— Я думаю, полиция и теперь будет счастлива увидеть ваш снимок саркофага. Я им сказал, баронесса, что попрошу его у вас.

— Я вам его дам. Мне он не нужен. Мне думать о нем страшно. Геррит, родной мой, дай ему, пожалуйста. Нам не нужны сувениры того ужасного дня. Ах, нет! Нет!

— Ну-ну-ну, — нежно упрекнул ее барон. — Стоит ли из-за этого поднимать такую шумиху? Он здесь. Минуточку, я его достану.

Однако развязать и перерыть их здоровенные сумки оказалось делом непростым и безрезультатным.

Внезапно баронесса издала восклицание и хлопнула себя по лбу.

— Но я совсем сошла с ума! — воскликнула она. — Так я забуду собственную голову.

— Что случилось?

— Это молодой Дорн. Вчера мы договорились, что он отнесет проявлять и мою, и свою пленку.

— Так, — сказал барон. — Какая чепуха. — И с полным добродушием он начал вновь укладывать содержимое рюкзаков.

— Он ничего с ней пока не сделал, — сказал Аллейн. — С вашего позволения, я заберу вашу пленку с его пленкой.

— Хорошо, хорошо, — согласился барон.

— Вы уверены, что она вам не нужна? — спросил его Аллейн.

Он покачал головой, поджал губы и нахмурился, как добрая нянюшка.

— Нет-нет-нет, — пробормотал он. — Вы видите, что получается. Моя жена предпочитает… Нет. Хотя, — прибавил он с явным сожалением, — там есть некоторые кадры — наша группа, к примеру. Но ничего.

— Я покажу вам, что вышло, — пообещал Аллейн.

Они вместе спустились в лифте. Он подумал, встретится ли он где-нибудь с Ван дер Вегелями, когда дело Себастиана Мейлера улетучится из памяти большинства людей. Баронесса оживилась. Они собирались на извозчике к фонтанам Виллы д'Эсте. Он дошел с ними до главного входа. Она шагала так живо и энергично, что ему пришло в голову сравнение с походкой какой-нибудь огромной древней птицы, может быть моа[54].

— У моей жены мудрая простота классических времен, — сказал барон, любовно оглядывая ее. — Она исключительная женщина. — И, понизив голос, добавил, скорее себе, чем Аллейну: — И на мой взгляд, очень красивая.

— Вы счастливый человек.

— Это также мое мнение.

— Барон, вы не хотите выпить со мной? Часов в шесть? Я смогу показать вам ваши снимки. Так как они могут огорчить баронессу, я не приглашаю ее.

— Благодарю вас, — ответил он. — Я буду счастлив. Вы очень заботливы. — И, передвинув сумку на своих широких плечах, позвал: — Матильда, не так быстро! Подожди! Я иду.

И он такой же бодрой поступью зашагал вслед за женой. Они вместе удалялись по улице пружинящей походкой, оживленно разговаривая, их головы и плечи возвышались над массой прохожих.

Кеннет Дорн сидел за рулем белой спортивной машины, его тетя рядом с ним. Аллейну пришло в голову, что их подготовил для кинопробы какой-нибудь чересчур старательный режиссер, подбирающий типажи для новой «Сладкой жизни». На голове у Кеннета была модная шапочка, нечто малиновое с маленьким козырьком. Он был очень бледен, и лоб его блестел.

— Мы здесь, — позвала леди Брейсли. — А вот пленка. Столько суматохи! Приходите сегодня вечером выпить с нами. Должно быть, это неприлично, но нельзя не испытывать облегчение. Я хочу сказать, что этот ядовитый Джованни просто пугает. И все вранье. Кеннет знает, что я вам рассказала. Так что, может быть, слегка отпразднуем? Не хотите?

Кеннет глядел на Аллейна, почти безумно оскалившись. Губы его шевелились. Аллейн наклонился к нему.

— Что мне делать? — кривляясь, проговорил Кеннет.

— Боюсь, я занят сегодня вечером, — громко сказал Аллейн и тихо Кеннету: — Вы скверно выглядите. На вашем месте я бы обратился к врачу. Пожалуйста, пленку.

Кеннет протянул ее. Картон был влажный.

— У вас ведь и пленка баронессы, правда?

— О Боже, неужели? Да, действительно. Где она, черт побери… Вот!

Он вытащил ее из бардачка и отдал.

— Можно мы вас подвезем? — с величайшей озабоченностью спросила леди Брейсли. — Позвольте, мы вас подвезем.

— Благодарю вас. У меня еще здесь дело.

Спортивная машина рискованно влилась в уличное движение.

Аллейн вернулся в здание.

Он отыскал Бергарми и получил имя и координаты фотоэксперта. Бергарми позвонил ему и договорился, чтобы пленки проявили немедленно.

Он вызвался проводить Аллейна в фотолабораторию и по дороге изложил свою точку зрения.

— Я уже смотрел наши снимки, — говорил Бергарми. Так, скорее для порядка. Одних показаний Джованни Векки достаточно, чтобы открыть дело против Суита. Теперь он соглашается, что подозревал о некоем сговоре между Суитом и Мейлером и готов показать в суде, что слышал, как Мейлер угрожал Суиту разоблачением.

— Разоблачением чего? — сказал Аллейн. — И перед кем?

— Джованни полагает, синьор, что Мейлеру было известно преступное прошлое Суита в Англии и он грозил разоблачить его перед вами, а вас он узнал.

