— Ладно, — сказал он, — вы переходите ко мне. Что вы про меня вынюхали?

— То и сё, — отозвался Аллейн. — На первый взгляд против вас свидетельствует только то, что вы поссорились с Риверой и дали ему в ухо. Если вынюхивать, как вы выразились, дальше, налицо ваша связь с «Гармонией». Вы, и, возможно, вы один, знали, что НФД — это лорд Пастерн. Он сказал вам, что Ривера его шантажирует…

— Он мне не говорил.

— …и если в дополнение вам было известно, что Ривера торгует наркотиками… — Аллейн подождал, но Мэнкс молчал, — тогда, памятуя о вашем явном отвращении к этому омерзительному ремеслу, начинает вырисовываться подобие мотива.

— Ах, чушь, — беспечно ответил Мэнкс. — Я не выдумываю оригинальные смерти для тех, кого, так уж получилось, считаю хорошими или плохими людьми.

— Никогда не знаешь. Бывали случаи. И вы могли подменить револьвер.

— Вы только что сказали, что убит он был не из револьвера.

— Тем не менее подмену совершил его убийца.

Мэнкс ядовито рассмеялся.

— Сдаюсь, — сказал он и поднял руки. — Продолжайте.

— Оружием, которым убили Риверу, нельзя было выстрелить из револьвера, потому что в тот момент, когда лорд Пастерн спустил курок, Ривера держал аккордеон поперек груди, а аккордеон не поврежден.

— Это и я мог бы вам сказать, — сказал, собираясь снова ринуться в бой, лорд Пастерн.

— Так или иначе, это была чистой воды обманка. Как, например, лорд Пастерн мог быть уверен, что прикончил Риверу таким пустяковым снарядом? Шильце на конце трубки от зонта? Промахнись он хотя бы на долю дюйма, Ривера, возможно, не умер бы сразу, а возможно, вообще бы не умер. Нет. Надо наверняка знать, что попал в нужное место, и попал метко, самим острием.

Мэнкс нетвердой рукой прикурил.

— Тогда я решительно не понимаю… — он помолчал, — кто это сделал. И как.

— Поскольку очевидно, что когда он упал, Ривера был цел и невредим, — сказал Аллейн, — значит, его закололи уже после падения.

— Но ведь ему не полагалось падать. Они изменили ход программы. Мы этого до тошноты наслушались.

— Мы полагаем, что Ривера не знал, что программу изменили.

— Ерунда! — выкрикнул лорд Пастерн так неожиданно, что все подпрыгнули. — Он сам хотел ее изменить. А я нет. Изменений требовал Карлос.

— К этому мы вернемся попозже. Сейчас мы рассматриваем, как и когда он был убит. Помните, когда включился гигантский метроном? Стрелка ведь не двигалась во время всего концерта до того самого момента, когда Ривера упал. Когда он выгнулся назад, стальной конец довольно угрожающе нацелился ему в сердце.

— Ах ты Боже мой! — с отвращением бросил Мэнкс. — Вы хотите сказать, что кто-то уронил снаряд с метронома?

— Нет, я стараюсь избавиться от излишних нелепостей, а не громоздить их. Сразу после того, как Ривера упал, стрелка метронома закачалась. Разноцветные лампочки мигали и гасли по всей ее поверхности и по металлической конструкции позади музыкантов. Она качалась взад-вперед с ритмичным лязгом. Общий эффект, разумеется, тщательно спланированный, был ослепляющим и неожиданным. Внимание зрителей отвлеклось от распростертой фигуры, и то, что на самом деле происходило в следующие десять секунд, совершенно ускользнуло от публики. Затем луч прожектора, еще больше отвлекая внимание от центральной фигуры, сместился на барабаны, чтобы подсветить поразительное выступление лорда Пастерна. Но что же происходило в эти сбивающие с толку десять секунд.

Он еще подождал, потом продолжил:

— Вы оба, конечно же, помните. Официант бросил Морри комичный искусственный венок. Морри наклонился и, делая вид, что плачет, и обернув руку носовым платком, расстегнул на Ривере пиджак и нащупал его сердце. Повторяю, он нащупал его сердце.

III

— Вы ошибаетесь, Аллейн, — сказал лорд Пастерн, — вы ошибаетесь. Я его обыскивал. Клянусь, при нем ничего не было, и, клянусь, у него не было шанса что-то прихватить. Где, черт побери, было орудие убийства?! Вы ошибаетесь. Я его обыскивал.

— Как я и полагал. Да. Пока вы его обыскивали, вы обратили внимание на его дирижерскую палочку?

— Проклятие, я же вам говорил! Он держал ее над головой. Господи Боже! — добавил лорд Пастерн, а потом снова: — Господи Боже!

— Короткая черная палочка. Острый стальной конец, загнутый в пробку от пустого пузырька с ружейной смазкой из вашего стола, он зажимал в ладони. Сегодня утром Фокс напомнил мне про рассказ Эдгара По «Украденное письмо». Храбро покажите что-то ничего не подозревающим зрителям, и они решат, что перед ними то, что они ожидают увидеть. Вчера вечером Морри дирижировал вашим выступлением трубкой от зонта и шильцем. Вы видели обычный блеск стальной окантовки на конце черного предмета. Шильце было спрятано у него в руке. В целом очень напоминало его дирижерскую палочку. Вероятно, это и натолкнуло его на мысль, когда он вертел в руках разобранный зонт в бальном зале. Думаю, вы попросили его собрать его обратно, верно?

