— Если мы остаемся, я, наверное, вас обниму, — сказал Грант.

Софи ахнула от этого фантастического преломления ее мыслей.

— В качуче, фанданго, болеро или чем-то подобном, — объяснил он. — С другой стороны — заметьте это, пожалуйста, — сварливо проговорил он, — я выбрал вас в жертвы.

— Как интересно, — сказала Софи. — Я вся внимание.

Гомон стих, оркестр возвратился на эстраду, негритянки вновь превратились в обнаженных белых девиц и удалились. Сладкий тенор — сплошные глаза, зубы и рыдание в голосе — вышел и запел «Санта Лючию» и другие популярные песни. Он тоже ходил по залу. Леди Брейсли подарила ему веточку мирта из вазы на столике.

Затем последовал гвоздь программы — знаменитая исполнительница негритянских песен. Она была волнующе прекрасна, и, когда она запела, в «Космо» воцарилась тишина. Одна из ее песен говорила о безнадежности, горе и унижениях, и она сделала из нее подобие обвинительной речи. Софи почудилось, что под напором певицы аудитория дрогнула, ей было странно, что такие, как леди Брейсли и Кеннет, одобрительно поглядывают на негритянку и самодовольно ей аплодируют.

— Это было замечательно, правда? — сказал Грант, когда певица ушла. Услышав ее, Аллейн откликнулся:

— Необыкновенно. По-видимому, современная публика находит, что погоня за удовольствиями удовлетворяется лучше всего, когда у нее выбивают почву из-под ног. Как думаете?

— Да разве всегда не было то же самое? — сказал Грант. — Мы обожаем, когда нам напоминают, что прогнило что-то в датском королевстве. Это помогает ощущать свою значительность.

Программу завершил весьма стильный ансамбль; огни были притушены, музыканты незаметно перешли на танцевальную музыку, и Грант сказал Софи:

— Хотите или не хотите — пойдемте.

Они танцевали, почти без слов, но с удовольствием.

Появился Джованни. Леди Брейсли танцевала с ним. Они с большим умением выделывали сложные па.

Ван дер Вегели с полуулыбкой, тесно прижавшись друг к другу, качались и делали повороты на краю освещенного пятачка.

Майор Суит, который ринулся приглашать Софи, но опоздал, опустился назад на стул, пил шампанское и угрюмо собеседовал с Аллейном. Аллейн быстро заключил, что майор был из тех умелых выпивох, которые, не будучи трезвы, очень долго владеют собой.

— Милая девчушка — эта, — говорил майор. — Естественная. Хорошенькая. Но учтите — наглости хоть отбавляй. Глазищами так и сверлит, а? — Довольно мрачно он пробормотал: — Милая, хорошенькая, естественная девчушка — как я и говорил.

— Вы собираетесь ехать дальше? — спросил Аллейн.

— А вы? — вопросом на вопрос ответил майор. — Что дело, то дело. Никаких имен, — добавил он неопределенно, — никакой тебе маршировки с полной выкладкой. Как у нас заведено. При прочих равных.

— Я-то собираюсь, конечно.

— Жмите, — предложил майор и протянул руку. Но она на пути встретила бутылку с шампанским, и он вновь наполнил свой стакан. — Я видел несколько любопытных вещей в мое время, — признался он, подавшись через стол. — Вы человек с широкими взглядами. Каждому по его вкусу, и все приносит житейский опыт. Ни слова дамам: чтобы не огорчались из-за того, чего не увидят. Сколько мне лет? Ну! Послушайте. Сколько, по-вашему, мне лет?

— Шестьдесят.

— Плюс десять. Отпущенный срок, хотя это вздор. До встречи с остальными попозже, мой мальчик. — Он наклонился и скорбно поглядел окосевшими глазами на Аллейна. — Послушайте, — сказал он. — Не собирается ли туда она?

— Кто?

— Старая красотка.

— Думаю, что собирается.

— Боже!

— Довольно дорогое удовольствие, — заметил Аллейн. — Пятнадцать тысяч лир.

— Лучше не скупиться, а? Я полон надежд, — с вожделением проговорил майор. — И я вам, пожалуй, признаюсь, старик, если бы не это, так меня здесь и видели. Знаете, что мне нужно? Трепет. Зеленое сукно. Карты. И — тьфу! — Он сделал дикий жест обеими руками. — На все тьфу!

— Большой выигрыш?

— Тьфу!

— Великолепно.

«Может быть, в этом вся суть майора, — подумал Аллейн. — А может, и нет?»

— Чудная эта история с Мейлером, как по-вашему? — спросил он.

— Тьфу! — произнес майор, который как будто не мог отделаться от этого междометия. — Немыслимое поведение, — прибавил он. — На мой взгляд, неподобающее поведение, но черт с ним. — Он на несколько мгновений погрузился в мрачное молчание и затем прокричал так громко, что люди за соседними столиками с удивлением посмотрели на него: — И скатертью дорога. Извините за выражение.

У него явно пропал интерес к разговору, и Аллейн перешел к Кеннету Дорну.

После ухода негритянской певицы Кеннет снова впал в свою обычную апатию, нарушавшуюся разве ерзанием. Он не предпринимал попытки танцевать, но вертел пальцами манжеты рубашки и поглядывал на двери, словно ожидал, что кто-то еще придет. Он посмотрел на Аллейна беспокойным оценивающим взглядом.

