— Гиосцин! — возопил Фокс. — Ага! Вы, значит, думаете про гиосцин?

— Не вопите так: я чуть не перекусил пополам трубку. Я не то чтобы думаю именно про гиосцин. Я как раз собирался заметить, что мне было смертельно страшно, что леди О'Каллаган упомянет эти письма. Я ее предупреждал, советовал, умолял ее этого не делать, но недаром же она урожденная Крысоед… От нее всего можно было ждать.

— А Томс?

— Томс придерживался той линии, что весь этот спектакль был вовсе ненужным делом, но он хорошо давал показания, ему вроде бы нечего скрывать, кроме своего сожаления, что проговорился про обморок Харден. Кроме того, он очень неприязненно относится к любой критике в адрес Филлипса.

— Да, — согласился Фокс. — Я это заметил. Робертс держался точно так же. Я это и имел в виду, когда говорил, что они держатся вместе.

— О да, совершенно верно. Они бы и хотели держаться вместе, только я совершенно уверен, что не договорились между собой заранее. У меня сложилось впечатление, что всем им было не по себе, когда речь шла о том, как сиделка Харден замешкалась с сывороткой, и о том, что в сиделке Бэнкс есть нечто, отпугивающее как сестру Мэриголд, так и Джейн Харден.

— Были сделаны три инъекции, — сказал задумчиво Фокс. Он поднял три пальца. — Гиосцин, который был приготовлен и введен Филлипсом; камфара, приготовленная и введенная сиделкой Бэнкс; противовоспалительная сыворотка, приготовленная сиделкой Бэнкс и введенная мистером Томсом.

— Звучит как заправка автомобиля на бензоколонке. Да так оно и было. Если его живот окажется естественной причиной смерти, про это можно будет забыть. Если же над нами соберутся тучи, придется землю рыть, чтобы распутать дело… Нравятся вам такие образные выражения?

— Я разговаривал с инспектором Бойзом насчет политического аспекта дела, — сказал Фокс. — У него под присмотром вся группа Какарова, и ему кажется, что тут ничего серьезного нет.

— Да, я с ним согласен. С тех пор, как повязали всю компанию Красинского, они значительно притихли. И все-таки с этими людьми никогда нельзя быть в чем-нибудь твердо уверенным. Они могут действовать и всерьез. Если на следующей неделе закон все-таки будет принят, их это погладит против шерсти. Надеюсь, что завтра на похоронах обойдется без глупостей. Мы принимаем весьма продуманные меры для похорон бедняги: можно сказать, закрываем конюшню на золотые замки после того, как лошадь уже украли. Возможно, они выберут похороны, чтобы отпраздновать смерть своего врага, но не думаю, чтобы они были замешаны в убийстве. Я склонен полагать, что они устроили бы что-нибудь более зрелищное — подходящее эхо югославскому делу. Гиосцин совсем не в их духе.

— А почему гиосцин? — спросил Фокс с младенчески невинным видом.

— Ах ты старый черт, — сказал Аллейн. — Я отказываюсь обсуждать с тобой дело. Иди лови карманников.

— Простите, сэр.

— И если что-нибудь окажется при вскрытии, можешь сам идти и вести беседы с леди О'Каллаган. Это тебя заставит побледнеть и съежиться. Сколько времени?

— Три часа, сэр. Результаты вскрытия должны вот-вот прийти.

— Надеюсь. Наш знаменитый патологоанатом собирался позвонить мне, как только сообщит коронеру.

Аллейн встал и принялся прохаживаться по комнате, пожимая плечом и насвистывая себе под нос. На столе зазвонил телефон. Фокс снял трубку.

— Вас спрашивает мисс О'Каллаган, — сказал он.

— Мисс?.. Какого черта?.. А-а-а, все правильно. Ну а теперь, по-вашему, что в воздухе носится?

— Проводите ее к нам, — сказал Фокс в трубку. — Я лучше пойду, сэр, — добавил он.

— Мне кажется, да. Это все нечистое дело — очень нечистое.

Фокс вышел. Аллейн выбил трубку, открыл окно и сел за стол. В коридоре раздался женский голос.

Констебль открыл дверь и доложил:

— Мисс О'Каллаган, сэр, — после чего удалился.

Рут О'Каллаган вошла в комнату. Казалось, она облачена в отдельные, не сшитые между собой куски ткани. Очки ее чудом держались на горбинке огромного носа. Сумочка и зонтик, повенчанные несчастливыми узами перепутавшихся шнурков и кожаных ремешков, свисали с тощего костлявого запястья. Лицо Рут, за исключением носа, было очень бледно. Она находилась в состоянии крайнего возбуждения и расстройства.

Аллейн поднялся и вежливо ждал.

— Ох! — сказала Рут, наконец увидев его. — Ох! — Она резво подскочила к инспектору и протянула отягощенную зонтиком и сумочкой руку.

Аллейн пожал ее.

— Очень рад познакомиться, — пробормотал он.

— Как любезно с вашей стороны, что вы меня приняли, — начала Рут. — Я знаю, вы, должно быть, очень заняты. Статистика преступлений говорит ужасные вещи. Вы так добры.

— Сегодня у меня по плану никаких арестов нет, — серьезно ответил Аллейн.

Она с сомнением посмотрела на него и разразилась тявкающим смехом.

