— Ну а деньги-то свои у нее были?

— У нее была небольшая сумма денег в банке, доставшаяся ей по наследству от дяди. По условиям завещания она могла получить эти деньги только в день своего двадцатипятилетия. До этого срока ими распоряжался специально назначенный опекун, а она получала проценты от вклада.

— Какая сумма была указана в завещании?

— Что-то около пятидесяти тысяч долларов.

— Понятно. Продолжай. Что случилось дальше?

— Как я уже говорил, брак с Натаном Бейном встретил весьма прохладное отношение ее родителей , если не сказать больше. Но она сумела настоять на своем и фактически убежала из родительского дама, срязав свою судьбу с любимым и, как ей казалось, любящим человеком. Она хотела, чтобы родители уважали ее выбор. Старики же считали, что все это от неопытности, молодости и впечатлительности, что она перебесится, разберется в своем Натане и рано или поздно вернется дрмой. Ну а все остальное ты уже знаешь.

— Расскажи поподробнее об этих пятидесяти тысячах.

— Жили они на то, что с горем пополам зарабатывал Натан и на проценты с банковского вклада. Семнадцатого июня ей исполнилось двадцать пять лет, и в тот же день она, в соответствии с условиями завещания, получила эти пятьдесят тысяч долларов. Этим же летом, первого августа, она умерла, и ты уже знаешь при каких обстоятельствах. Наследство досталось ее законному супругу. На какое-то время Натан Бейн становится довольно богатым человеком и начинает жить на широкую ногу. Но денежки уплыли довольно быстро, особенно после того, как он полюбил бега и принялся вкладывать их в сомнительные проекты. И тогда Натан возобновил поиски новой богатой невесты и, нужно сказать, довольно быстро нашел ее. На этот раз действительно богатую. У Элизабет Бейн было в ценных бумагах и недвижимости, по крайней мере, полмиллиона долларов, а, может быть, и больше. Он рассчитывал, что ему удастся сравнительно легко наложить лапу на эти доллары, да не тут-то было — Элизабет оказалась далеко не глупенькой и самостоятельной деловой женщиной. Он не терял надежды, продолжая обхаживать ее со всех сторон, но сорвался на своих любовных шашнях. Вначале она просто подозревала его, а затем ее подозрения переросли в твердую уверенность, и тогда она лишила его малейшей доли наследства в своем завещании. Бог мой, когда суммируешь голые факты, этот Бейн выглядит сущим дьяволом во плоти, но когда видишь его в свидетельской ложе, такого смиренного, полного раскаяния, такого понятного в своих человеческих слабостях… Бьюсь об заклад, Перри, среди присяжных не один мужчина так или иначе побывал в шкуре Натана Бейна и в глубине души сочувствует ему. Скажу тебе честно, Перри, он все же сумел завоевать симпатии некоторых из членов жюри. Да, кстати, я не хочу совать нос не в свое дело, когда оно меня не касается, но сдается мне, что с этим завещанием Элизабет Бейн не все ладно; а? Есть там какое-то жульничество.

— Что ты имеешь в виду?

— Ну, во-первых, составлено оно было утром того дня перед смертью. Во-вторых, звучит оно как-то странно, я имею в виду сам текст завещания. Как будто работу над ним прервали на середине, а затем, через некоторое время, возобновили его составление, но почерк уже совершенно другой, какой-то неровный и вымученный. Экономка сообщила моей оперативнице, я тебе о ней рассказывал, что Викки Брэкстон оказала серьезный нажим на Элизабет перед ее смертью с тем, чтобы она составила завещание в их пользу, что Элизабет не соглашалась и что с большим трудом, и еще неизвестно как, ей удалось заставить сестру закончить и подписать его.

— Это пусть адвокаты Натана Бейна доказывают в суде по наследству, — подчеркнуто ровно сказал Мейсон.

— Да нет, я к тому, заметил ты, что завещание как будто прервано посередине.

Мейсон ответил гробовым молчанием.

— Ну ладно, это, в общем, не мое дело, — с затаенным лукавством сказал Дрейк. — Я вот что хочу предложить, Перри. Мои люди могли бы пустить слушок, и довести его до сведения родителей Марты Бейн о том, что их дочь была отравлена мышьяком, и посоветовать им провести эксгумацию тела их покойной дочери.

— Нет, Пол, — Мейсон отрицательно покачал головой, — если пойти этим путем, то тогда наш следующий ход не станет сюрпризом для моего большого друга Гамильтона Бюргера. Он заранее подготовится и заблаговременно возведет защитные редуты вокруг этой опасной темы бесконечными протестами и оттяжками. Нет, Пол, завтра я постараюсь усыпить бдительность окружного прокурора своей необычной покладистостью, а когда он немного расслабится, то устрою Натану Бейну перекрестный допрос первой степени. Мой вопрос насчет обстоятельств смерти его первой жены должен прозвучать совершенно неожиданно для них. Как только я затрону эту тему, беги к телефону и звони родителям Марты Бейн, расскажи им, что случилось, и убеди их поднять страшный шум, требуя эксгумации. Запомни, Пол, как только я затрону эту тему — сразу же к телефону.