— Вы выглядите великолепно, — сказал он. — Вам весело?

— Мне, по меньшей мере, интересно. Такого в моей жизни еще не бывало. Это новое переживание.

— О! Это! — нетерпеливо проговорил Кеннет и пошаркал ногами. — По-моему, вы были потрясающи, — сказал он. — Вы понимаете. Как вы распоряжались всеми после исчезновения Себа. Послушайте. Вы думаете, он… понимаете… я хотел сказать… Что вы думаете?

— Понятия не имею, — ответил Аллейн. — Я его видел впервые. А вы, кажется, с ним хорошо знакомы.

— Я?

— Вы же зовете его Себ!

— Ах, да. Понимаете? Это так. Почему бы и нет?

— Наверно, он полезный человек.

— Что вы хотите сказать? — спросил Кеннет, уставившись на Аллейна.

— В Риме… Я надеялся… может быть, я ошибаюсь, конечно… — Аллейн оборвал фразу. — Вы собираетесь в это позднее общество?

— Конечно. И поскорей бы.

— Правда? — сказал Аллейн. И, надеясь, что правильно и с верной интонацией употребляет сленг, спросил: — Можно ли там надеяться на поездку?

Кеннет кончиком пальца отвел волосы, падавшие на глаза.

— Какую поездку? — осторожно спросил он.

— В компании. Я неправильно выразился? Я пока что не подключился. Я хочу попробовать. Вы меня поняли?

Кеннет в открытую рассматривал его.

— Конечно, вид у вас сказочный, — сказал он. — Понимаете, там можно ширять… Но… — Он нарисовал пальцем в воздухе ноль. — Назовем своими именами. Вы же в этом смысле плебей, мой милый. Плебей.

— Весьма сожалею, — сказал Аллейн. — Я весьма рассчитывал на содействие мистера Мейлера.

— Пусть это вас не заботит. Тони потрясает.

— Тони?

— Это куда мы едем. «Логово Тони». Великое место. Гениальное. Понимаете? Трава, героин, все что угодно. И учтите, у него все спокойно. И будет представление.

— Что?

— Хеппенинг. Психеделический.

— Ревю?

— Если угодно… только не как тут. В лучшем стиле. Некоторые придут, похихикают и уйдут. Но если оно подхватит вас, а для этого оно и существует, вы словите колоссальный кайф.

— Очевидно, вы там уже бывали?

— Не буду врать, бывал. Себ нас возил.

— Нас?

— С тетей. Ей подавай новые ощущения. Она — сказочная, честно. Уверяю.

С большим усилием воли Аллейну удалось небрежно спросить:

— Это Себ… вас подключил?

— Он. В Перудже, — ответил Кеннет. — Я собираюсь перескочить.

— На что?

— Большой прыжок. С травки на серьезное. Скажем прямо, я уже попробовал. Понимаете? И учтите, я не на крючке. Так, иногда укольчик. Для забавы.

Аллейн поглядел на лицо, которое не так давно могло выглядеть привлекательным. Полицейские так же боятся гадать по чужому лицу, как и выдавать своим лицом собственные мысли, но все же ему пришло в голову, что, если бы у Кеннета был не столь отталкивающий цвет лица и если бы он не позволял губе отвисать в безвольной ухмылке, он выглядел бы совсем недурно. Даже на этом этапе он мог бы быть менее беспутным, чем показывало его поведение. «И что бы ни произошло с мистером Себастианом Мейлером, — подумал Аллейн, — это не составило бы и миллионной доли того, что он заслуживает».

Кеннет нарушил наступившее было молчание.

— Послушайте, — сказал он, — конечно, это идиотство, но вот был бы ляп, если бы после всего, что говорилось о Себе и берлоге Тони и всем таком, выяснилось, что вы — тот человек?

— Тот человек?

— Да. Понимаете? Шпик.

— А я похож?

— Меньше всех. У вас вид потрясающий. Впрочем, может быть, это такая уловка, правда? Все же вы не можете меня прикнопить, мы же не на английской земле. Или можете?

— Я не знаю, — сказал Аллейн. — Спросите полицейского.

Кеннет издал чахлый смешок.

— Честно, вы меня добиваете, — сказал он и после небольшой паузы спросил: — Если я не захожу слишком далеко, чем вы занимаетесь?

— А чем, вы думаете?

— Чем-нибудь ужасно могучим и тайным. Вроде дипломатии. Или она кончилась вместе с первым лордом казначейства?

— Разве первый лорд казначейства кончился?

— Ну, значит, продолжился. Так и вижу, как он до сих пор бродит по дворцовым коридорам с ключом на заднице. — У Кеннета вдруг возникла тревожная мысль. — О Боже, — чуть слышно проговорил он. — Только не говорите мне, что первый лорд казначейства — это вы.

— Я не первый лорд казначейства.

— Значит, мне повезло.

Музыка нерешительно умолкла. Барнаби Грант и Софи Джейсон вернулись за столик. Джованни элегантно проводил леди Брейсли на ее место. Рядом в трансе сидел майор. Ван дер Вегели, рука об руку, подсели к ним.

Джованни сообщил, что второй шофер развезет Софи, Ван дер Вегелей и Гранта по гостиницам когда им будет угодно и что он сам берет на себя руководство другими участниками экскурсии.