Она ничего не говорила. А я с облегчением, забормотал:

– У меня есть кое-какая информация… Я могу вам кое-что рассказать о Галане. Он собирается удрать и бросить клуб…

Только теперь я обнаружил на лбу порез. Мари стояла напротив меня и внимательно смотрела мне в лицо. Мне казалось невозможным заговорить с ней сейчас. В дверь резко постучали. Кто-то дергал ручку.

– Пошли, – сказала Мари Огюстен и взяла меня, за руку.

Когда я позже пытался восстановить в памяти происшедшее, я ничего не мог вспомнить, как будто был пьян. Какие-то комнаты, ковры, яркий свет. Потом где-то открылась дверь, и я очутился в темноте. Потом я упал на что-то мягкое.

Когда я в следующий раз открыл глаза, я подумал, что довольно долго находился без сознания. (Как потом выяснилось, прошло около десяти минут.) Я почувствовал на лице что-то холодное и мокрое. Я поднял руку и понял, что это повязка.

Я лежал в шезлонге. В нотах сидела Мари Огюстен и, держа в руках пистолет, смотрела на меня. Я лежал спокойно, стараясь разглядеть ее при ярком свете. То же самое удлиненное лицо, те же волосы и глаза. Я вспомнил, как видел ее в музее восковых фигур. Ее грациозную походку, зачесанные за уши волосы. А теперь у нее обнажены плечи. Великолепные плечи цвета слоновой кости… «Она очаровательна», – подумал я.

– Почему вы это сделали? – спросил я.

Она изумилась. Снова какое-то тайное чувство соединило нас. Она облизнула губы и ответила монотонным голосом:.

– Вам стало легче? Я использовала лейкопластырь и бинты.

– Почему вы это сделали?

Ее палец лежал на спусковом крючке.

– Я отблагодарила вас за один момент, – ответила она. – Им я сказала, что здесь вас нет! Это… это мой кабинет, и они мне поверили. Одно мое слово… Я уже говорила вам, что вы мне нравитесь. Но если я узнаю, что вы явились сюда с целью повредить клубу или попытаться… – Она помолчала. – Вот что, мсье. Если вы сможете объяснить ваше пребывание здесь каким-то убедительным образом, я буду рада поверить вам. Если нет, я нажму кнопку звонка.

Я попытался сесть и почувствовал, как сильно болит у меня голова. Я огляделся. Большая, типично женская комната, оформленная в японском стиле. Черные бархатные портьеры на окнах. Проследив за моим взглядом, Мари сказала:

– Это моя личная комната, она соединяется с кабинетом. Сюда они не войдут, если только я не позову их. Итак, мсье?

– Узнаю вашу обычную речь, мадемуазель Огюстен, – мягко проговорил я. – Но она не годится для вашей новой роли. А в этой новой роли вы – красавица!

– Пожалуйста, не думайте, что лесть…

– Уверяю вас, ничего подобного я и не думаю. Если бы я захотел завоевать вас, я бы вас оскорбил и вы стали бы лучше относиться ко мне. Не так ли? Наоборот, я вручаю вам хлыст.

Я равнодушно взглянул на нее, стараясь казаться незаинтересованным. Затем достал из кармана портсигар.

– Объясните, что вы имеете в виду, мсье?

– Я могу спасти вас от банкротства. Вам ведь, видимо, это должно нравиться больше, чем что-либо иное?

– Осторожнее! – огрызнулась она. Глаза ее блестели.

– А разве не так? – притворился я удивленным.

– Вы так уверены, что меня ничего не интересует, кроме… – начала Мари Огюстен и замолчала. – Я вижу, вы что-то знаете. Да, я занимаюсь тем, чем хочу. И не уклоняйтесь от ответа. Что вы имеете в виду?

Я закурил сигарету.

– Прежде всего, мадемуазель, мы должны называть вещи своими именами. Мы должны признать, что совсем недавно вы владели частью, а теперь и всем «Клубом масок».

– Почему мы должны признать это?

– Мадемуазель! Не надо так! Ведь это совершенно законно, вы же знаете… Не надо быть волшебником, чтобы понять, что вы являетесь партнером Галана. Трудно поверить, что, будучи лишь привратником или называйте это как хотите, вы сумели бы положить на свое имя почти миллион франков.

Я попал в цель. Я совершенно случайно вспомнил об этом миллионе. Но ведь это действительно правда! Миллион франков нельзя заработать, будучи только сторожем второго входа в клуб.

– Следовательно… Я думаю, что смогу доказать, что Галан собирается избавиться от вас. Если я сделаю это, вы поможете мне выбраться отсюда?

– Ага! Так вы все-таки зависите от меня! – торжествующе воскликнула она.

Я кивнул. Мари взглянула на пистолет и сунула его в кресло позади себя. Потом подошла и села в кресло рядом со мной, глядя мне прямо в лицо. Должно быть, она поняла по моим глазам, что я говорил правду насчет банкротства. Ее суровая строгость исчезла. Она тяжело вздохнула, и ее блестящие глаза чуть прикрылись. Я продолжал курить.

– Зачем вы здесь? – спросила она.

– Чтобы получить доказательства убийства, только и всего.

– И вы их получили?

– Да.

– Тогда, надеюсь, вы поняли, что я не замешана в этом?

– А я никогда и не считал вас замешанной, мадемуазель Огюстен. И клуб ваш тоже ни при чем.