— Ой, нет-нет, — сказала Рут. — Это очень смешно… нет, конечно… я и не предполагала… — она внезапно посерьезнела и приобрела пугающе скорбный вид. — Нет, — повторила она. — Но вы все равно страшно добры, ведь, я полагаю, вы считаете меня глупой старой надоедой.

— Садитесь, — мягко сказал Аллейн и придвинул ей стул. Рут сложилась пополам, как перочинный нож. Инспектор вернулся на свое место. Она наклонилась вперед, поставила локти на стол и серьезно посмотрела на него.

— Мистер Аллейн, — начала Рут, — что там насчет этого страшного, ужасного подозрения по поводу смерти моего брата?

— В настоящий момент, мисс О'Каллаган, вряд ли можно назвать это подозрением.

— Не понимаю. Я разговаривала со своей невесткой. Она сказала мне какие-то ужасные вещи… кошмарные… потрясающие. Она говорит, что моего брата… — Рут резко втянула воздух и при этом выговорила: —… убили.

— Леди О'Каллаган придает определенное значение угрожающим письмам, которые получал сэр Дерек. Вы, наверное, слышали про эти письма.

— Вы хотите сказать, от этих ужасных анархистов? Разумеется, я знаю, что они вели себя очень плохо, но Дерри — мой брат — всегда говорил, что они ничего не могут сделать, и я уверена, что он был прав. Ни у кого другого не было оснований желать ему зла…

«Она не слышала про другие письма», — подумал Аллейн.

— …все его обожали, просто обожали, он был такой лапочка, мистер Аллейн. Я пришла умолять вас не заводить дела. Достаточно одного этого предварительного расследования, но все остальное… то самое… вы знаете, что я имею в виду… Я не могу вынести самой мысли об этом. Пожалуйста… пожалуйста, мистер Аллейн… — она в отчаянии порылась в сумочке и вытащила оттуда колоссальных размеров носовой платок.

— Мне очень жаль, — сказал Аллейн, — я знаю, это очень противная вещь, но рассудите сами. Разве так уж важно, что делается с нашими телами после того, как они больше нам не нужны? Мне кажется, что не очень. Мне думается, что наше стремление уйти от вещей подобного рода зиждется на неверных представлениях. Может быть, с моей стороны и дерзко так говорить. — Рут что-то булькнула в ответ и скорбно замотала головой. — Ну хорошо, представьте себе, что вскрытия не будет. Что бы вы чувствовали тогда? В ваших мыслях всегда оставалось бы место постоянному подозрению, когда бы вы ни вспомнили о брате.

— Он был болен. Это все его болезнь. Если бы только он последовал моим советам! Мистер Аллейн, у меня есть друг, блистательный юный химик, восходящая звезда. Я посоветовалась с ним относительно болезни брата, и он благородно и щедро дал мне замечательное средство, «Фульвитавольтс», оно бы исцелило моего брата. Я просто у-мо-ля-ла Дерри принять лекарство. Оно бы исцелило его, я знаю это точно. Мой друг заверил меня в этом, а он-то знает! Он сказал… — Она внезапно осеклась и бросила на Аллейна странно испуганный взгляд. — Но мой брат всегда надо мной посмеивался, — быстро добавила она.

— И он отказался принимать этот «Фульвитавольтс»?

— Да… по крайней мере… да, отказался. Я оставила ему порошки, но он, конечно… он просто посмеялся. Моя невестка не очень… — Здесь Рут не могла найти слов. — Я уверена, что он их не принимал.

— Понимаю. Обычно люди очень консервативны там, где дело касается медицины.

— Да, правда ведь? — с готовностью согласилась Рут, снова замолчала и высморкалась.

— Отсутствие интереса к исследованиям в области химии, наверное, очень разочаровывает вашего молодого друга, — продолжал Аллейн. — Я знаю блестящего парня, ему всего двадцать пять, который… — Он остановился и наклонился к собеседнице. — Скажите, а не может быть, что мы с вами говорим об одном и том же человеке?

Рут просияла ему улыбкой сквозь слезы.

— Нет-нет, — заверила она его.

— Ну почему вы так уверены, мисс О'Каллаган? — весело спросил Аллейн. — Знаете, я очень верю в совпадения. Моего парня зовут Джеймс Грэхем.

— Нет-нет, — она снова странно помялась и в очередном припадке доверительности добавила: — Я говорю про Гарольда Сейджа. Может быть, вы и о нем слышали! Он становится очень даже знаменитым! Ему… ему почти тридцать.

— Имя кажется мне знакомым, — задумчиво соврал Аллейн.

Зазвонил телефон на столе.

— Извините меня, — сказал инспектор, снимая трубку. — Алло… Да-да, я у телефона. Да. Понятно. Большое спасибо. Я сейчас занят, но нельзя ли мне прийти и повидаться с вами завтра? Хорошо. — Он повесил трубку.

Рут встала.

— Я не должна занимать ваше время, мистер Аллейн. Только, прежде чем я уйду, пожалуйста, позвольте мне умолять вас не продолжать это ужасное расследование. У меня… у меня есть причина считать, что Дерри умер естественной смертью. Все это так ужасно! Если бы я могла убедить вас… — Она делала руками беспомощные и неуклюжие умоляющие жесты. — Скажите мне, что вы не станете копаться в этом! — упрашивала Рут.

— Мне чрезвычайно жаль, — ответил Аллейн официальным тоном, — но это невозможно. Только что состоялось вскрытие. Этот звонок как раз касался результатов.