Найо Марш - Убийство под аккомпанемент

— Вы обойдете гору, когда прибудете.

— Тут своего рода гора, и это факт. Согласно тому, что сказала вам, сэр, молодая леди, то есть мисс Уэйн, со злосчастным зонтом все было в порядке, когда она зашла в бальный зал и его открыла, а, опять же по ее словам, его светлость находился в кабинете, где извлекал из патронов пули. Если она не лжет, у него не было шанса повозиться с зонтом до обеда. Более того, это укладывается в собственное заявление его светлости, которое может подтвердить Морено, если вообще проснется, а именно что он развинчивал зонт после обеда. Забавы ради.

— Верно.

— Хорошо. Ну и к чему это нас приводит? Если расписание верно, его светлость ни на минуту после не оставался один в кабинете после обеда.

— И более того, единственное время, когда он вообще был один, он бегал по дому, ревя как бык и требуя сомбреро.

— Не походит на установление алиби, как по-вашему? — вопросил Фокс.

— Скорее уж как на изначальное алиби, Братец Лис.

— Он мог носить тюбик шпатлевки при себе, в кармане.

— Мог, конечно. Вместе с куском ручки зонта и шильцем, а между приступами рева их соединить.

— Фу! Как насчет того, что он принес все с собой в кармане в «Метроном» и там состряпал орудие убийства?

— О Господи! Когда? Как?

— В уборной? — с надеждой предложил Фокс.

— И когда он затолкал оружие в револьвер? Не забывайте, Скелтон осматривал дуло как раз перед тем, как начали играть.

Машина остановилась на светофоре на Пиккадилли. Фокс неодобрительно воззрился на Грин-парк. Аллейн все еще не открывал глаз. На Биг-Бене пробило семь.

— Вот черт! — выругался Фокс, хлопая себя по коленке. — Вот черт! А если так? А если его светлость у всех на виду вставил снаряд в револьвер, пока сидел за барабанами? У всех на виду, за ним никто ведь не наблюдал, пока остальные по очереди играли свои сольные номера? Удивительно, сколько всего можно провернуть, если хватит наглости! Какое там старье вечно цитируют, сэр? Ах да. «Украденное письмо»! Доказывая, что если выставить что-то напоказ, его никто не заметит.

Аллейн приоткрыл один глаз.

— «Украденное письмо», — повторил он и открыл второй глаз. — Фокс, моя шпаргалка, мое редкое издание, мой object d’art[39], моя личная любимая bijouterie[40], будь я проклят, если вас не посетило вдохновение. Скорей! Давайте разовьем вашу мысль.

Они напряженно обсуждали, пока машина не остановилась в тупичке позади Ковентри-стрит перед домом Аллейна.

Свет раннего утра струился в небольшой коридор, под картиной Беноццо Гоццолли[41] семейка георгин, бумажно-белых в голубой чаше, отбрасывала тонкие тени на стену цвета пергамента. Аллейн довольно огляделся по сторонам.

— Трой велено не вставать до восьми, — сказал он. — Вы первый в ванну, Фокс, пока я с ней переговорю. Воспользуйтесь моей бритвой. Нет, погодите. — Он исчез и вернулся с полотенцами. — В половине девятого будет кое-что перекусить, — пообещал он. — Гостевая комната в вашем распоряжении, Фокс. Хороших снов.

— Вы очень добры. Несомненно, — сказал Фокс. — Могу я передать привет миссис Аллейн, сэр?

— Она будет рада его получить. Увидимся позже.

Трой уже проснулась в своей белой комнате, ее голову темным ореолом окружали короткие локоны.

— Ты похожа на фавна, — сказал Аллейн, — или бронзовый георгин. Ты хорошо себя чувствуешь?

— Здоровой и бодрой, а ты?

— Как видишь. Невыспат, небрит, ненаглажен, короче, все «не».

— Ужасное положение вещей, — улыбнулась Трой. — Ты выглядишь как джентльмен с того двадцатифутового полотна в Люксембурге. Крахмальная рубашка помята, и смотрит на Париж в щель меж роскошных занавесей. Кажется, оно называется, да… «Безнадежный рассвет»! Как ты помнишь, его потаскушка еще спит в гигантской кровати.

— Не помню. Кстати о кровати, разве тебе самой не положено спать?

— Господи помилуй! — пожаловалась Трой. — Меня же не муха цеце укусила. Уже почти девять часов, как я легла, черт побери.

— Ладно, ладно.

— Что случилось, Рори?

— То, что мы больше всего не любим.

— О нет!!

— Ты все равно про него услышишь, поэтому давай расскажу. Тот напыщенный тип, что играл на аккордеоне, сплошь волосы и зубы…

— Не хочешь же ты…

— Кто-то пырнул его эдаким кинжалом, сварганенным из трубки от зонтика и вышивального шильца.

— Ух ты!

Он объяснил подробнее.

— Да, но… — Трой уставилась на мужа. — Когда тебе нужно быть в Ярде?

— В десять.

— Ладно. У тебя есть два часа и время позавтракать. Доброе утро, дорогой.

— В ванной Фокс, и я знаю, что не гожусь для спальни леди.

— Кто сказал?

— Если не ты, то никто. — Он притянул ее к себе и обнял. — Трой, можно мне попозже утром рассказать Фоксу?

— Если хочешь, милый.