Она сжала руки.

Клуб! Клуб! Это все, что вы можете сказать? Вы думаете, что для меня все заключается в этом бизнесе? Послушайте1 Вы знаете, почему это место – мечта всей моей жизни? Это моя единственная радость – жить двумя жизнями: золушки и принцессы. Каждый день сравнивать эти жизни. Каждый день – новый сон. Днем я сижу в своей будке. Я ношу дешевую одежду, ссорюсь с мясником, экономлю каждое су, кричу на уличных мальчишек, сую билеты в грязные лапы, готовлю капусту, стираю одежду отцу…

Мари пожала плечами.

– А ночью я испытываю тысячу удовольствий. День кончается. Я запираю музей. Укладываю отца спать и прихожу сюда. И каждый, раз для меня наступают арабские ночи.

Она скрестила на груди руки, тяжело дыша. Я погасил сигарету и привстал. При моем движении Мари встрепенулась. Странная улыбка мелькнула на ее лице.

– Но я расплачиваюсь чувствами, – сказала она, – Давно. Лежите. Вашей голове нужен покой.

В душе я был рад. Мы снова разговаривали без слов, мы понимали друг друга.

– Это будет здорово, – заметил я. – При этих стражниках, которые с ножами рыщут по всему дому…

– Теперь, когда мы начали понимать друг друга, вы скажете мне, что вы имели в виду, собираясь «спасать» меня?

– Да. Этот проклятый благоразумный тип все предусмотрел. Вообще-то я собирался в любом случае вам все рассказать.

– Вы считаете это разумным?

– Нет… Если бы вы оказались виновной…

Она покачала головой.

– Клянусь вам, обо всем я узнала из газет. И если бы вы не сказали мне вчера, что оба убийства связаны, я бы не знала этого.

– Да, моя дорогая мадемуазель, вы солгали вчера ночью. Вы сказали, что видели, как Одетта Дюшен покидала музей.

– Это только из-за отца. И это все! Ваш друг мсье Бевколин слишком много знает… Я просто имела в виду, что она вышла из музея через коридор на бульвар.

Я снова закурил. Раз уж ее загнали в угол, надо там ее и держать.

– Но, будучи одним из владельцев клуба, – продолжал я, – вы должны были знать, что она не являлась членом! клуба. Как же вы могли считать, что она «вышла из, музея через коридор на бульвар»?

– Иногда вы можете быть почти таким, как мсье Бенколин, – Мари внимательно смотрела на меня, – Как долго… Послушайте, если мсье Галан отдает приказы, они выполняются. Я могу определенно доказать, что весь вечер я просидела в будке. Я ничего не знаю! Вы верите мне?..

Я рискнул всем. Я рассказал ей все, о чем услышал в эту ночь. Если она поверит, что Галан решил расстаться с клубом, тогда все в порядке.

– Таким образом, – заключил я, – если здесь есть сейф и вы знаете его шифр, вам надо только открыть его и посмотреть, лежат ли там заготовленные для газет письма.

Мари Огюстен сидела спокойно, пока я рассказывал, но теперь лицо ее снова стало суровым и приняло опасное выражение.

– Подождите здесь.

Она вышла через дверь в другом конце комнаты.

Я лежал. Все получилось шиворот-навыворот. Они ищут меня, а я лежу в их логове, в уютном шезлонге, и курю. Ситуация отменная! Если Мари Огюстен действительно найдет письма, тогда я спасен.

Она вернулась меньше чем через пять минут. Резко захлопнув за собой дверь, она привалилась к ней спиной. Глаза ее зло блестели, и я увидел, что в руках она держит бумаги. Как бы решившись на что-то, она шагнула к камину, бросила в него бумаги и чиркнула спичкой. Веселый огонек побежал по листкам. Потом огонь разгорелся. Мари стояла неподвижно и смотрела в огонь, как жрица. Когда огонь погас, она выпрямилась.

– Я готова идти к мсье Бенколину и поклясться, что я видела, как мой друг Галан заколол эту девушку.

– А вы видели?

– Нет. – Она медленно шла ко мне. Каждый мускул ее тела был напряжен. – Но, – прибавила она, – я гарантирую, что рассказ прозвучит достаточно хорошо.

– Не знаю, будет ли он необходим. И откуда эта внезапная решимость? Вы говорили, что боитесь, если ваш отец узнает…

Я опустил ноги на пол и сел. Голова закружилась, в глазах потемнело.

– Он знает, – сказала она. – Всему конец. Мое имя может прозвучать на страницах газет ничуть не лучше, чем другие. И я думаю, что мне еще надо радоваться.

– Кто ему сказал?

– Мне кажется, он давно подозревал это. – Но я… Кроме того, я хотела бы посмотреть, как Галан будет сидеть в камере смертников.

Ярость, прозвучавшая в ее голосе, заставила меня задуматься о том, связывало ли ее с Галаном что-либо еще, кроме бизнеса. Но я продолжал молчать. Говорила она.

– Я закончила свою карьеру рабыни. Я буду путешествовать. У меня будут драгоценности, комнаты в отелях с видом на море и джентльмены… вроде вас, они будут говорить мне комплименты. И будет кто-то один, похожий на вас, которого я не смогу прогнать… Но, – она зловеще улыбнулась, – сперва я кое-что сделаю.