Джон Диксон Карр - Убийство в музее восковых фигур

– Ах, вы из полиции! Входите, пожалуйста.

Сначала он отнесся к нам несколько покровительственно, но, узнав Бенколина, стал почтительным.

– Вы родственник мадам Дюшен? – спросил детектив.

– Нет, нет, – ответил тот и улыбнулся. – Прошу прощения. Меня зовут Поль Робрко. Я – атташе французского посольства в Лондоне, но здесь… – Он неопределенно махнул рукой. – Они послали за мной, и я пришел, Я старый друг семьи, рос с мадемуазель Одеттой. Боюсь, мадам Дюшен не перенесет этого. Я имею в виду похороны. Входите, пожалуйста.

В холле было темно, ощущался тонкий запах цветов. Печаль охватила меня, хотя я никогда не видел Одетту Дюшен живой. Но я не мог представить ее себе лежащей в гробу, потому что помнил ее улыбку на фотографии.

– Да, – сказал Бенколин, когда мы шли к гостиной. – Я приходил сюда вчера вечером, чтобы сообщить мадам Дюшен о… трагедии. Здесь был только один человек – капитан Шамон. Кстати, он здесь?

– Шамон? – повторил Робико. – Нет. Он был с утра, но куда-то ушел. Вы не присядете?

В темной комнате было мрачно и холодно, но, несмотря на это, чувствовалось, что в доме живут хорошие люди. Голубые стены, картины, мягкие кресла… Здесь люди собирались, беседовали, пили кофе и не думали о смерти. Над камином висел большой портрет Одетты лет десяти-двенадцати.

Бенколин не стал садиться.

– Я хотел бы повидать мадам Дюшен, – тихо сказал он. – Она здорова?

– Плохо себя чувствует. Вы должны понимать это, – ответил Робико. Он пытался выглядеть по-дипломатически бесстрастным. – Потрясающий удар! Ужас! Мсье, вам известно, кто это сделал? Я знал ее всю свою жизнь. Подобная мысль… – Он заломил руки.

– Понимаю вас, мсье, – перебил его Бенколин. – Кто с мадам Дюшен?

– Только Джина Прево. Шамон утром позвонил ей и сказал, что мадам Дюшен хочет ее видеть. Это, конечно, не совсем так. Мадам Дюшен не изъявляла такого желания. Я думаю, что я сам в состоянии сделать все необходимое. Она тоже плохо себя чувствует.

– Джина Прево? – повторил Бенколин, как будто впервые услышал это имя.

– О, я забыл… Это тоже старый друг. Она была большой подругой Одетты и… – Он помолчал, его глаза расширились. – Я кое-что вспомнил. Я должен позвонить Клодин Мартель. Ей тоже надо быть здесь. Какая оплошность!

Бенколин колебался.

– Вы не разговаривали с капитаном Шамоном, когда он был здесь? Вы даже не слышали…

– Слышал? Что? Нет, мсье. Что-то случилось?

– Да. Но неважно. Вы позволите нам поговорить с мадам Дюшен?

– Пожалуй, да, – сказал молодой человек. – Вас она захочет выслушать. Но других нет. Пойдемте.

Он провел нас через холл к лестнице. Через окно я мог видеть опадающие клены. Робико замедлил шаг. Из комнаты наверху сначала донеслись невнятные голоса, потом несколько ударов по клавишам пианино, а затем один из голосов поднялся до хриплого истерического крика.

– Они с ума сошли! – воскликнул Робико. – Они обе сумасшедшие, а Джина еще хуже мадам. Видите ли, господа, мадам Дюшен все время ходит. Она ни разу не присела. Она смотрит на вещи Одетты и играет то, что играла ее дочь. Может быть, вам удастся успокоить ее.

Он постучал в дверь, и в комнате все немедленно стихло. Потом чей-то голос с трудом произнес: «Войдите».

Эта комната с тремя окнами, выходящими в сад, явно принадлежала девушке. Уличный свет придавал обстановке серый цвет. Возле пианино сидела маленькая женщина в белом. Ее черные волосы были тронуты сединой, на бледном лице ярко горели глаза. В них отражалась скорбь.

– Поль, – спокойно произнесла она, – ты не говорил мне, что мы ждем посетителей. Входите, пожалуйста, господа.

Она не извинялась. Она не обращала внимания, что у нее растрепаны волосы и что она плохо одета. Она встала, приветствуя нас. Но мое внимание привлекла не мадам Дюшен. Возле нее стояла Джина Прево. Я бы узнал ее всюду, хотя она оказалась выше, чем я ожидал. У нее были глубоко запавшие, красные от слез глаза и никакой косметики на лице. Полные розовые губы, длинные золотистые волосы, твердый подбородок. Сейчас рот был приоткрыт. Она боялась и казалась близкой к обмороку.

– Мое имя Бенколин, – сказал детектив. – А это мой коллега, мсье Марль. Я пришел сюда, чтобы заверить вас, мадам, что мы найдем убийцу.

Его голос, глубокий и спокойный, разрядил обстановку в комнате. Я слышал, как шевельнулась Джина Прево. Она двинулась к окну, гибкая, стройная. Потом нерешительно остановилась.

– Я слышала о вас, – кивнула мадам Дюшен. – И о вас, мсье, – Она посмотрела на меня. – Это наш друг, Мадемуазель Прево. Она будет сегодня со мной.

Джина Прево попробовала улыбнуться. Мадам Дюшен продолжала:

– Садитесь, пожалуйста. Я буду рада ответить на все вопросы, которые вы захотите задать. Поль, зажги свет.

