— Прежде чем доктор освежит свою память, я хотел бы задать несколько вопросов для более точного определения подлинности представленного свидетелем документа.

— Прекрасно, — разрешил судья Ховисон, — можете задавать вопросы.

— Доктор, эта запись, которая здесь сделана, исполнена вашей собственной рукой?

— Так точно, сэр.

— Доктор, когда она была сделана?

— Она была сделана приблизительно в то же время, когда пациентка сделала мне заявление.

— Под пациенткой вы подразумеваете Элизабет Бейн?

— Так точно, сэр.

— Она исполнена ручкой и чернилами?

— Так точно, сэр.

— Каким пером, какими чернилами?

—,Мрей самопишущей ручкой, наполненной чернилами из бутылочки, которую я держу в моем бюро. Мистер Мейсон, могу заверить вас, что никакого злого умысла относительно чернил у меня не было.

По залу прокатилась волна смеха, судья Ховисон подавил ее, слегка подняв бровь.

— Нимало в этом не сомневаюсь, доктор, — продолжил Мейсон. — Далее, в какое время было сделано это заявление?

— Незадолго до того, как пациентка потеряла сознание.

— Незадолго, доктор, понятие относительное. Можете сказать поточнее?

— Ну я бы сказал, возможно, за полчаса.

— Пациентка, таким образом, потеряла сознание в пределах часа после того, как это заявление было сделано?

— Так точно, сэр. Коматозное состояние.

— Если позволите, доктор, разрешите мне взглянуть на эту записную книжку, — попросил Мейсон и, не ожидая разрешения, перелистал несколько страничек.

— Минуточку, — вмешался Гамильтон Бюргер, — протестую, чтобы защита рылась в частных документах доктора Кинера.

— Это не частный документ, — возразил Мейсон. — Это — записная книжка, которую свидетель намеревается предъявить с целью освежить свою память. Я имею право проверить находящиеся рядом страницы и на перекрестном допросе спросить доктора о записной книжке.

Прежде чем Бюргер смог что-нибудь возразить, Мейсон, держа в руках записную книжку, повернулся к доктору Кинеру и спросил:

— Доктор, вы привыкли делать записи в этой книжке методично и в последовательном порядке или вы просто открываете первую попавшую страницу и на свободном листочке делаете запись?

— Конечно нет. Я веду книжку организованно, заполняю одну страничку, затем перехожу к следующей.

— Понятно, — кивнул Мейсон. — Вернемся к записи, которую вы сюда занесли и которую хотите сейчас использовать, чтобы освежить память относительно слов Элизабет Бейн, которые она произнесла, заявляя, что умирает. Мой вопрос: последние ли это слова, Записанные в вашей книжке?

— Так точно, сэр.

— С тех пор прошло не так уж много времени и, я понимаю, не так уж мало было пациентов?

— Пациенты были, да, сэр.

— Почему же вы ничего не заносили в записную книжку после того, как Элизабет Бейн сделала вам заявление?

— Потому что я зачитал это заявление полиции, когда она появилась в доме покойной, и полицейские сразу же забрали эту книжку как улику, и с тех пор она была в их распоряжение.

— До каких пор, доктор?

— До сегодняшнего утра, когда ее мне вернули.

— Кто?

— Окружной прокурор.

— Понимаю, — медленно произнес Мейсон, улыбаясь, — задумка, оказывается, была такова, что окружной прокурор должен задать вам вопрос, записали ли вы, хотя бы кратко, точные слова покойной, а вы выхватываете из кармана записную книжку…

— Протест, — закричала Гамильтон Бюргер, — это, собственно говоря, не перекрестный допрос.

— Полагаю, ваша честь, это показывает предубежденность свидетеля.

— Думаю, это показывает больше искусство обвинителя, — судья Ховисон улыбнулся. — Полагаю, что вы, мистер Мейсон, уже записали в свой актив одно очко. Поэтому я не вижу причин, чтобы разрешать вам вести допрос в его нынешней форме. Свидетель уже заявил, что записная книжка была взята полицией и была возвращена ему сегодня утром.

— Я только хотел выяснить, почему в записной книжке нет пометок, следующих за записью свидетеля о заявлении, сделанном Элизабет Бейн накануне смерти. Итак, именно в этом причина отсутствия каких-либо записей в вашей записной книжке после указанной даты? — вновь обратился-Мейсон к доктору Кинеру.

— Так точно, сэр.

— Сейчас, — спросил Гамильтон Бюргер саркастически, — вы, может быть, разрешите свидетелю продолжить показания?

— Придется немного подождать, — обезоруживающе улыбнулся Мейсон, — я еще должен задать свидетелю несколько вопросов относительно идентификации этой записи. Это написано вами собственноручно, доктор?

— Так точно, сэр.

— И было совершено в пределах нескольких минут после сделанного заявления?

— Да, сэр.

— Что подразумевается под несколькими минутами?

