— Так, выходит, она открыта?! — возопил старец.

— Отойдите и не мешайте! — раздраженно оборвал его Бенколен. — Здесь могут остаться следы ног. — Он вынул из кармана носовой платок, обернул им руку и нажал на ручку тяжелой двери.

Мы оказались в каменном коридоре, тянущемся параллельно задней стене здания. Очевидно, это был проход между соседними домами. Какой-то давно забытый строитель соорудил над ним железную крышу, поддерживаемую деревянными столбами высотой в семь-восемь футов. Соседний дом открывался нам глухой кирпичной стеной — лишь в левой ее части виднелась дверь без ручки. В самом конце слева туннель упирался в кирпичную стену. Однако справа, с улицы, пробивался свет и доносился шум уличного движения: шорох шин и звуки клаксонов.

На середине прохода, выложенного плитами известняка, прямо под лучом фонаря валялась дамская сумочка из белой кожи. Ее содержимое было разбросано вокруг.

До сих пор я вижу перед собой черный орнамент на белой коже и блеск серебряной застежки. У стены прямо напротив двери лежала черная полумаска «домино» с оборванной резинкой. Белые плиты известняка рядом со стеной были обильно забрызганы кровью.

Бенколен глубоко вздохнул, обернулся к Огюстену и спросил:

— Что вы на это скажете?

— Ничего, мсье. Я живу в доме вот уже сорок лет и за эти годы пользовался этим выходом едва ли с десяток раз. Ключ… Я даже не знаю, где он.

Детектив улыбнулся, но улыбка получилась довольно кислой.

— Замок практически новый. И петли двери отлично смазаны. Но прошу вас, не волнуйтесь так.

Я прошел следом за ним к выходу на улицу. И с этой стороны коридор заканчивался дверью. Но эта была распахнута настежь. Осмотрев замок, Бенколен даже присвистнул.

— Вот, Джефф, — сказал он почти ласково, — взгляните на настоящий запор. Пружинный замок с предохранителем от взломщиков — тип, известный под названием «Бульдог». К нему практически невозможно подобрать отмычку. И все же дверь открыта. Интересно… Если ее захлопнуть, здесь станет темным-темно. Посмотрим, где выключатель. Вот он. — С этими словами Бенколен надавил на крошечную, почти невидимую кнопку, расположенную на стене на высоте шести футов от пола. Мягкий свет, источник которого был скрыт где-то под стропилами крыши, залил мрачный коридор. Впрочем, сыщик тотчас вторично нажал на кнопку, погрузив все во мрак.

— В чем дело? — спросил я. — Пусть горит. Вы же все равно должны обследовать ее вещи.

— Тихо! — Он заговорил быстро, явно стараясь побороть необычное волнение. — Джефф, впервые за свою карьеру я намерен нарушить процедуру и правила Сюрте! Согласно стандартной процедуре, полицейские примутся фотографировать, обстукивать и обнюхивать, они пропустят через частое сито весь коридор и будут топтаться здесь до рассвета. Я не могу позволить этого и принимаю всю ответственность на себя. Закройте дверь. Быстро!

Когда дверь мягко захлопнулась, Бенколен отдал распоряжение:

— Возьмите свой носовой платок и заверните в него все содержимое сумочки. Не забудьте прихватить и ее. Я же пока произведу быстрый осмотр.

С того момента как мы вошли в коридор, Бенколен передвигался на цыпочках. Отходя, я последовал его примеру, а он тем временем присел у стены там, где пол был залит кровью. Что-то бормоча себе под нос, детектив начал скрести известняк пола и собирать в конверт поблескивающие крупинки. Я поднял сумочку и положил в платок то, что в ней ранее находилось, стараясь ничего не пропустить. Маленькая золотая пудреница, губная помада, письмо, ключи от машины, записная книжка, несколько банкнот и металлическая мелочь. Бенколен поманил меня рукой, и я прошел вслед за ним в музей, а затем через потайную дверь назад, к фигуре Сатира.

Детектив задержался у фальшивой стены, разглядывая источник зеленого освещения в углу. Он нахмурился, в раздумье переводя взгляд с одной двери на другую. Казалось, он оценивал расстояние.

— Да, — сказал он, скорее всего самому себе. — Да! — Он постучал по деревянной двери. — Если эта закрыта, а вторая открыта, то из перехода можно заметить зеленое свечение в щели под дверью. — Повернувшись к Огюстену, Бенколен напористо сказал: — А теперь, мой друг, подумайте хорошенько. Ведь вы сказали, что, прежде чем уйти из музея в одиннадцать тридцать или около того, вы полностью выключили свет, не так ли?

— Никаких сомнений, мсье.

— Абсолютно все лампы? Вы в этом уверены?

— Готов поклясться!

Бенколен постучал себя кулаком по лбу.

— Нет, здесь что-то не так. Совсем не так. Свет, по крайней мере здесь, в этом месте, должен был гореть. Капитан Шомон, сколько сейчас времени?

Переход был настолько неожиданным, что Шомон, сидевший на ступенях, подперев ладонями голову, вздрогнул и переспросил:

— Простите, вы что-то сказали?

— Я спросил, который час, — повторил детектив.

Удивленный Шомон извлек большие золотые часы.