— Положись на меня, — сказал Дрейк. — Мне кажется, если тебе удастся на этом сыграть, то ты сможешь разрушить образ кающегося грешника и смиренного мужа, который они стараются создать у присяжных. Если ты не сможешь сделать этого, жюри будет еще больше настроено против тебя.

— Знаю, знаю, Пол. — Мейсон сразу помрачнел. — Не береди рану, а то и так тяжело на душе.

Глава 19

Когда суд собрался на следующий день, Гамильтон Бюргер сел себя так, как будто не сомневался в неминуемой победе. Окружной прокурор открыто бросал на Перри Мейсона полные близкого триумфа взгляды.

— Ваша честь, — начал он, — Натан Бейн выступал вчера с показаниями, и я прошу его вновь пройти в свидетельскую ложу, если он будет так любезен.

Натан Бейн осторожно, словно слон, ступающий по корзинке с яйцами, двинулся к свидетельской ложе, устроился в кресле ц взглянул на Гамильтона Бюргера, словно кающийся, но преданный пес. Однако при этом он имел вид человека, который, это было откровенно заметно, обнажает всего себя в интересах правосудия и желает, если необходимо, принести еще новые жертвы.

— Мистер Бейн, сосредоточьтесь, пожалуйста, на событиях, которые произошли сразу же после смерти вашей жены.

— Слушаюсь, сэр.

— Помогали ли вы полицейским в обыске дома и построек?

— Да, я помогал им, сэр.

— Опишите, будьте добры, в общем плане дом и постройки.

— Дом в два с половиной этажа. Позади гараж и сад.

— В саду есть кустарник?

— Да, окружает сад по примеру. Кустарник и ограда.

— Обыскивая этот сад, нашли ли вы что-нибудь, или присутствовали ли вы, когда что-то обнаружили полицейские?

— Да, сэр.

— Что именно?

— Бутылку, завернутую в бумагу.

— Вы были рядом, когда полицейские ее развернули?

— Я был рядом, сэр.

— И что было внутри?

— На бутылке этикетка из аптеки в Гонолулу, на ней было напечатано слово «Мышьяк».

Позади себя Мейсон услышал шум. Виктория Брэкстон, задохнувшись от волнения, вскочила на ноги, пытаясь что-то вымолвить. Заместитель шерифа, который охранял ее на скамье подсудимых, кинулся было к ней навести порядок, но натолкнулся на исступленные всплески истерического спеха: Виктория Брэкстон смеялась, плакала, словом, впала в истерику.

— Извините меня, — Гамильтон Бюргер с подчеркнутой вежливостью обратился к Перри Мейсону. — Ваша клиентка, судя по всему, испытывает сильный эмоциональный стресс. Думаю, ваша честь, следует устроить перерыв до тех пор, пока подзащитная сможет вновь участвовать в судебном заседании.

— Перерыв до одиннадцати часов, — сказал судья Хо-висон и стукнул молотком по столу. — В зале есть врач?

— Доктор Кинер.

— Пусть он осмотрит подзащитную, — произнёс судья Ховисон и быстро удалился в судейскую.

В зале возникло настоящее столпотворение, публика рвалась вперед, дежурные заместители шерифа окружили Викторию Брэкстон, фоторепортеры сражались за выгодную точку, с которой можно было удачно заснять сцену, присяжные, забыв о предписаниях суда, вытягивали шеи, чтобы хотя бы мельком увидеть, что же происходит. Прошло почти сорок пять минут, прежде чем дрожащая, побледневшая, душевно потрясенная Виктория Брэкстон смогла едва что-то вымолвить в присутствии Перри Мейсона в комнате для свидетелей, по соседству с судейской.

— Ну так что же? — холодно спросил Мейсон.

— Ради Бога, не корите меня, — едва слышно произнесла она, — иначе я снова разревусь. У меня действительно случайно оказался этот чертов мышьяк, от которого я так неудачно избавилась, вот и все. Все очень просто. Я купила этот мышьяк в Гонолулу для кошки, которая превратила жизнь в нашем квартале в ад. Бутылка была в моем багаже. Когда я вернулась и узнала, что Элизабет умерла от отравления мышьяком, я внезапно вспомнила, что бутылка с ядом у меня, и подумала, что все это может быть неправильно истолковано. Тем более что на бутылке было написано, что мышьяк изготовлен в Гонолулу и… ну, а я уже знала, что полиция подозревает кого-то из близких родственников, и была почти уверена, что они придут и начнут обыскивать мой багаж, поэтому я подошла к окну моей спальни на втором этаже и выбросила эту бутылку в кустарник. Кто-то, должно быть, заметил меня, иначе я не могу представить, почему они обыскивали дом и постройки. Вот и вся история.

Мейсон сосредоточенно молчал.

— Что, мои дела действительно так плохи? — последовал робкий вопрос.

— Они настолько плохи, что если не произойдет какого-нибудь юридического чуда, то у вас есть все шансы заработать в самое ближайшее время смертный приговор за убийство первой степени.

— Когда окружной прокурор вытащил на свет Божий эту бутылку с мышьяком, я подумала то же самое.