер Бюргер, непременно получите возможность изучить его досконально. А теперь, извините, вы сами предложили такой порядок. Вы хотели на него взглянуть, и вы это сделали.

— Но, ваша честь, — продолжал протестовать Гамильтон-Бюргер, — номера, приведенные в документе, настолько секретны, что даже я не смог получить полный их список. А у защиты они есть — по отношению к обвинению это несправедливо.

Как ни в чем не бывало Мейсон снова обратился к свидетелю:

— Извините, доктор, но я бы хотел задать вам несколько технических вопросов.

— К вашим услугам, сэр.

— У вас в Рфиее есть, рентгеновский аппарат?

— Да, сэр. ч'

— Простите, но перед этим я забыл спросить вас: вы ведь врач и вы — хирург, верно?

— Верно, сэр.

— А теперь, доктор, я бы попросил вас подойти к доске и начертить план вашего офиса. Я хочу знать, где находится рентгеновский аппарат, в какой комнате.

— Какое отношение это имеет к делу, ваша честь? — возмутился со своего места Гамильтон Бюргер. — План офиса… Кому здесь нужен план его помещения?

— Простите, господин прокурор, ваш свидетель показал, что он — врач и хирург по специальности. Он показал это, отвечая на ваши вопросы. Вы также спрашивали его, и. он ответил, что имеет практику в Санта-Ане. И я, — заключил Мейсон, — имею право это проверить.

Судья Коуди недоуменно нахмурился:

— Скажите, защитник, могу я получить ваше заверение, что вышеуказанные вопросы непосредственно относятся к делу и имеют какое-то значение?

— Я заверяю вас, ваша честь. И я думаю, что они могут вскрыть едва ли не наиболее значимые факторы в слушаемом деле.

— Хорошо. Не возражаю.

Доктор Кандлер подошел к доске и начертил схему помещения.

Мейсон посмотрел на нее и спросил:

— Ответьте мне, доктор, если бы двое людей сидели вот здесь — на стульях рядом с перегородкой между этими двумя комнатами, а в комнате за ней, как я сейчас вижу, стоит рентгеновский аппарат, то могло бы так случиться, что при соответствующем положении аппарата, если, разумеется, он включен, оказались бы засвеченными любые фотопленки в любом фотоаппарате, положенном вон там — у маленького столика в углу комнаты, как раз у той стены, за которой рентгеновский аппарат и расположен?

Доктор Кандлер в замешательстве смотрел на чертеж.

— Я… я не знаю. Впрочем, обождите, мне кажется — да. Лучи от рентгеновского аппарата, конечно, пробили бы эту стенку. Я так полагаю, что фотокамера, которую вы имеете в виду, не защищена никаким свинцовым экраном или чем другим и собрана из алюминиевых и пластмассовых частей, как самая обычная.

— Вы меня поняли правильно, доктор Кандлер.

— В таком случае — однозначно да. Пленка засветится.

— Вся пленка целиком?

— Конечно. Здесь же нет никакой преграды от рентгеновских лучей. Они проникают и сквозь металл, если металл не экранирован свинцом, не говоря уж о человеческом теле и костях.

— То есть если бы кто-то у вас в офисе подумал, будто у меня с собой фотокамера, а в ней — пленка, на которую заснято что-то ценное, что может быть использовано как доказательство, то этот кто-то мог бы, используя рентгеновский аппарат, мою пленку испортить?