— Я бы сказал, в пределах четырех или пяти минут, в крайнем случае.

— Вы записали это заявление потому, что считали его важным?

— Именно так.

— Вы знали, что ее слова могут стать важной уликой?

— Именно так.

— Другими словами, вы и раньше выступали свидетелем в суде, были в курсе юридических требований, предъявляемых к предсмертной декларации, и вы знали, что для признания предсмертной декларации юристами необходимо доказать, что пациентка осознавала, что она умирает?

— Да, сэр.

— И вы произвели эту запись, потому что боялись доверять своей собственной памяти?

— Я бы не сказал этого. Нет, сэр.

— Зачем же тогда вы делали запись?

— Потому что я знал, что когда какой-нибудь ловкий адвокат начнет пытать меня в суде, какие точно слова произнесла умирающая перед кончиной, то я всегда бы смог ответить ему, как бы он ни пытался меня сбить.

Снова в зале раздались смешки.

— Понимаю, — сказал Мейсон. — Вы знали, что вас будут допрашивать по этому вопросу, и вы пожелали быть во всеоружии, чтобы справиться с защитой при перекрестном допросе?

— Если вам нравится такой вариант, то именно так, сэр.

— Тогда, — задал вопрос Мейсон, — подтверждаете ли вы слова пациентки относительно того, как ей вручили яд?

— г Да, подтверждаю, именно это она и заявила.

— И вы, доктор, однако, не посчитали это заявление особенно важным?

— Напротив, я именно так и посчитал. Это самая важная часть предсмертной декларации.

— Тогда почему вы не записали об этом в вашей книжке, с тем чтобы, когда некий ловкий адвокат начнет допрашивать вас о точных выражениях умирающей пациентки, вы смогли бы привести их?

— Я как раз сделал такую запись, — сердито ответил доктор Кинер. — Если вы снова взглянете на страницу, то найдете запись с точными словами пациентки.

— И когда была сделана эта запись? В пределах пяти минут?

— В пределах пяти минут, да. Возможно, меньше пяти минут.

— В пределах четырех минут?

— Я бы сказал, это произошло в пределах одной минуты.

— А как относительно заявления пациентки о своей смерти? Вспомните хорошенько, когда оно было записано в вашей книжке?

— Я бы сказал, что оно также было записано в течение одной минуты.

— Но, — заметил Мейсон, иронически улыбаясь, — заявление пациентки относительно того, кто вручил ей лекарство, сделано на странице, предшествующей ее заявлению, что она умирает.

— Естественно, — саркастически ответил доктор Кинер. — Вы уже спрашивали меня об этом. Я рассказал вам, я сделал свои записи в этой книжке в хронологическом порядке.

— Ага, значит, заявление, кто вручил лекарство, было сделано до того, как пациентка заявила, что она знает, что умирает?

— Я бы не сказал этого.

— Хорошо, тогда я спрашиваю об этом.

— Откровенно говоря, — спохватился доктор Кинер, внезапно поняв, в какую ловушку его завлекают, — я не могу вспомнить точную последовательность этих заявлений.

— Но вы, доктор, сами только что утверждали, что заносите ваши заметки в эту книжку в хронологическом порядке? Вы заявили об этом удивительно убежденно и эмоционально, по крайней мере, два раза.

— Ну да.

— Итак, в то время, когда пациентка объявила вам относительно лекарства, она еще не делала заявления о своей скорой смерти?

— Я не могу сказать этого.

— Вам и не нужно делать этого, — нравоучительно заметил Мейсон. — Ваша записная книжка говорит за вас.

— Ну это неточность моей памяти.

— Значит, доктор, ваша память неточна, не так ли?

— Нет, сэр.

— Судя по всему, есть основания для подобных сомнений!

— Что вы подразумеваете?

— Вы опасались, что не сможете точно вспомнить, что случилось и какова точная последовательность событий, и поэтому вы, не доверяя собственной памяти, произвели записи в этой книжке с тем, чтобы никакой ловкий адвокатше мог поймать вас при перекрестном допросе?

Доктор Кинер неловко заерзал на месте.

— О, ваша честь, — вмешался Гамильтон Бюргер, — я думаю, что этот перекрестный допрос чрезмерно затянулся, и я уверен…

— А я так не считаю, — резко возразил судья Хови-сон. — В понимании суда необходимым формальным условием признания предсмертной декларации умирающего является безусловное понимание им неизбежности своей смерти, и он делает свое предсмертное заявление именно в этом смысле.

— Ну, — сказал доктор Кинер, — я не могу ответить на этот вопрос лучше, чем уже ответил.

— Спасибо, — поблагодарил адвокат. — У меня все.

— Хорошо, — начал Гамильтон Бюргер, — защита, по всей видимости, закончила допрос. Продолжайте, доктор, и расскажите, освежив вашу память по заметкам в записной книжке, что заявила Элизабет Бейн.