– Нездорова? – повторил голос. – Это плохо. Мое имя ей неизвестно. Но я был большим другом ее покойного мужа и очень хочу выразить свои соболезнования. Позвольте мне войти. Кажется, здесь мадемуазель Прево? О, да. Я могу поговорить с ней вместо мадам. Благодарю, вас.

В дверях появилась горничная. Джина Прево торопливо встала.

– Не беспокойтесь, матушка Дюшен, – с трудом произнесла она. – Я поговорю с этим человеком.

Мадам молчала. Девушка вышла и закрыла за собой дверь. Бенколин быстро вскочил.

– Мадам, здесь есть задняя лестница? Быстрее!

– О, да, – удивленно ответила та. – Между столовой и кухней.

– Вы знаете, где это, мсье Робико? Покажите мсье Марлю. Быстрее, Джефф. Ты знаешь, что делать?

Его взгляд подсказал мне, что я любой ценой должен подслушать их разговор. Удивленный и смущенный Робико быстро повел меня к нужному месту. Джина Прево стремительно скрылась в темном холле. Робико торопливо указал мне дорогу. Из столовой я попал в небольшую полутемную комнату, сплошь заваленную цветами. Потом я разглядел гроб. Здесь лежала Одетта. К счастью, дверь комнаты была открыта. Я стоял за портьерами, которые прикрывали дверь. Джина Прево и Галан стояли в центре холла, и я мог слышать их разговор. Они говорили громко, но тут же переходили на шепот. Одна фраза звучала для посторонних, другая – друг для друга.

– Насколько я понимаю, мсье, вы хотели поговорить со мной? (Ты с ума сошел! Этот детектив здесь!)

– Возможно, вы не помните меня, мадемуазель. Я имел счастье встретиться с вами у мадам де Лювак. Мое имя Галан. (Я хотел увидеть тебя. Где он?)

– Ах, да, мсье. Я вспоминаю вас. (Он наверху. Они все наверху. Горничная на кухне. Уходи, ради бога.)

Меня поразил ее хриплый, взволнованный голос. Я даже слышал ее прерывистое дыхание.

– Наш общий друг, которому я звонил по телефону, сообщил мне, что вы здесь, и я отважился обратиться к вам. Я не могу передать словами, как я глубоко потрясен известием о смерти мадемуазель Дюшен. (Он подозревает меня, но ничего не знает о тебе. Нам надо поговорить.)

– Мы… мы все потрясены, мсье. (Я не могу.)

Галан вздохнул.

– Тогда передайте мадам мои глубочайшие соболезнования и скажите, что я буду счастлив сделать для нее все что смогу. Благодарю вас. Я могу взглянуть на бедную мадемуазель? (Там нас никто не услышит.)

Я почувствовал слабость. Надо было немедленно прятаться. Я слышал, как она растерянно отказывалась, но он подталкивал ее. Я метался по комнате, не зная, куда спрятаться. И тогда я совершил кощунство. Я забрался под гроб Одетты, заваленный цветами. Шаги приближались.

– Вот и отлично, – сказал Галан. – В чем дело, дорогая? Не смотри на нее. Она оказалась слабой, как и ее отец… Выслушай меня. Вчера вечером ты вела себя как истеричка.

– Давай уйдем… ну, пожалуйста… Я не могу смотреть на нее. Я не хочу видеть тебя. Я обещала остаться здесь на весь день, а если я уйду после твоего визита, детектив подумает…

– Сколько раз тебе надо говорить, что ты вне подозрений? Посмотри на меня. Ты меня любишь?

– Как ты можешь говорить об этом здесь?

– Ну, хорошо. Кто убил Клодин Мартель?

– Я же сказала тебе, что не знаю, – истерически воскликнула она.

– Если это не ты…

– Нет!

– Ты должна была оказаться рядом с убийцей, когда ее закололи. Это был мужчина или женщина?

– Я же сказала, что было так темно…

Он вздохнул.

– Я вижу, что обстоятельства складываются сегодня неблагоприятно. Прошу тебя быть сегодня вечером в обычном месте и в обычный час.

После паузы она сказала, не то смеясь, не то плача:

– Надеюсь, ты не ждешь, что я вернусь в клуб?

– Вечером ты будешь петь в Мулен-Руж. Потом ты вернешься в свой восемнадцатый номер и вспомнишь, кто убил твою лучшую подругу. Вот и все. Теперь я должен идти.

Я так долго еще лежал под гробом, что боялся опоздать в комнату к приходу Джины Прево. К счастью, она задержалась у двери, и мне удалось пробраться незамеченным. Этот разговор определенно отводил подозрения от Галана как от вероятного убийцы. Но всевозможные подозрения переполняли меня.

Мадам Дюшен и Бенколин находились в том же положении. Робико сгорал от любопытства. Не знаю, что сказал Бенколин мадам относительно моей миссии, но мадам Дюшен осталась равнодушна к моему возвращению. Спустя мгновение в комнату вошла мадемуазель Прево, холодная и спокойная. Она успела попудриться и подкрасить губы. Войдя в комнату, она с подозрением оглядела нас.

– Ах, мадемуазель, – сказал Бенколин, приветствуя ее. – Мы собрались уходить, но, может быть, вы поможете нам. Как я понял, вы очень дружили с мадемуазель Дюшен. Вы можете сказать нам что-либо насчет изменений в ее поведении?

