— Я тоже. В самом деле, без него много легче. Если вы не осудите меня за такие слова.

— Не осужу, — мрачно проговорил Грант. — А вот и машина.

4

Когда Аллейн в десять минут седьмого возвратился в свою роскошную гостиницу, он нашел записку с просьбой позвонить квестору Вальдарно. Он позвонил, и квестор с наигранной небрежностью, скрывавшей чувство профессионального удовлетворения, сообщил, что его люди уже разыскали трущобу, в которой ютилась женщина по имени Виолетта. Квестор тут же уточнил, что он не хотел сказать, что они отыскали ее саму, ибо, когда к ней зашел его человек, ее не было дома. Тем не менее он выяснил немало интересного у соседей, которые знали все о ее войне с Себастианом Мейлером и говорили каждый свое — что она была его отвергнутая любовница, жена или пособница в темных делах, что он основательно ее заложил и что она неустанно его проклинает. Женщины на этой улице не любили Виолетту за скандальность, злопамятность и скверное обращение с детьми. Ее обвиняют в том, что она просила милостыню на местах, принадлежащих другим нищим. Выяснилось, что еще в зеленой юности мистер Мейлер бросил Виолетту в Сицилии.

— Где, мой дорогой суперинтендант, — сказал квестор, — она, похоже, была одной из его подручных по контрабанде героина. Как нам хорошо известно, Палермо — перевалочный пункт.

— Да, разумеется.

— И все согласны, что она малость помешанная. Выяснилось, — продолжил квестор, — что в течение неопределенного времени, может быть многих лет, Мейлер избегал Виолетту, но, пронюхав сначала, что он в Неаполе, а потом в Риме, она бросилась на поиски и окончательно устроилась на место возле Сан-Томмазо продавать открытки. Я поговорил с этим ирландцем-доминиканцем, — сказал квестор. — Он говорит ерунду, что никто, идущий вниз или снизу, не мог укрыться от их бдительного ока. Они торгуют открытками, они продают четки, они считают выручку, они заглядывают на склад, они спят, они болтают, они молятся. Мужчина с талантами Мейлера пройдет мимо них без труда.

— А как насчет женщины с талантами Виолетты?

— А-а. Вы говорите о тени на стене? Хотя я уверен, что она могла обмануть бдительность этих господ, я сомневаюсь, что она это сделала. Даже если она это сделала, мой дорогой коллега, куда она делась, когда они обыскивали подземелье? Я не сомневаюсь, что искали они тщательно: на это они вполне способны, и освещение там самое яркое. Они знают эти места. Они роют там сто лет. Нет-нет, я убежден, что Мейлер узнал вас и, будучи в курсе ваших выдающихся и блестящих успехов в этой области, перепугался и сбежал.

— Гм. Я не уверен, что вселил страх в его неблагородную грудь. На мой взгляд, Мейлер все время ходил, задрав нос, и командовал, даже злорадствовал.

— Scusi[27]. Задрав нос?

— Важно. Но дело не в этом. Вы, вероятно, полагаете, что в какой-то момент, когда мы бродили по подземелью, он неожиданно с ужасом узнал меня и сбежал. Сию же минуту?

— Посмотрим, посмотрим. Я расставил сеть. Порты, аэропорты, stazioni[28].

Аллейн торопливо поздравил его со столь замечательной оперативностью.

— Тем не менее мы сами осмотрим это место, — сказал Вальдарно. — Завтра утром. Обычно я, конечно, не наблюдаю за подобными делами. Если дело считается достаточно серьезным, один из моих подчиненных докладывает одному из моих заместителей.

— Заверяю вас, синьор квестор…

— Но в данном случае, когда дело столь запутанное и может иметь международные последствия, а главное, когда нам делает честь столь выдающийся коллега — ессо[29].

Аллейн произнес соответствующие междометия и подумал, какой докукой должен его считать Вальдарно.

— Итак, завтра, — подытожил квестор. — Я оставляю мой кабинет и выхожу на поиски. С моими подчиненными. А вы нас сопровождаете, не правда ли?

— Благодарю вас. Я с радостью приду.

Они продрались сквозь рутину прощальных комплиментов и положили трубки.

Аллейн принял душ, оделся и сел за письмо жене.

«…как видишь, дело приобрело странный оборот. Я должен был подобраться к Мейлеру, чтобы выяснить, сколь важный он участник игры с героином и могу ли я через него выйти на его боссов. Поначалу я рассчитывал на косвенный подход — намек, завуалированное предложение, заключение союза и в конце собирался обрушить на него аккуратненькую горку обличающих материалов и взять его на месте преступления. Теперь же он, черт бы его побрал, исчезает, и я остаюсь с собранием людей, некоторые из которых могут (или не могут) оказаться козлами отпущения. Родная моя, подумай, если ты уже не заснула, — подумай, каково дельце!

Чтобы затеять компанию «Чичероне», Мейлер должен был располагать значительными средствами. Одними лошадиными силами тут не обойтись. Лимузины, шоферы, закуска и, самое главное, феноменальный договор с рестораном «Джоконда», который в обычном случае обслужил бы туристскую группу, сколь угодно привилегированную, на том же уровне, на каком «Каприз» принял бы автобус зевак из глухой провинции. Выясняется, что мы ужинаем a la carte[30], за лучшими столиками и пьем жидкое золото, если только оно есть в их подвалах. И Мейлер платит за все. Ну, я понимаю, мы сами отдали ему невероятные деньги, но это другое дело.

