Джон Диксон Карр - Убийство в музее восковых фигур

Бенколин не надел вечерний костюм, и поэтому они знали, что им ничего не грозит.

В Париже бытовала легенда, что появился какой-то человек, который охотится по ночам в районе от Монмартра до бульвара Шапель. Парижане предпочитали не испытывать на себе правдивость этой легенды. Бенколину нравилось шляться как раз по таким местам. Он посещал не только их, но и бывал в районе начиная от улицы Фонтэн и кончая портом Сен-Мартен. Даже зловещие районы, расположенные слева от бульвара Сен-Антуан, о которых многие даже не слышали, являлись местом его прогулок. Он любил зайти в какое-нибудь мрачное кафе выпить пива, послушать джазовую музыку. Обычно он сидел один, пил, курил и улыбался.

В легенде также говорилось и о Бенколине. Передавали, что он одевался в обычную одежду и любил бродить один. Видя его появление, владельцы сомнительных кафе становились почтительными, низко кланялись и подавали ему шампанское. Когда он был в обеденном костюме, владельцы, глядя на него, испытывали неловкость, освобождали для него лучшие места и подавали крепкие напитки вроде коньяка. Но когда на нем был вечерний костюм, знакомый всем плащ и трость в руках, когда его легкая улыбка становилась более учтивой и вежливой, все знали, что может что-то случиться, и владельцы вообще не предлагали ему выпить. Оркестр играл очень тихо. Официанты прятали ножи.

Самое любопытное, что все, что о нем говорили, – правда. Я доказывал ему, что при его положении это все ни к чему, то же самое может сделать младший инспектор. Но я знал, что с моей стороны это было бесполезно. Он будет продолжать свое дело до тех пор, пока лезвие ножа или пуля не прикончат его в темном, угрюмом месте.

Иногда я сопровождал его в подобных прогулках, но только когда он надевал белый галстук. Как-то в такую ночь мы защелкнули наручники на одном человеке. При этом я получил две дырки в новой шляпе, а Бенколин смеялся, пока мы не передали этого человека полицейским.

Однажды октябрьской ночью – с этой ночи и начинается наш рассказ – я сидел дома, когда мне позвонил Бенколин и предложил совершить прогулку.

– Официальную или нет? – спросил я.

Он ответил, что неофициальную.

Мы прошли по ярко освещенным бульварам и попали в мрачный район Сен-Мартен, где было множество борделей, а на улицах валялись пьяные. В полночь мы сидели в ночном клубе. Среди иностранцев, особенно среди моих соотечественников, сложилось мнение, что французы не пьют. Это довольно странное заблуждение, и, я помню, мы обсуждали его с Бенколином, сидя за столом и попивая бренди и джин.

В клубе было очень жарко. Голубой табачный дым плавал под потолком и обволакивал танцующих. Казалось, что это привидения в каком-то непонятном танце переплетаются между собой. Оркестр играл медленное танго. Визг труб, шарканье ног, бормотанье танцующих. Продавщицы из магазинов и их партнеры, закрыв глаза, прижимались друг к другу. Я следил за странными выражениями их лиц, освещенных зеленым светом ламп. Зрелище представлялось каким-то кошмаром.

– Но почему именно это место? – удивился я.

Официант принес нам очередную порцию выпивки.

– Не оборачивайся сразу, – сказал Бенколин, не поднимая глаз. – Обрати внимание на мужчину, который сидит через два стола от нас. Он не сводит с меня глаз.

Спустя некоторое время я осторожно повернулся. Было слишком темно, что бы разглядеть этого человека как следует, но все же при зеленом свете его лицо было видно. Он обнимал двух девушек и смеялся вместе с ними. Я видел, как блестят его набриолиненные волосы, видел его тяжелую челюсть, хищный нос и глаза, мрачно смотревшие на нас. Мне он не понравился, но я не могу сказать почему. Я с любопытством рассмотрел его и подумал, что запомнил его надолго.

– Добыча? – спросил я.

Бенколин покачал головой.

– Нет. Пока нет. Но мы ждем здесь встречи. А! Вот и наш парень! Сейчас он идет к столику. Кончай пить.

Фигура, на которую он указал, двигалась между танцующими. Это был маленький человечек с большой лысой головой и хилыми бакенбардами. Когда зеленый свет осветил его лицо, он отвернулся и подсел к одному из столиков. Он был чем-то панически испуган и умоляюще смотрел на Бенколина. Детектив повернулся ко мне. Мы встали, и маленький человечек последовал за нами. Я бросил взгляд на мужчину с хищным носом. Тот положил голову на грудь одной из девушек и гладил ее волосы. Глаза его были устремлены в нашу сторону. Сбоку от возвышения для оркестра, где шум был несколько тише, мы нашли дверь.

Мы оказались в небольшом коридоре. Над нашими головами тускло светила маленькая лампочка. Человечек стоял перед нами, склонив голову набок, и явно нервничал. Его красные глазки беспокойно оглядывали нас. Усы обвисли, бакенбарды растрепались, лысую голову словно покрывала пыль. Две пряди оставшихся волос сползли на уши. На нем был грязный черный костюм, явно ему не по размеру.

