– Все это так неожиданно, мсье, это потрясло меня. Я знаю… Матери многое чувствуют. Я чувствую что-то неправильное… Одетта замешана, так?

– Я не знаю, мадам. Если да, то по наивности.

– В… Что? «В третьем и четвертом поколениях». Я никогда не была религиозной. Но теперь я верю в Бога. В его милость.

Она начала дрожать. Робико был настолько бледен, что его лицо казалось восковым. Он уткнул подбородок в поднятый воротник пальто и сказал:

– Тетя Беатриса, я вам говорил, что не стоит приходить сюда. Это бесполезно. Эти джентльмены делают все что могут. И…

– Сегодня утром, – продолжала мадам Дюшен, – когда вы послали вашего друга подслушать разговор Джины с тем человеком, я должна была понять, что Джина связана с этим. Ее поведение! Ее ужасное поведение! Моя маленькая Одетта… Они все замешаны в этом…

– Мадам, вы переутомились, – мягко произнес детектив. – Это чистая случайность, что тот человек пришел к вам и Джина увиделась с ним…

– Тогда я скажу вам кое-что. Я была потрясена, и это заставило меня подумать. Голос этого человека…

– Да?

– …Это заставило меня подумать. Я слышала этот голос раньше.

– А! Вы знакомы с мсье Галаном?

– Я никогда раньше не видела его. Но голос этот я слышала четыре раза.

Робико как загипнотизированный продолжал смотреть па ключ.

– Второй раз – десять лет назад, – продолжала она. – Я была наверху, а Одетта – тогда еще маленькая девочка – находилась со мной. Мой муж читал в библиотеке, я чувствовала запах сигары. Зазвенел входной звонок, горничная открыла дверь, и я услышала в холле приятный голос. Мой муж принял пришедшего. Я слышала, как они разговаривали, но слов не разобрала. Несколько раз гость смеялся. Потом горничная проводила его… Я помню, как скрипели его ботинки, а он все смеялся. Несколько часов спустя я почувствовала запах пороха и спустилась вниз. Мой муж воспользовался своим бесшумным пистолетом. Он застрелился из этого пистолета, потому… потому что не хотел будить Одетту… Уже потом я вспомнила, когда слышала этот голос впервые. Это произошло в «Клубе масок», где я была… до замужества. Клянусь в этом! Я слышала, как смеялся мужчина в маске. Это было, наверное, лет двадцать назад. Я вспомнила это, потому что в маске мужчины имелась дырка для носа, ужасно красного и скрюченного. Это был какой-то кошмар. Я никогда не могла забыть…

Она опустила голову.

– А в третий раз, мадам? – спросил Бенколин.

– В третий раз – месяцев пять назад, в начале лета. Это случилось в доме родителей Джины в Найли. В саду, вечером, смеркалось. Из сада я видела темный силуэт дома. Я слышала чей-то голос в беседке. Мужчина говорил о любви. Я узнала этот голос и убежала. Убежала, говорю вам! Но я видела, как из беседки вышла Джина Прево, и она улыбалась. Тогда я сказала себе, что ошиблась… Но сегодня, когда я снова услышала этот голос, все перевернулось во мне. И я узнала! Не отказывайтесь! Моя маленькая Одетта… Я не хочу слышать ваши возражения. Когда я прочла в газетах о Клодин…

Мадам Дюшен в упор взглянула на Бенколина. Тот неподвижно сидел на месте и молчал.

– Вы ничего не скажете мне?

– Ничего, мадам.

Снова наступило молчание. Раздавалось только тиканье часов.

– О… понимаю, – сказала она. – Я… надеялась, что вы не откажете, мсье. Да, надеялась. Но теперь я поняла. – Она слабо улыбнулась и пожала плечами: – Знаете, мсье, я прочла в газете, что Клодин была в руках восковой фигуры, которую называют «Сатир Сены».

Я представляла себе этого человека. Не знаю насчет Сены… но он сатир, дьявол.

Робико торопливо перебил ее.

– Тетя Беатриса, нам лучше уйти. Мы отнимаем время этих людей.

Женщина встала. Бенколин и Робико тоже. Она продолжала беспомощно улыбаться. Бенколин взял ее руку и низко поклонился.

– Боюсь, что пока ничем не могу помочь вам, мадам, – пробормотал он. – Но я обещаю, что очень скоро этот человек окажется там, где я хочу его видеть. И, клянусь богом, больше он не побеспокоит ни вас, ни кого-либо другого, и… будьте мужественной.

Он все еще стоял со склоненной головой, когда дверь за ними закрылась. Свет освещал седину в его волосах. Бенколин медленно сел на место.

– Я старею, Джефф, – неожиданно сказал он. – Не так давно и я бы позволил себе посмеяться над этой женщиной!

– Посмеяться? О, боже!

– И я бы многих спас от ненависти, как это делает Галан, только потому, что я мог смеяться над ними. Это всегда различало нас.

– Ты сравниваешь себя с…

– Да. Он видел, как слова убивают людей. А я, Джефф? Я продолжал хихикать, как испорченный органчик. Я стал слепым и не делал различия между страстью и жалостью. Я мог говорить глупости! Да! Я смеялся, потому что боялся людей, их мнений или их презрения…

– Позволь мне посмеяться над этим.

