За словами инспектора было многое, чего я тогда еще не знал. Описание внешности Ральфа было разослано по телеграфу во все порты и на все железнодорожные станции Англии. Полиция на местах была начеку. Его городская квартира и дома, о которых было известно, что он их часто посещал, были под наблюдением. При таком заслоне казалось невозможным, что Ральф сможет избежать ареста. Багажа при нем не было и, насколько было известно, денег — тоже.

— Я никого не могу найти, кто бы видел его в тот вечер на вокзале, — продолжал инспектор. — А его ведь хорошо здесь знают, и можно предполагать, что кто-нибудь мог бы его заметить. Из Ливерпуля тоже ничего нет.

— Вы полагаете, что он уехал в Ливерпуль? — спросил Пуаро.

— Вполне возможно. Вспомните телефонный звонок с вокзала за три минуты до отправления ливерпульского экспресса. Должно же это что-то означать.

— Если не умышленное намерение сбить вас со следа. Смысл этого телефонного звонка может состоять именно в этом.

— Это идея, — сказал инспектор пылко. — Вы действительно думаете, что в этом состоит объяснение телефонного вызова?

— Мой друг, — сказал серьезно Пуаро, — я не знаю. Но скажу вот что: я уверен, что когда мы найдем объяснение этому телефонному вызову, мы найдем объяснение убийству.

— Мне помнится, вы уже говорили что-то в этом роде раньше, — заметил я, глядя на него с любопытством.

Пуаро кивнул.

— Я всегда возвращаюсь к этому, — сказал он серьезно.

— А мне кажется, это совершенно не относится к делу, — заявил я.

— Я бы так не сказал, — возразил инспектор. — Но должен признать, что месье Пуаро завел здесь волынку и слишком много толкует об одном и том же. У нас есть нити понадежнее. Например, отпечатки пальцев на кинжале.

В поведении Пуаро вдруг появилось много иностранного, как это часто с ним случается, когда его что-нибудь волнует.

— Месье инспектор, — сказал он по-французски, — остерегайтесь… остерегайтесь… Comment dire[8]?.. маленькой улочки, у которой нет выхода.

Инспектор смотрел на него непонимающе, а я сообразил.

— Вы хотите сказать — тупика?

— Вот именно — тупика, который никуда не ведет. Так может случиться и с теми отпечатками пальцев. Они могут ни к чему вас не привести.

— Не понимаю, как это может случиться, — сказал полицейский офицер, — по-видимому, вы намекаете на то, что они фальшивые? Я читал, что такое делают, хотя не могу сказать, что встречал подобное в своей практике. Но все равно — фальшивые или настоящие — они должны куда-то привести.

Пуаро только пожал плечами и широко расставил руки.

Инспектор показал нам множество увеличенных фотографий отпечатков пальцев, и чтобы убедить нас в своей компетентности в этой области, стал объяснять всякие особенности, относящиеся к петлям, кольцам и завиткам.

— Ну, теперь вы должны признать, что эти отпечатки были сделаны кем-то, кто в тот вечер был в доме, — сказал он наконец.

Независимое поведение Пуаро его злило.

— Bien entendu[9], — кивнув головой, сказал Пуаро.

— Так вот, я взял отпечатки пальцев у каждого, кто находится в этом доме, заметьте, у каждого, начиная от судомойки и кончая старой леди.

— Я не думаю, чтобы миссис Экройд понравилось то, что ее считают старой. Она, должно быть, немало тратится на косметику.

— У каждого, — раздраженно повторил инспектор.

— Включая и меня, — сказал я сухо.

— Очень хорошо. Ничьи не подошли. У нас остается единственный выбор; либо Ральф Пэтон, либо загадочный незнакомец, о котором нам рассказал доктор. Когда мы их задержим…

— Будет потеряно, по-видимому, много драгоценного времени, — вставил Пуаро.

— Я не совсем вас понимаю, месье Пуаро.

— Вы сказали, что взяли отпечатки у каждого, кто находился в этом доме, — тихо сказал Пуаро. — Так ли это, месье инспектор?

— Конечно.

— Никого не проглядели?

— Никого.

— Ни живого, ни мертвого?

На какой-то момент у инспектора был вид сбитого с толку человека. Стараясь выдать его за добросовестное соображение, он, наконец, медленно проговорил:

— Вы имеете в виду…

— Мертвого, месье инспектор.

Инспектору и теперь еще понадобилась минута или две, чтобы понять.

— Я считаю, — сказал спокойно Пуаро, — что на рукоятке кинжала отпечатки пальцев самого мистера Экройда. Это очень легко проверить. Тело еще не похоронено.

— Но для чего? Какой в этом смысл? Вы ведь не предполагаете самоубийства, месье Пуаро?

— А! Нет. Моя теория состоит в том, что убийца был в перчатках или что его рука была чем-то обвернута. После того, как удар был нанесен, он взял руку жертвы и обжал ею рукоятку кинжала.

— Но для чего?

Пуаро снова пожал плечами.

— Чтобы запутанное дело сделать еще больше запутанным.

— Хорошо, — сказал инспектор, — я проверю. Но когда впервые вам пришла эта мысль?