— Джованни очень мило соображает задним числом, — сухо проговорил Аллейн. — Я не верю ни единому слову. А вы?

— Ну, синьор, это же его предположение! А его показания, по правде говоря, я принимаю полностью. Важно, что Суит по той или иной причине чувствовал себя в опасности, и угроза исходила от Мейлера. Который, конечно, раскусил, что Суита подослал Зигфельд шпионить за ним. Знакомая история, синьор супер, не правда ли? Обман, и двойной обман. Простое решение так часто оказывается верным. То, что Мейлер был шантажистом и вымогал деньги у туристов, не имеет отношения к его убийству, хотя Суит мог надеяться, что это собьет нас с толку. — Бергарми бросил на Аллейна быстрый взгляд. — Вы со мной не согласны, синьор супер, так ведь? — спросил он.

— Не обращайте на меня внимания, — сказал Аллейн. — Я иностранец, синьор вице-квестор, и не могу судить о Джованни по английским меркам. Вы знаете ваши типы преступного мира, а я не знаю.

— Ну, синьор, вы чересчур скромны. — Бергарми просиял всем лицом.

Пришел фотоэксперт.

— Готово, синьор вице-квестор.

— Ессо! — сказал Бергарми, хлопая Аллейна по плечу. — Снимки. Посмотрим?

В фотолаборатории они еще плавали в фиксаже. Снимки квестора: Виолетта с высунутым языком в саркофаге; Виолетта на носилках в морге; челюсть Мейлера; детали. Снимки Аллейна: прядь альпаги, приставшая к перилам; нога Мейлера подошвой кверху, застрявшая в каменной решетке; крем для обуви на перилах в другом месте; снимки бумаг, найденных в квартире Мейлера; дежурные снимки, необходимые для ведения дела.

И неожиданно — виды Рима. Банальные снимки знакомых объектов с одной и той же крупной улыбающейся фигурой на первом или втором плане. Барон с шаловливой миной швыряет монетку в фонтан Треви. Барон с судейским видом на Форуме, первосвященническим перед Ватиканом и воинственным у статуи Марка Аврелия. И наконец, снимок, сделанный кем-то посторонним: головы Ван дер Вегелей в профиль, его, наложенная на ее, в египетском вкусе. Аллейн заметил, что у них одинаковы даже крупные мочки ушей.

И затем — пустота. Бледный силуэт барона на лестнице на Площади Испании, густо затянутый белым туманом. И после этого — ничего. Пустота.

— Жаль, произошла неполадка, — сказал фотоэксперт. — Пленка засвечена.

— Это я вижу, — сказал Аллейн.

— Кажется, вы сами упоминали, что у баронессы были затруднения с аппаратом в митрейоне, — заметил Бергарми.

— Ее подвела вспышка. Один раз. На другой раз она сработала.

— Очевидно, что-то было не в порядке с аппаратом. Или когда она вынимала пленку. Пленка засвечена, — повторил эксперт.

— Стало быть, у нас нет снимка саркофага, — сказал Бергарми. — В конце концов, это не столь существенно.

— Да, — сказал Аллейн. — Это так. В конце концов. Что касается группового снимка у статуи Митры…

— О синьор, здесь новости лучше, — сказал эксперт. — У нас есть пленка с пометкой «Дорн». Вот, синьор.

Снимки Кеннета были довольно хороши. Они сразу же опровергли его рассказ, что перед встречей с Мейлером у Аполлона у него кончилась пленка и что он вставлял новую по пути в митрейон. Здесь по порядку шли снимки, сделанные в Перудже. На двух из них фигурировал сам Кеннет в женском платье, в саду, окруженный друзьями самого сомнительного вида, один из которых разделся догола и, по-видимому, изображал статую.

— Molto sofisticato[55], — сказал Бергарми.

Затем следовали снимки тети Кеннета перед гостиницей и туристов, собирающихся на Площади Испании. В середине пленки был снимок бога Митры. Кеннет стоял от него достаточно далеко, так что в объектив попала баронесса, занятая своим аппаратом, и позади нее вся группа. Аллейн и Софи улыбались по обе стороны рассерженного Гранта, Суит явно намеревался обнять Софи за талию. У всех был испуганный и напряженный вид людей, застигнутых вспышкой врасплох. Детали стены, огромные тени людей, пухленький бог во фригийском колпаке, его улыбка, его безучастно смотрящие глаза — все вышло чрезвычайно отчетливо. Больше в Сан-Томмазо Кеннет не фотографировал. Остальные снимки были сделаны на Палатинском холме.

Аллейн подождал, когда пленка и отпечатки высохнут. Бергарми сослался на срочную работу и направился к выходу. Слова Аллейна застали его в дверях:

— Знаете, синьор вице-квестор, меня чрезвычайно занимает одно обстоятельство дела.

— Да? Что именно?

— Вот. С чего вдруг Мейлер, человек некрепкий, потратил столько сил и времени, чтобы положить Виолетту в саркофаг, когда он мог легко и быстро скинуть ее в колодец?

Бергарми несколько мгновений молча глядел на него.

— У меня нет ответа, — сказал он. — То есть, конечно, ответ существует, но в данный момент я не могу вам его дать. Простите меня, я опаздываю.

— А я могу, — пробормотал Аллейн, когда он ушел. — Чтоб мне провалиться, если не могу.