– О, да, смейся. Поэтому они принимали меня за меньшее, чем я есть, а я хотел казаться большим. Только ум давал мне силу. Все говорили об Анри Бенколине, боялись его, восхищались им, а теперь за этим встает хрупкий призрак и удивляется.

– Удивляется? Чему?

– Удивляется, Джефф/почему считают мудрым жестокого идиота, который сказал: «Познай себя». Доктрина, призывающая познать себя, свой ум, свою душу, сводит людей с ума. Люди слишком много думают о себе. Умэто величайший лжец. Ложь – его профессия…

Это было странное настроение. Он выбрасывал из себя слова. Я не понимал его, но знал, что у Бенколина бывают периоды такой черной депрессии. Он говорил, а сам крутил в руке серебряный ключ.

– Джефф, я говорил, что сегодня ночью мы пошлем кого-нибудь в «Клуб масок», чтобы подслушать разговор Галана и Джины Прево: Как думаешь, ты сумеешь сделать это?

– Я?

– Почему бы и нет? Ты сделаешь это?

– Ну, в этом нет ничего сложного. Но поверят ли твои люди в мои способности?

– О, я не знаю. Дело в том, что ты высок и строен, как Робико, и ты будешь в маске и с ключом. Что касается меня, то мое настроение и нервы мешают мне заняться этим. Будь осторожен, Джефф. Это будет очень опасно, уверяю тебя.

– Это действительная причина?

– Полагаю, да. Ну, что ты скажешь?

– С величайшим удовольствием сделаю это.

– Появившийся шанс исследовать клуб приводит меня в волнение. Предвкушение рискованного приключения… и… – Бенколин увидел выражение моего лица. – Ты слушаешь меня, черт возьми? Это не забава.

Я кивнул. Теперь он снова стал самим собой, снова его ум работал четко и решал сложные задачи.

– Я дам тебе инструкции… Прежде всего я хочу тебе сказать, что ты должен ожидать. Джина Прево может знать, но может и не знать, кто убийца. Ты выслушал мою версию, но это всего лишь версия. У нас нет никаких доказательств в подтверждение ее. Но если она знает убийцу, Галан сделает все, чтобы вытянуть из нее правду, и сделает это лучше, чем весь департамент полиции. Если мы сможем установить диктофон…

– Бенколин, – перебил я, – кто убийца?

Удар был точным. Если Бенколин знает, то скажет из тщеславия, но если не знает – разозлится.

– Не знаю, – медленно произнес он. – Понятия не имею. – Он помолчал. – И это действует мне на нервы.

– Ну, а логический вывод?

Он пожал плечами.

– Возможно, логика могла бы помочь. Я скажу тебе о цели убийства, как я себе это представляю. Меня раздражает, что я смогy вообразить всю сцену убийства, то, как оно совершилось и что было потом, но лицо убийцы для меня невидимо. Послушай…

Он налил себе еще бренди и начал пить маленькими глотками.

– Мы закончили рассказ и тот момент, когда убийца заметил Джину Прево, которая с криком убежала. Когда я в первый раз осматривал коридор, то несмотря на утверждение старого Огюстена, что он выключил свет в музее, я знал, что кто-то все же включил свет, хоть и на короткое время. Кровавые пятна на стене, разбросанные вещи – все указывало на дверь в музей. И хотя свет там тусклый и падал из музея, убийца мог видеть свою жертву и осмотреть содержимое ее сумочки. Я спросил мадемуазель Огюстен, и она призналась, что зажигала свет. Это может привести к важному заключению. Убийца обшаривал сумочку. Что он хотел? Не деньги, конечно, они остались нетронутыми. Конечно, это и не письмо или открытка…

– Почему?

– Думаю, ты согласишься, что свет там настолько тусклый, что едва можно было разглядеть лицо? – спросил он. – Разве смог бы он среди всяких писем и записок найти то, что ему нужно? Там он не смог бы прочесть ни слова, но он не забрал содержимое сумочки с собой в музей, где света все же больше, он бросил все… Нет нет! Это был какой-то предмет, Джефф, который он сумел узнать в полной темноте. Прежде чем решать, что это за предмет и нашел ли его убийца, надо ответить на один вопрос. Скажи, Джефф, почему убийца внес тело в музей?

– Очевидно, чтобы скрыть тот факт, что она убита в коридоре. Чтобы отвести подозрения от «Клуба масок».

Бенколин удивленно посмотрел на меня и вздохнул.

– Дорогой мой, – печально проговорил он, – иногда ты бываешь поразительно умен… Ну, ладно. Он внес тело в музей, чтобы заставить нас поверить, что ее убили в музее, да? Но сделав это, он оставил ее сумочку и все содержимое в коридоре на полу. Он оставил широко открытой дверь из музея, чтобы любой мог ее заметить. Он…

– Подожди! Он мог в спешке забыть.

– В спешке? Однако у него хватило времени пристроить тело на руках Сатира, укутать его драпировкой…

Снова нет. Его не волновал вопрос, где будет найдено тело. Он забрался в музей с определенной целью, а мысль пристроить его на руках Сатира пришла ему на ум позже. Подумай! Что ты заметил на теле?

– Бог мой! Разорванную цепочку на шее.