И затем — эта публика. Публика, которая выложила по пятьдесят фунтов с носа за удовольствие послушать, как Барнаби Грант, с очевидным нежеланием, читает вслух (очень скверно) отрывок из своего бестселлера. Следующий аттракцион: прогулка по историческому памятнику, который открыт для всеобщего обозрения, и за ней — чай или чем там их угощали на Палатинском холме и ужин в «Джоконде» — все, что обошлось бы им фунтов на двадцать меньше, если бы они не пользовались услугами Мейлера, и, наконец, некое развлечение, скромно не описанное в брошюре. Вероятно, очень дорогой стриптиз с шампанским и, возможно, за ним — ночь с марихуаной. Или чем похуже.

Прекрасно. Возьми, к примеру, леди Б. Она купается в деньгах. Один из ее мужей был итальянским миллионером, и, может быть, в Риме она получает алименты. Ясно, что она может позволить себе эту затею. Она богата, вульгарна, довольно-таки несносна и стремится исключительно к lа dolce vita[31]. Несомненно, она платит за чудовищного Кеннета, который, на мой взгляд, уже взят на крючок и поэтому может оказаться неплохим ключиком к тайнам Мейлера. Из слов, оброненных Софи Джейсон (она прелесть), я понял, что она, сама того не ожидая, выкинула полсотни фунтов из денег, которые ей подкинули на поездку по Италии ее знакомые по работе.

Ван дер Вегели — чета гротескная и интересуют меня чрезвычайно, как, думаю, заинтересовали бы и тебя. Гротескная? Нет, слово неточное. Мы ведь оба любим этрусские древности. Помнишь? Помнишь бородатую голову в венке в музее Баррако? Помнишь улыбающиеся губы в форме (это только что пришло мне в голову) птицы в полете? И тонкая полоска усов, повторяющая и подчеркивающая изгиб губ? И широко раскрытые глаза? Какое забавное лицо, мы тогда подумали, но, может быть, зверски жестокое? И это, заверяю тебя, портрет барона Ван дер Вегеля. И наряду с этим вспомни нежную, гармоничную пару на саркофаге с Виллы Джулия: воплощение удовлетворенной любви. Вспомни покровительственно поднятую руку мужчины. Поразительное супружеское сходство, ширина плеч, ощущение завершенности. И это, заверяю тебя, портрет Ван дер Вегелей. Может быть, они голландцы по рождению, но провалиться мне на этом месте, если они не этруски по происхождению. Или по природе. Или по какой другой причине.

Общее впечатление от Ван дер В., тем не менее, фарсовое. Их неуклюжий английский или, если уж на то пошло, ломаный французский способны вызвать смех. Помнишь рассказ Мопассана об английской девушке, которая становилась нуднее и нуднее по мере совершенствования во французском? Произношение баронессы, как сказал бы скотина Кеннет, годится только для осмеяния.

По-моему, их присутствие в группе наименее удивительно. Они жадные и беспощадные любители достопримечательностей и фотографирования, и их запас энтузиазма неисчерпаем. Можно ли то же сказать об их денежности, это вопрос.

Майор Суит. Только подумай, с чего это майор Суит выложил полсотни на такого рода увеселительную прогулку? На первый взгляд, он карикатура, музейный экспонат: тип офицера индийской армии, который лет тридцать назад был мишенью для насмешек за крики «квай хай?»[32] туземному слуге и всегдашнее «черт возьми, а?». Мне это кажется неубедительным. Он злобный, по-видимому, любитель выпить и бабник. Как, к своему неудовольствию, обнаружила юная Софи в митраистском подземелье. Он яростно, агрессивно, пугающе антирелигиозен. Имеется в виду любая религия. Он сваливает их все в кучу, багровеет и, выводя свой довод из таинств, языческих или христианских, заявляет, что все они основаны на людоедстве. Какого дьявола он разорялся, чтобы осматривать два уровня христианства и митраистский подвал? Только чтобы хорошенько поглумиться?

И, наконец, Барнаби Грант. На мой взгляд, главная загадка в группе. Особенно не раздумывая, скажу (и вполне серьезно), что не способен найти рациональной причины, с чего бы ему подвергать себя изощреннейшей пытке (а это ясно видно), если только Мейлер не нажал на него как следует. Шантаж. Это вполне может быть одним из побочных источников дохода для Мейлера и прекрасно увязывается с наркобизнесом.

И на закуску мы имеем дикобразную Виолетту. Видела бы ты Виолетту с ее «cartoline — поста-карда» и пышущее злобой лицо гарпии под черным платком! Квестор Вальдарно может отмахиваться от нее замечаниями о злобных торговках открытками, но могу поклясться чем хочешь — она одержима бешенством. Что до слов Софи Джейсон, что она видела тень Виолетты на стене около каменного саркофага, то, по всей вероятности, она права. Я тоже видел тень. Преломленную, искаженную, но с лотком, в платке и с поднятым плечом. Конечно, это дело темное, или меня зовут Ван дер Вегель.