— Почему, черт побери, вы сразу нам этого не сказали? — вопросил лорд Пастерн. — Как можно мучить людей! Просто возмутительно. Вы мне еще за это ответите, Аллейн, Богом клянусь, ответите!

— А разве вы лезли из кожи вон, чтобы нам довериться? — мягко спросил Аллейн. — Или вели своевольную и опасную игру в глупого одинокого волка? Думаю, мне простится, сэр, что я дал вам отведать вашей собственной пилюли. Но боюсь, на такое нечего и надеяться.

Лорд Пастерн надул щеки и цветисто выругался, а Мэнкс с улыбкой сказал:

— Знаете, кузен Джордж, я думаю, мы сами напросились. Мы препятствовали полицейским в отправлении их служебного долга.

— И поделом им.

— Мне все равно трудно поверить, — продолжал Мэнкс. — В чем мотив? Зачем ему убивать человека, который снабжает тебя наркотиками?

— Один слуга на Дьюкс-Гейт подслушал ссору между Морено и Риверой, когда они оставались одни в бальном зале. Морри просил у Риверы сигарет — разумеется, сигарет с наркотиком, — а Ривера отказался ему их дать. Он намекнул, что их сотрудничеству конец, и заговорил о том, чтобы написать в «Гармонию». Фокс вам скажет, что подобный гамбит обычное дело, когда ссорятся подобные типы.

— О да! — важно вставил Фокс, — они то и дело такое проворачивают. Ривера заготовил непробиваемую историю, чтобы защитить себя и первым выдать нам информацию. Мы арестовали бы Морри, но дальше не продвинулись бы. Мы могли бы заподозрить Риверу, но у нас бы на него ничего не было. Ничегошеньки.

— Потому что, — указал лорд Пастерн, — вы слишком тупоумные, чтобы арестовать своего человека, когда он так и напрашивается на арест под самым вашим носом. Вот почему. Где ваша инициатива? Где ваше рвение? Почему вы не можете, — он начал бурно жестикулировать, — разворошить осиное гнездо? Насыпать соли им на хвост?

— А вот это, милорд, — безмятежно отозвался Фокс, — мы спокойно можем предоставить изданиям вроде «Гармонии», верно?

— Но убить… — пробормотал Мэнкс. — Нет, не понимаю. И выдумать всю эту чушь за какой-то час…

— Он наркоман, — объяснил Аллейн. — Он уже какое-то время был на грани, и в его сознании Ривера, наверное, все больше разрастался в злого гения. Для наркомана довольно обычно испытывать острую ненависть к поставщику, от которого он так рабски зависит. Этот человек становится для наркомана своего рода заместителем дьявола. А когда поставщик заодно и шантажист, да еще в таком положении, когда способен запугивать жертву абстиненцией, дело приобретает мучительный оборот. Думаю, образ вас, лорд Пастерн, стреляющего в упор в Риверу, начал манить Морено задолго до того, как он увидел, как вы вставляете в револьвер трубку от зонта. Вы только подлили масла в огонь.

— Будь проклят… — закричал было лорд Пастерн, но Аллейн безмятежно продолжил:

— Морри был в скверном состоянии. Он отчаянно жаждал кокаина, нервничал из-за своего шоу, был напуган до чертиков вашими угрозами. Не забывайте, и вы тоже, сэр, грозили ему разоблачением. Он планировал убить двух зайцев разом. Вам, знаете ли, было уготовано повешение за убийство. Он всегда обожал розыгрыши.

Мэнкс издал нервный смешок. Лорд Пастерн промолчал.

— Но, — продолжал Аллейн, — это было слишком уж киношным, чтобы походить на правду. Его обманки слишком уж кололи глаза. Весь антураж отличался нелогичностью и фантастической логикой, характерными для наркомана. Кольридж создает «Кюбла Хана», а Морри Морено — сюрреалистический кинжал, который мастерит из ручки зонта и вышивального шильца. Эдгар По пишет «Колодец и маятник», а Морри Морено крадет револьвер и слегка царапает изнутри дуло шильцем. Он пачкает дуло нагаром от свечки и прячет револьвер в карман пальто. Одержимый невыносимой жаждой действовать, погоняемой жаждой кокаина, он планирует гротескно, но с лихорадочной точностью. Он в любую минуту может сломаться, утратить интерес или впасть в истерику, но в критически важный момент за дело берется с демоническим усердием. Все складывается как нельзя лучше. Он говорит оркестрантам — но не Ривере, — что выступать будут по второму варианту. Ривера уже ушел в ресторан, чтобы совершить свой выход. Он уговаривает Скелтона в последнюю минуту осмотреть револьвер лорда Пастерна. Он доводит до того, чтобы его обыскали, но при этом держит над головой импровизированный кинжал, содрогаясь от подавляемого смеха. Он дирижирует. Он убивает. Он нащупывает сердце Риверы и рукой, обернутой носовым платком, скрытой от зрителей за дурацким венком, вонзает шильце и его проворачивает. Он разыгрывает горе. Он идет в комнату, где лежит тело, и разыгрывает еще большее горе. Он осторожно подменяет револьвер, из которого стрелял лорд Пастерн, тем, который сам же поцарапал и держал в кармане пиджака. Он уходит в уборную и там издает громкое рыгание, а тем временем избавляется от непоцарапанного оружия лорда Пастерна. Он возвращается и, поскольку теперь его силы на исходе, лихорадочно обыскивает труп Риверы и, вероятно, находит наркотик, в котором так отчаянно нуждается. Он ломается, впадает в истерику. Вот как, на наш взгляд, выглядит дело против Морри Морено.