— Когда вы были так любезны показать мне кинжал и обратили мое внимание на отпечатки пальцев. Я очень мало разбираюсь в петлях и завитках… видите, я признаю свое невежество открыто. Но мне показалось, что отпечатки расположены как-то неуклюже. Не так бы я держал кинжал, чтобы нанести удар. Впрочем, что естественно, так как трудно придать нужное положение правой руке, если занести ее назад через плечо.

Инспектор пристально смотрел на маленького человечка. А Пуаро с видом величайшего равнодушия стряхивал невидимую пылинку с рукава своего паль-, то.

— Хорошо, — сказал инспектор, уходя, — это мысль. Я все проверю, но не разочаровывайтесь, если ничего из этого не выйдет.

Он старался придать своему голосу мягкий и снисходительный тон. Пуаро посмотрел ему вслед. Потом с насмешливым взглядом повернулся ко мне.

В другой раз, — заметил он, — нужно быть осторожнее с его amour propre[10]. А теперь, поскольку мы предоставлены самим себе, что бы вы сказали, мой добрый друг, если бы мы устроили небольшое семейное собрание?

«Небольшое собрание» состоялось примерно через полчаса. Мы сидели в столовой Фернли. Пуаро был во главе стола подобно председателю какого-нибудь неприятного заседания правления. Слуг не было, так что нас было всего шестеро: миссис Экройд, Флора, майор Блант, юный Реймонд, Пуаро и я.

Когда все собрались, Пуаро встал и поклонился.

— Messieurs, mesdames[11], я собрал вас с определенной целью, — он сделал паузу. — Начну с того, что хочу обратиться с очень большой просьбой к мадемуазель.

— Ко мне? — удивилась Флора.

— Мадемуазель, вы помолвлены с капитаном Ральфом Пэтоном. Если кто-либо пользуется его доверием, так это вы. Я прошу вас самым серьезным образом, если вы знаете, где он находится, убедить его выйти из укрытия. Одну минутку, — сказал Пуаро, видя, как Флора поднялась, чтобы говорить, — ничего не говорите до тех пор, пока хорошенько всего не вспомните. Мадемуазель, его положение с каждым днем становится для него опаснее. Если бы он явился сразу, у него была бы возможность объяснить и опровергнуть выдвинутые против него улики, какими бы убийственными они ни были. Но это молчание… это исчезновение… о чем оно говорит? Конечно же, только об одном — о признании своей вины. Мадемуазель, если вы действительно верите в его невиновность, убедите его явиться, пока не слишком поздно.

Флора сильно побледнела.

— Слишком поздно, — повторила она тихо.

Пуаро наклонился вперед, глядя на нее.

— Послушайте, мадемуазель, — сказал он мягко, — вас просит сам папа Пуаро, папа Пуаро, который много знает и у которого огромный опыт. Я не собираюсь заманивать вас в ловушку. Неужели вы не поверите мне и не скажете, где скрывается Ральф Пэтон?

Девушка встала и посмотрела ему прямо в глаза.

— Месье Пуаро, — сказала она чистым голосом, — клянусь вам, торжественно клянусь, что я не имею никакого представления, где находится Ральф, и что я на видела его и не получала от него никаких известий ни в день… убийства, ни после.

Она села. В наступившем молчании Пуаро с минуту пристально смотрел на нее, потом с резким стуком опустил руку на стол.

— Bien[12]! Ничего не поделаешь, — сказал он. Его лицо сделалось жестким.

— Теперь я обращаюсь ко всем вам, сидящим за этим столом, к вам, миссис Экройд, к вам, майор Блант, к вам, доктор Шеппард, к вам, мистер Реймонд. Вы все друзья и близкие отсутствующего молодого человека. Если вы знаете, где скрывается Ральф Пэтон — скажите.

Снова наступило молчание. Оно было нарушено миссис Экройд.

— Я должна сказать, — начала она жалобным голосом, — что отсутствие Ральфа — это самое странное. Да, самое странное. Не прийти сюда в такое время. Похоже, что за этим что-то есть. Я не могу не думать, дорогая Флора, что это большая удача, что о вашей помолвке не было объявлено официально.

— Мама! — сердито крикнула Флора.

— Это провидение, — заявила миссис Экройд. — Я искренне верю в провидение — в божество, которое творит нас и управляет нами до самой кончины, как сказано в одной из прекрасных строк Шекспира.

— Вы, наверное, считаете всемогущего в ответе даже за толстые женские лодыжки, миссис Экройд, не так ли? — спросил Джоффри Реймонд и легкомысленно засмеялся. Он, по-видимому, хотел разрядить обстановку, но миссис Экройд бросила на него взгляд, полный упрека, и вытащила свой носовой платок.

— Флора избежала ужасной дурной славы и неприятностей. Я не допускаю и мысли, что дорогой Ральф имеет какое-нибудь отношение к смерти бедного Роджера. Ничего подобного я не думаю. Но у меня доверчивое сердце — оно у меня всегда было таким, с самого детства, и я не хочу верить в самое плохое в человеке. Но, конечно, нельзя забывать и того, что в детстве Ральф несколько раз был под бомбежкой во время воздушных налетов. Говорят, что иногда через многие годы проявляются последствия. По крайней мере, такие люди не отвечают за свои действия. Вы же знаете, они теряют самообладание и ничего не могут с собой поделать.