– Нет. Пожалуйста, не надо света. Я чувствую… – закричала Джина Прево.

Голос ее звучал так хрипло и в то же время ласково как песня, что заставил мое сердце забиться сильнее. Мадам Дюшен, которая мгновение назад казалась хрупкой и напряженной, устало посмотрела на нее.

– О, конечно, нет, Джина.

– Нет, пожалуйста, не смотрите на меня так.

Мадам снова улыбнулась. Она присела в кресло.

– Джина утомилась со мной, господа. А я безумная старуха, – Она поморщилась. – Это приходит ко мне как взрыв, как физическая боль. Сейчас я спокойна, но потом будет… Это так плохо.

Мадемуазель Прево нервно присела на диван, а мы с Бенколином устроились в креслах. Робико остался стоять.

– Мы все познали горечь смерти, мадам, – сказал детектив, как бы размышляя. – И мы всегда чувствуем ответственность. Я не буду больше говорить об этом.

Бой маленьких часов нарушил, тишину. Лоб мадам разгладился.

– Вы не понимаете, – спокойно говорила она. – Я была дурой. Я неправильно воспитывала Одетту. Я думала, что мне на всю жизнь удастся сохранить ее ребенком. – Она посмотрела на свои руки. – Я сама… Я видела все. Все были согласны со мной. Но Одетта… вы не поймете… вы не поймете!

Она казалась очень маленькой. Лицо ее еще больше побледнело.

– Мой муж, – с трудом продолжала она, – застрелился – вы знаете это – десять лет назад, когда Одетте было двенадцать лет. Это был прекрасный человек. Он был членом совета министров, и его шантажировали. Я целиком отдалась воспитанию Одетты. Я ни в чем ей не отказывала. Я научила ее играть на пианино…

– Я понимаю, мадам, что вы хотите мне помочь, – мягко произнес Бенколин, – и я уверен, этим вы помогаете Одетте, но будет лучше, если вы просто ответите на несколько вопросов.

– О, конечно. Простите. Продолжайте.

– Капитан Шамон сообщил мне, что с тех пор как он вернулся из Америки, Одетта сильно изменилась. Он не мог точно сказать, в чем именно заключалась «странность» ее поведения. Вы заметили что-либо подобное в поведении вашей дочери?

– Я думала об этом. Последние две недели, после возвращения Роберта Шамона из Парижа, она казалась другой. Более мрачной и нервной. Однажды я застала ее плачущей. Такое бывало и раньше: Одетта часто расстраивалась из-за пустяков. Но обычно она все рассказывала мне сама. Поэтому я не расспрашивала ее. Я ждала, пока она сама признается…

– Вы можете назвать причину?

– Нет… Особенно… – Мадам колебалась.

– Продолжайте, пожалуйста.

– Особенно мне показалось это связанным с капитаном Шамоном. Одетта изменилась вскоре после его прибытия. Она стала какой-то подозрительной, и я не знаю, чем это объяснить. Но она совсем перестала быть собой!

Я посмотрел на мадемуазель Прево, которая сидела у окна. Глаза ее были полузакрыты, а красивое лицо искажено.

– Простите меня, мадам Дюшен, за нескромность, но вы должны понять, что это необходимо выяснить. Мадемуазель Дюшен не интересовалась другими мужчинами, кроме капитана Шамона?

Мне показалось, что мадам Дюшен разозлилась. Но она сдержала себя.

– Нет. Может, было бы и лучше, если бы это было именно так.

– Понимаю. Вы полагаете, что ее смерть наступила в результате жестокого и бессмысленного нападения?

– Безусловно. – Слезы полились из глаз мадам Дюшен. – Она… ее соблазнили… и… я не знаю… Я не могу этого понять! Она собиралась встретиться со своей подругой Клодин Мартель и Робертом. Внезапно она позвонила им обоим по телефону, отменила встречу и вскоре вышла из дома. Я удивилась, потому что она всегда приходила ко мне попрощаться. Это… это был последний раз, когда я видела ее…

– Вы слышали эти телефонные разговоры?

– Нет. Я была наверху. Когда она уходила, я была уверена, что она идет к Роберту, но позже он рассказал мне, что встреча не состоялась.

Бенколин наклонил голову, как бы вслушиваясь в бой часов. За окном качались ветви кленов. Джина Прево сидела на диване, закрыв глаза. Было так тихо и спокойно, что неожиданный звонок у входной двери заставил нас вздрогнуть.

– На кухне. Люси, Поль, – сказала мадам Дюшен. – Не беспокойся, она откроет. Итак, господа?

Мы услышали шаги на лестнице. Бенколин спросил:

– У мадемуазель Дюшен не было дневника или каких-либо записей, которые могли бы нам помочь?

– Она каждый год начинала вести дневник, но больше двух недель не выдерживала. Бумаги у нее были, но в них ничего нет.

– Тогда…

Бенколин не договорил. В дверь постучали. Он чуть повернул голову. Неожиданно я почувствовал волнение. Я взглянул на Джину Прево, которая резко выпрямилась на диване.

Голос в холле произнес:

– Тысяча извинений. Могу ли я повидать мадам Дюшен? Мое имя Этьен Галан.

Никто из нас не двинулся с места. Все молчали. Голос звучал спокойно, и я представил себе Галана, стоящим в холле. Наверное, в руке он держит шляпу, плечи под пальто широко расправлены. В желтоватых глазах светится солидность. Я взглянул на присутствующих. Мадам явно была удивлена. Джина Прево широко раскрытыми глазами уставилась на дверь, как будто не верила своим ушам.