– Я не знаю, что хочет мсье, – хрипло произнес он. – Но я пришел. Я запер свой музей.

– Джефф, – сказал мне Бенколин, – это мсье Огюстен. Он владелец старинного музея восковых фигур в Париже.

– «Музей Огюстена», – объяснил человечек. Он важно поднял голову, как будто стоял перед камерой. – Я сам изготавливаю фигуры. Что? Вы не слышали о «Музее Огюстена»?

Он тревожно заморгал глазами, но я успокаивающе кивнул, хотя понятия не имел об этом музее. «Музей Гревина» – да, но не «Музей Огюстена»… Нет, не слышал.

– Не слишком часто сейчас люди ходят в музей, – сказал Огюстен, качая головой. – Это потому что я расположен далеко от центра и у меня нет световой рекламы. Да! – Он скомкал свою шляпу. – А что они думают? Это им не Луна-парк. Это музей! Это искусство! Я продолжаю работу своего отца. Великие люди благодарили его за работу.

Он обращался ко мне, продолжая мять шляпу. Бенколин резко оборвал его, потащив за собой к другой двери.

Из-за стола безвкусно обставленной комнаты вскочил какой-то молодой человек. В подобных местах всегда душно и пахнет дешевой парфюмерией. Молодой человек курил Сигарету и казался неуместным в такой обстановке. Он был высок, строен и имел военную выправку. Даже его короткие усы были подстрижены по-военному.

– Я должен извиниться, – сказал Бенколин, – за то, что решил использовать для разговора это место. Тут нам никто не помешает… Разрешите представить: капитан Шамон – мсье Марль, мой помощник, и мсье Огюстен.

Молодой человек поклонился. Очевидно, он еще не освоился с гражданской одеждой и не знал, куда девать руки. Мрачно взглянув на Огюстена, он кивнул.

– Хорошо, – сказал он. – Это тот человек?

– Я не понимаю, – объявил Огюстен. Его усы ощетинились. – Вы действуете так, мсье, будто я совершил преступление. Я имею право требовать объяснений.

– Садитесь, пожалуйста, – предложил нам Бенколин.

Мы все растлись вокруг стола, на котором стояла лампа, но капитан Шамон остался стоять, держа руку у пояса, как будто он опирался на эфес шпаги.

– А теперь я хочу задать несколько вопросов, – продолжал Бенколин. – Вы не возражаете, мсье Огюстен?

– Конечно, нет, – важно ответил тот.

Насколько я понимаю, вы давно владеете музеем восковых фигур?

– Сорок два года. Впервые, – Огюстен покосился на капитана, и голос его дрогнул, – моими делами интересуется полиция.

– Но число посетителей музея невелико?

– Я уже сказал почему. Меня это не волнует. Я занимаюсь искусством.

– Сколько у вас помощников?

– Помощников? – Огюстен удивился и моргнул. – Только моя дочь. Она продает билеты. Всю работу делаю я сам.

Бенколин говорил небрежно и довольно добродушно, но в глазах капитана я уловил что-то вроде ненависти. Шамон сел.

– Вы не спрашиваете его о… – начал молодой человек, сжимая кулаки.

– Да, – ответил Бенколин. Он достал из кармана фотографию. – Мсье Огюстен, вы когда-нибудь видели эту молодую особу?

Бросив беглый взгляд, я увидел на снимке девушку лет девятнадцати-двадцати с живым блеском темных глаз, мягкими полными губами и слабым подбородком. В углу стоял штамп известного парижского фотографа. Шамон уставился на снимок, как будто тот силой притягивал его взгляд. Когда Огюстен закончил изучение, Шамон взял фотографию.

– Подумайте хорошенько, – сказал он. – Это моя невеста.

– Я не знаю, – пробормотал Огюстен. Его глаза сузились. – Я… Вы не должны ожидать, что я…

– Вы видели ее раньше? – настаивал Бенколин.

– Что такое, мсье? – спросил Огюстен. – Вы все смотрите на меня, как будто считаете меня… Что вы хотите? Вы спрашиваете о снимке. Лицо мне знакомо. То, что я когда-то видел, я не забываю. Я всегда изучаю людей, которые приходят в музей. Я передаю в воске выражения лиц живых. Вы понимаете?

Он колебался. Его пальцы двигались, словно Он мял воск.

– Но я не знаю! Почему я здесь? Что я сделал? Я никого не трогал. Я только хочу остаться один.

– Девушка на фото, – сказал Бенколин, – мадемуазель Одетта Дюшен, дочь одного из покойных министров. Сейчас она мертва. Последний раз ее видели входившей в ваш музей. Оттуда она не вышла.

После долгого молчания, в течение которого он дрожащей рукой водил по лицу и глазам, старик произнес:

– Мсье, я всю свою жизнь был хорошим человеком. Я не понимаю, что вы имеете в виду.

– Она была убита, – сказал Бенколин.

– Ее тело выловили из Сены сегодня днем. – Шамон возбужденно вскочил, – В синяках. Избита. И умерла от колотых ран.