Карлайл давно привыкла к вопросам о чудачествах дяди. Она считала его справедливой добычей и обычно развлекалась, составляя четкие, незлые скетчи о нем для своих друзей. Его дурнославность была такова, что она всегда чувствовала, что мешкать будет нелепо. И сейчас она поддалась этой привычке.

Тут перед ее мысленным взором вдруг предстал ящик, вытащенный из стола и поставленный возле его локтя. Ощутив, как у нее сжимается нутро, она резко остановилась.

Но Аллейн повернулся к Неду Мэнксу, и Нед сухо и размеренно стал отвечать на вопросы о его собственном появлении в гостиной. Какое впечатление на него произвели Морено и Ривера? Он не слишком много с ними разговаривал. Леди Пастерн отвела его в сторонку, чтобы показать ему свою вышивку.

— Крестом? — спросил Аллейн.

— И гладью. Как большинство француженок своей эпохи, она отлично вышивает. Поэтому я не обращал особого внимания на остальных.

Затем последовал сам обед. Застольная беседа, говорил Нед, была обрывочной, о всякой всячине. Он не помнит в подробностях.

— У мисс Уэйн зрение и слух истинного наблюдателя, — сказал, оборачиваясь к ней, Аллейн. — Возможно, вы вспомните? О чем вы говорили? Вы сидели… где именно?

— Справа от дяди Джорджа.

— А слева от вас?

— Мистер Ривера.

— Не вспомните ли, мисс Уэйн, о чем он говорил? — Аллейн протянул ей портсигар. Пока он давал ей прикурить, Карлайл глянула мимо него на Неда, который чуть заметно качнул головой.

— Боюсь, я нашла его ужасным, — сказала она. — Слишком уж он был неестественным, слишком напористым. Сплошь цветистые комплименты и манеры испанского гранда, такое непросто проглотить.

— Вы согласны, мистер Мэнкс?

— О да. Он был совершенно неестественным и довольно нелепым, как мне показалось.

— Почти оскорбительным, вы бы сказали?

Они не смотрели друг на друга. Эдвард сказал:

— Он просто превозносил себя до небес, если это назвать оскорбительным.

— Вы говорили о сегодняшнем выступлении?

— О да, — ответил Эдвард. — И должен признать, нисколько не удивлен, что официанты запутались, кого им следует выносить. Мне показалось, что и кузен Джордж, и Ривера хотели, чтобы все внимание и аплодисменты достались ему одному, и ни один не мог решиться отдать носилки другому. Морено явно был из-за этого на грани.

Аллейн спросил, как долго мужчины оставались в столовой. Неохотно — слишком неохотно, подумала Карлайл, ощутив все растущую опасность — Нед сообщил, что лорд Пастерн увел Морри, чтобы показать ему холостые патроны.

— И вы с Риверой остались за портвейном? — спросил Аллейн.

— Да, ненадолго.

— Можете вспомнить разговор?

— Ничего он вам не даст.

— Никогда не знаешь наперед.

— Я разговору не способствовал. Он задавал самые разные вопросы об отношениях друг к другу членов семьи, и я его окоротил.

— Как он к этому отнесся?

— Наверное, никому не нравится, когда их ставят на место, но, полагаю, шкура у него была довольно толстая.

— Собственно ссора имела место?

Эдвард встал.

— Послушайте, Аллейн, будь я хотя бы в малой степени в это замешан, то последовал бы собственному совету и отказался бы отвечать на ваши вопросы до приезда моего адвоката. Я не замешан. Я не дурачился с револьвером. Я не повинен в смерти Риверы.

«А теперь, — с отчаянием подумала Карлайл, — Нед выдаст ему понюшку семейного темперамента. О Боже, только до вспышки его не допусти!»

— Хорошо, — сказал Аллейн и подождал.

— Ну ладно, — великодушно согласился Эдвард и снова сел.

— Значит, ссора была?

— Я просто дал ему понять, — сообщил Эдвард, — что считаю его наглецом, и он вышел из комнаты.

— Вы говорили с ним после этого инцидента?

Карлайл вспомнила сцену на лестничной площадке.

Двое мужчин стояли лицом к лицу. Ривера прижимал ладонь к уху. Что именно сказал ему Нед? Что-то нелепое, как бойкий школьник… «Засунь ее в свою гармошку и радуйся!» — крикнул он с явным удовлетворением.

— Я задаю эти вопросы, — продолжал Аллейн, — только потому, что у малого ухо было разбито, и мне любопытно, кто его ему расквасил. Кожа поцарапана, а вы, как вижу, носите кольцо с печаткой.

III

В главном офисе доктор Кертис созерцал Морри Морено с настороженным удовлетворением.

— Сгодится, — вынес он наконец вердикт и, ловко отступив за спинку стула Морено, подмигнул Аллейну.

— Он, наверное, раздобыл где-то средство посильней лекарства, которое я ему вколол. Но пока сгодится.

Морри посмотрел на Аллейна и расплылся в своей знаменитой улыбке. Он был мертвенно-бледен и чуть потел. На лице у него застыло выражение облегчения, благополучия. Вымыв шприц в стакане воды на столе, доктор Кертис убрал его в саквояж.

Открыв дверь в коридор, Аллейн кивнул Фоксу, который встал и присоединился к ним. Вместе они вернулись к созерцанию Морри.