– Нет, мсье, боюсь, что нет. Я несколько месяцев не видела Одетту.

– Но насколько я знаю…

– Джина, – вмешалась мадам Дюшен, – ушла из семьи. Дед оставил ей наследство, и она ушла. Я… я забыла об этом. Что ты делала, Джина? Ой, вспомнила, – смутилась она. – Как Роберт нашел твой телефон?

Мадемуазель Прево оказалась в плохом положении. Все внимание сосредоточилось на ней. Как бы она удивилась, узнав, что нам все известно! Галан сделал все, чтобы успокоить ее, ничего не объяснив. Связывает ли Бенколин второе убийство с первым и вообще с ней? О смерти Клодин Мартель он ведь не упоминал. Подозревал ли он раньше, что она – Эстелла, американская певица? Все эти мысли, возможно, крутились у нее в голове как в ужасном калейдоскопе. Но держалась она спокойно.

– Вы не должны задавать много вопросов, матушка Дюшен, – сказала она. – Тогда я наслаждалась жизнью и изучала сценическое искусство. А квартиру сохраняла в секрете.

Бенколин кивнул.

– Конечно. Ну, хорошо, не стану вас больше беспокоить. Ты готов, Джефф?

Мы оставили их в унылой комнате. Я увидел, что Бенколин сразу почувствовал себя по-другому, а мадам Дюшен, несмотря на свою вежливость, явно хотела побыть одна. Но за последние минуты я заметил некоторые изменения и в поведении Робико. Он крутил галстук, кашлял, нервно поглядывал на мадам Дюшен, как бы желая что-то сказать. Когда мы шли к двери, он схватил Бенколина за рукав.

– Мсье, вы не могли бы зайти в библиотеку? Я только подумал кое о чем…

Он повел нас в библиотеку.

– Вы спрашивали об изменениях в поведении Одетты?

– Да.

– Видите ли, – продолжал он, – я прибыл поздно ночью, и никто мне не говорил об этом, но я регулярно переписывался с подругой Одетты, мадемуазель Мартель. Да… И…

Несмотря на принятый важный вид, этот молодой человек не был дураком. Его бледные глаза уловили движение чуть дрогнувших губ Бенколина.

– В чем дело? – резко спросил Робико.

– Ни в чем. Вы хорошо знакомы с мадемуазель Мартель?

– Я буду откровенным. Однажды я просил ее стать моей женой. Но она не понимала долг дипломата. Нет! Она даже не понимала, что ей придется изменить свое поведение, если она станет моей женой… Мужчины – другое дело. – Он махнул рукой. – Но женщины… Жена Цезаря… Впрочем, вы сами знаете эту цитату. Да. Я указал ей на определенные трудности. Она так не похожа на Одетту! Одетта всегда слушала, когда ей говорили… – Он достал платок и вытер покрасневшее лицо.

– Что вы хотите сказать, мсье? – спросил Бенколин. Впервые за этот день он улыбнулся.

– Мы все, – снова начал Робико, – удивлялись поведению Одетты… э… ее внутренним качествам. Ее нежеланием быть с кем-либо, кроме Роберта Шамона, и так далее. Я-то лично восхищался этим. Вот это была бы жена! Я сам… – Он махнул рукой, – Помню, мы как-то собрались играть в теннис и позвали с собой Одетту, но она отказалась, а Клодин Мартель сказала: «Оставьте, ее капитан в Африке».

– Да?

– Вы спрашивали наверху, интересовалась ли она еще кем-нибудь. Ответ – определенно нет. Но, – тут Робико понизил голос, – из недавно полученного от Клодин письма я понял, что Шамон… ну, ведет двойную игру, что ли. Вот! Поймите меня, я ничего не имею против Шамона. Это естественно для молодого человека, если только он…

Я взглянул на Бенколина. В подобную информацию трудно было поверить. Что-то не похоже это на Шамона. «Это естественно для молодого человека…» Но, очевидно, Робико верил тому, что говорил. Бенколин, к моему удивлению, проявил к его словам большой интерес.

– Двойную игру? – повторил он. – С кем?

– Этого Клодин не говорила. Она упомянула о страсти и написала довольно таинственно, что не удивится, если Одетта бросит его.

– Никакого намека на человека?

– Нет.

– Вы считаете, что именно это повлияло на ее поведение?

– Видите ли, я давно не видел Одетту и не знал ни о каком изменении в ее поведении, пока вы не упомянули. Это и заставило меня вспомнить.

– У вас случайно не сохранилось это письмо?

– Ну… ну… – его рука машинально полезла в карман, – наверное, есть. Я получил его незадолго до отъезда из Лондона. Один момент!

Робико начал перебирать письма и бумаги, которые находились у него в кармане. Потом он нахмурился и сунул их обратно, снова достал, а затем стал вытаскивать бумаги из других карманов. Бенколин спокойно наблюдал за ним. Тот покраснел. Из заднего кармана он достал бумажник и раскрыл его. На паркетный пол упало что-то блестящее…

Это был маленький серебряный ключ.

Я почувствовал волнение. Робико не заметил падения ключа. Бенколин поднял его и протянул Робико.

– Вы уронили, мсье, – сказал он.

Я подошел поближе и уставился на ладонь Бенколина. Ключ был небольшим и казался вполне обычным. Но на нем были выгравированы имя молодого человека – Поль Демулен Робико и номер – 19.