— Почти час, — последовал ответ угрюмым голосом. — Какого черта вам необходимо знать время?

— Не знаю, — ответил Бенколен. Со стороны казалось, что он слегка тронулся разумом. Но на основе собственного опыта я знал, что это означает одно — сыщик взял след.

— Ну а теперь оставим мадемуазель Мартель на некоторое время в одиночестве. Еще один взгляд…

Мой друг опустился на колени рядом с телом. Оно уже не вселяло ужас. Застывшая поза, мертвый взгляд, сбитая набок шляпка придавали ему вид менее реалистичный, чем у восковых фигур. Бенколен снял с шеи девушки тонкую золотую цепочку и еще раз внимательно ее изучил.

— Рывок был очень резкий. — Он сильно растянул цепочку, чтобы продемонстрировать ее прочность. — Звенья хотя и маленькие, но очень крепкие. Несмотря на это, они разорваны.

Когда Бенколен поднялся с колен и направился к лестнице, Шомон спросил:

— Неужели вы хотите оставить ее здесь одну?

— Почему бы и нет?

Молодой человек в растерянности провел ладонью по лбу и сказал неуверенно:

— Не знаю. Наверное, ей уже ничто не сможет повредить. Однако вокруг нее при жизни всегда было так много людей. А это место выглядит таким зловещим. Вы разрешите мне побыть с ней?

Шомон чувствовал себя крайне нервозно под полным любопытства взглядом Бенколена.

— Понимаете, — попытался объяснить капитан; лицо его окаменело, — глядя на нее, я все время вспоминаю Одетту. Господи, — добавил он безжизненным голосом, — я ничего не могу с собой поделать.

— Успокойтесь! — жестко сказал Бенколен. — Вы пойдете с нами. Сейчас вам просто необходимо выпить.

Мы миновали главный грот и прошли через вестибюль в жилую часть здания. Энергичный скрип кресла-качалки чуть затих, и мадемуазель Огюстен, откусывая нитку, подняла на нас глаза. Очевидно, по выражению наших лиц она догадалась, что мы нашли гораздо больше того, на что рассчитывали. Ну и дамская сумочка в моих руках, конечно, просто бросалась в глаза. Не проронив ни слова, Бенколен прошел к телефону, а старик Огюстен, покопавшись в одном из стоящих в комнате шкафов, извлек на свет пузатую бутылку коньяку.

Мадемуазель Огюстен открыла от изумления рот, увидев, сколько спиртного налил ее отец в стакан Шомона. Однако кресло продолжало равномерно покачиваться. Тикали часы, кресло-качалка скрипела. Наверное, теперь навек эта комната будет у меня ассоциироваться с запахом отварного картофеля. Мадемуазель Огюстен ничего не спросила, но было заметно, как она напряглась, и ее пальцы лишь механически продолжали работать. Полосатая блузка, которую она чинила, казалось, была центром сосредоточения готовой к взрыву энергии.

Потягивая свой коньяк, я обратил внимание на то, что Шомон не сводит с девицы взгляда. Несколько раз ее отец принимался говорить, но никто не поддерживал беседы, и старик умолкал.

Наконец в комнату вернулся Бенколен.

— Мадемуазель, — начал он, — я хотел бы вас спросить…

— Мари, — вмешался отец; в его визге слышалось отчаяние, — я не мог тебе сказать! Это убийство. Это…

— Пожалуйста, помолчите, — остановил его Бенколен. — Я хотел спросить мадемуазель, когда она сегодня поздним вечером включала свет в музее.

Она не стала валять дурака и переспрашивать. Спокойно, недрогнувшей рукой мадемуазель Огюстен отложила рукоделие и ответила:

— Вскоре после того как папа ушел на встречу с вами.

— Какие именно лампы вы включали?

— Я осветила главный грот и лестницу в подвал.

— Зачем вы это сделали?

Она без всякого интереса, безмятежно подняла глаза на сыщика.

— Мне показалось, что по музею кто-то расхаживает, так что с моей стороны это был естественный шаг.

— Похоже, вы не принадлежите к числу нервных особ?

— Нет. — Ни улыбки, ни даже намека на нее. Из короткого ответа было ясно, что всякого рода нервозность заслуживает лишь презрения.

— Вы входили в музей, чтобы проверить свои подозрения?

— Да, входила. — Но поскольку сыщик продолжал смотреть на нее, вопросительно подняв брови, мадемуазель была вынуждена сообщить некоторые подробности. — Я осмотрела главный грот — шум, как мне казалось, доносился оттуда. Видимо, я ошибалась — там было пусто.

— Вы спускались вниз?

— Нет.

— Сколько времени горели лампы?

— Точно не скажу. Наверное, минут пять. Может, чуть дольше. А теперь объясните мне, — резко сказала она, приподнявшись в кресле, — что это за болтовня об убийстве?

Бенколен ответил, медленно цедя слова:

— Убита девушка, некая мадемуазель Мартель. Ее тело было положено в руки Сатира у поворота лестницы…

Старик Огюстен потянул Бенколена за рукав. Плешивый череп с двумя нелепыми пучками седых волос был нацелен на сыщика. Казалось, старец готовился его забодать. Покрасневшие глаза то расширялись, то сужались.