Фокс прокашлялся.

— Итак, — начал он осторожно и остановился. — Evidemment, — произнес он, — il y a un avancement, n’est ce pas?[28]

Он помедлил, чуть покраснев, и скосил глаза на Аллейна.

— Pas grand’chose[29], — пробормотал Аллейн, — но, как говорит Кертис, для наших целей сойдет. Кстати, вы, Братец Фокс, продвигаетесь семимильными шагами. Акцент все лучше.

— Но мне все равно не хватает практики, — посетовал Фокс.

Морри, в полнейшей безмятежности смотревший на противоположную стену, довольно рассмеялся.

— Я чудесно себя чувствую, — добровольно поделился он.

— Он основательно накачался, — пояснил доктор Кертис. — Не знаю, что он принимал раньше, однако его, похоже, крепко пробрало. Но он в порядке. Он может отвечать на вопросы, вы ведь можете, Морено?

— Я в порядке, — мечтательно откликнулся Морри. — Лучше не бывает.

— Ну… — с сомнением протянул Аллейн.

— Faute de mieux, — добавил погребальным тоном Фокс.

— Вот именно, — согласился Аллейн и, подтянув стул, сел напротив Морри. — Мне бы хотелось, чтобы вы мне кое-что рассказали.

Морри лениво отвел взгляд от противоположной стены, и Аллейн поймал себя на том, что смотрит в глаза, которые из-за чудовищных размеров зрачков кажутся механическими устройствами, начисто лишенными разума.

— Вы помните, что делали в доме лорда Пастерна?

Ответа ему пришлось ждать долго. Наконец голос Морри, отстраненный и незаинтересованный, произнес:

— Давайте не будем говорить. Так приятно не говорить.

— Но и говорить тоже приятно.

Доктор Кертис отошел от Морри и прошептал, обращаясь в пространство:

— Заставьте его начать, и дальше он, вероятно, сам заговорит.

— Весело, наверное, было на обеде, — подбросил Аллейн. — Карлосу там понравилось.

Рука Морри лежала, согнутая, вдоль стола. С расслабленным вздохом он сполз на стуле ниже и пристроил щеку на сгиб локтя. Через минуту-другую его голос зазвучал снова — независимо и как будто без сознательного желания самого владельца он монотонно тянул слова из-за едва шевелящихся губ:

— Я говорил ему, что это глупо, потому что решительно ничего не меняет. «Слушай, — сказал я ему, — ты сумасшедший». Конечно, я был зол, что он так меня подвел, не принес мне сигареты.

— Какие сигареты?

— Он никогда не делал ничего, о чем я просил. Я был слишком добр к нему. Добрее некуда. Я ему сказал: «Послушай, — сказал я, — она такого не потерпит. Она зла как черт». А еще я сказал: «У тебя ведь и со второй девчонкой ничего не выходит, так какой смысл?..» Я знал, что быть беде. А еще я говорил, что и старому хрену это не нравится. Он делает вид, будто ему все нипочем, но это только видимость, потому что, конечно же, ему это не нравится. Без толку. Никто меня не слушает.

— Когда это было? — спросил Аллейн.

— Раз за разом. Почти все время, можно сказать. А когда мы сидели в такси и он рассказал, как тот малый его ударил, я сказал: «Ну вот, что я тебе говорил?»

— Кто его ударил?

На сей раз молчание тянулось дольше. Морри вяло повернул голову.

— Кто ударил Карлоса, Морри?

— Я и в первый раз вас расслышал. Но что за свора! Достопочтенный Эдвард Мэнкс за серьезной беседой за ленчем в «Тармаке» с мисс Фелиситэ де Суз, с которой, разумеется, состоит в родстве по материнской линии, — так, что ли, газеты писали. Ее отчим — лорд Пастерн-и-Бэготт, но если спросите меня, это сдувшийся роман. Шерше ля фам.

Фокс поднял глаза от заметок с выражением безликого интереса.

— И женщина в данном случае… — подстегнул Аллейн.

— Смешное имя для девушки.

— Карлайл?

— На мой взгляд, самое что ни на есть дурацкое имя, ну и что? Но они сплошь и рядом такое выкидывают. Только представьте себе — иметь две фамилии. Пастерн-и-Бэготт. Но я с обоими справлюсь, уж будьте уверены. Пытался меня надуть. Ха! Бранил меня. Говорил, что напишет в чертову газетенку. Махал своим револьверишкой, и где он теперь?

— Вас надуть? — тихонько повторил Аллейн. Он понизил голос до тона Морри.

Голоса их сплетались и стихали. Они казались двумя сомнамбулами, разговаривающими с кем-то, кого видят во сне, — безмятежно и с тайным взаимопониманием.

— Он, возможно, знал, — шептал Морри, — что я на такое не пойду, да сами посудите, очень ведь неловко вышло бы. Постоянный ангажемент. Большое спасибо. Как дела у хора? — Он слабо рассмеялся, зевнул и прошептал: — Прошу прошения, — и закрыл глаза.

— Засыпает, — сказал доктор Кертис.

— Морри, — громко сказал Аллейн. — Морри!!!

— Что?

— Лорд Пастерн хотел, чтобы вы дали ему постоянный ангажемент?