— Возможно, захочу. Насколько сильно, по-твоему, я тебя люблю????

— Мне слов не хватает, — ответила Трой, пародируя покойного Гарри Тейта.[42]

— И мне.

— Мистер Фокс выходит из ванной. Прочь отсюда.

— Пожалуй, ты права. Доброе утро, миссис Квиверфул.[43]

По пути в ванную Аллейн заглянул к Фоксу. Инспектора он застал лежащим на кровати, без пиджака, но невероятно опрятного: влажные волосы зачесаны назад, подбородок сияет, рубашка туго натянута на крепких грудных мышцах. Глаза у него были закрыты, но он открыл их, когда Аллейн сунул голову в приоткрытую дверь.

— Разбужу вас в половине десятого, — пообещал Аллейн. — Вы знаете, что быть вам крестным дедушкой, Братец Лис?

Когда глаза Фокса расширились, старший инспектор закрыл дверь и, посвистывая, направился в ванную.

В половине одиннадцатого в кабинете старшего инспектора Аллейна в Новом Скотленд-Ярде была официально начата рутинная процедура расследования убийства.

Сам Аллейн, сидя за столом, принимал доклады сержантов Гибсона, Уотсона, Скотта и Солиса. Мистер Фокс, в котором благодушие и отличное настроение умерялись строгостью, обычной его реакцией на доклады о наблюдении, критически слушал подчиненных, каждый из которых держал перед собой служебный блокнот. Шестеро мужчин серьезно занимались повседневной работой. Ранее тем же утром в других районах Лондона другие специалисты занимались каждый своим делом: капитан Энтуистл, эксперт по баллистике, вставил стрелку, изготовленную из трубки зонта, в револьвер и выстрелил ею в мешок с песком; аналитик мистер Каррик подверг пробку различным тестам на ряд смазочных веществ; а сэр Грэнтли Мортон, прославленный патологоанатом, которому ассистировал доктор Кертис, вскрыл грудную клетку Риверы и с большой осторожностью извлек его сердце.

— Хорошо, — сказал Аллейн. — Несите сюда стулья и курите, если хотите. Разговор скорее всего будет долгим.

Когда все устроились, он указал черенком трубки на сержанта с тяжелым подбородком, соломенными волосами и, по обыкновению, удивленным лицом.

— Это ведь вы обыскивали комнаты покойного, Гибсон? Давайте начнем с вас.

Гибсон большим пальцем перелистнул до нужного места блокнот, с явным изумлением глянул на записи и пустился докладывать нараспев и тоненьким голосом:

— Покойный Карлос Ривера проживал по адресу 102, Бедфорд-мэншнс, Остерли-сквер. Квартира с гостиничным обслуживанием, арендная плата пятьсот фунтов в год.

— И почему только мы все не играем на гармошках? — спросил Фокс, ни к кому, в сущности, не обращаясь.

— В три часа утра первого июня, — продолжал визгливо Гибсон, — получив ордер на обыск, я произвел вход на вышеозначенную территорию посредством ключа на кольце, снятого с тела покойного. Квартира состоит из холла шесть на восемь футов, гостиной двенадцать на четырнадцать футов и спальни девять на одиннадцать футов. Обстановка в квартире следующая: в гостиной — ковер, пурпурный, толстый; занавеси, от пола до потолка, пурпурного атласа.

— «Подкрепите меня вином, освежите меня яблоками!..»[44] — пробормотал Аллейн. — Пурпурные.

— Можно называть это муаром, мистер Аллейн?

— Э… Продолжайте.

— Диван, обитый зеленым бархатом, три кресла, то же самое, обеденный стол, шесть обеденных стульев, открытый камин. Стены выкрашены в желтовато-коричневый цвет. Подушки: семь штук. Зеленый и пурпурный атлас. — Он посмотрел на Аллейна. — Прошу прощения, мистер Аллейн? Что-то не так?

— Ничего-ничего. Продолжайте.

— Книжный шкаф. Четырнадцать книг. Иностранные. Опознал четыре как отчеты о полицейских расследованиях. Картины — четыре штуки.

— Они-то на что похожи? — поинтересовался Фокс.

— Не важно, грязный вы старикашка, — сказал Аллейн.

— Два наброска ню, мистер Фокс, что называется, «настенные девушки». Остальные еще откровеннее. Портсигары: четыре штуки. Сигареты коммерческого производства. Взял по одной из каждой коробки. Стенной сейф. Комбинационный шифр, но я нашел записку с цифрами в записной книжке покойного. Содержимое…

— Минутку, — прервал Аллейн. — Во всех квартирах есть такие сейфы?

— В ходе изысканий я установил, что покойный договорился об установке.

— Хорошо. Продолжайте.

— Содержимое. Мной был извлечен ряд документов, два гроссбуха, или бухгалтерские книги, и запертый ящик для наличности, содержавший триста фунтов банкнотами малого достоинства и тринадцать шиллингов серебром. — Тут Гибсон остановился по собственному почину.

— Надо же! — удивился Фокс. — Тут мы и впрямь, возможно, на что-то наткнулись.

— В сейфе я оставил записку с описью содержимого сейфа, а сам сейф запер, — сказал Гибсон с нотой неуверенности, вызванной, вероятно, опасениями за стиль своей прозы. — Мне представить содержимое сейчас, сэр, или продолжать со спальней?