Леди Брейсли с племянником еще не появлялись. Несомненно, это в их духе — заставить людей подождать. Он решил, что ему пора объявиться, и вынул билет.

Как Аллейн и ждал, у Мейлера оказался довольно мелодичный альт. Он был очень бледен, и руки его слегка подрагивали. Однако роль свою он исполнял весьма компетентно: верное соотношение обходительности и самоуверенности, гарантия, что все будет исполнено на высочайшем уровне.

— Очень рад, что вы присоединились к нам, мистер Аллен, — сказал Себастиан Мейлер. — Знакомьтесь с вашими попутчиками. Позвольте представить…

Барон и баронесса были приветливы. Грант мрачно взглянул на него и, неловко мешая нежелание с благовоспитанностью, кивнул и спросил, хорошо ли он знает Рим.

— Практически вовсе не знаю, — ответил Аллейн. — Я никогда не был здесь более чем по три-четыре дня, да и вообще, я турист никудышный.

— Да?

— Да. Я хочу, чтобы вещи случались сами собой, и, боюсь, провожу слишком много времени за столиком кафе, в ожидании, и, конечно, ничего не происходит. Но кто знает? В один прекрасный день небеса разверзнутся и на меня свалится настоящая драма.

Впоследствии Аллейн считал это самой удачной фразой в жизни. А тогда он просто удивился странной реакции Барнаби Гранта. Тот изменился в лице, испуганно взглянул на Аллейна, раскрыл рот, потом закрыл и наконец проронил лишь абсолютно бесстрастное «О!»

— Но сегодня, — говорил Аллейн, — я надеюсь исправить свое положение. Кстати, не посетим мы одно из любимых местечек вашего Саймона? Это было бы замечательно.

Снова Грант собирался заговорить и снова воздержался. После достаточно неловкой паузы он сказал:

— Есть что-то в этом роде. Мейлер объяснит. Простите меня.

Он отвернулся. «Ладно, — подумал Аллейн. — Но если ты так ненавидишь эту затею, какого черта ты в ней участвуешь?»

Он подошел к Софи Джейсон, которая стояла в сторонке и, по-видимому, была рада его обществу. «Мы все слишком стары для нее, — подумал Аллейн. — Может, племянник леди Брейсли подойдет, но тоже сомнительно». Он разговорился с Софи и решил, что она милая умненькая девушка с недюжинным обаянием. Она великолепно смотрелась на фоне азалий, Рима и непогрешимого неба.

Вскоре Софи рассказывала Аллейну, что она в Риме впервые, что у ее подруги неожиданно умер отец, что ей повезло записаться на эту экскурсию и, наконец, что служит она в издательстве. Это поистине удивительно, спохватилась она, как много она рассказала о себе молчаливому внимательному незнакомцу. Она почувствовала, что краснеет.

— Не понимаю, с чего это я несу такой вздор! — воскликнула она.

— Вы делаете мне честь этой беседой, — сказал Аллейн. — Наш «почетный гость» меня чуть ли не оттолкнул, во всяком случае, поставил на место.

— Со мной было гораздо ужаснее, — выдохнула Софи. — Я до сих пор корчусь.

— Но… разве он не один из главных авторов вашего издательства?

— Он наша крупнокалиберная двустволка. Я была достаточно глупа и напомнила ему, что мой босс нас уже знакомил. Он принял это известие, как порцию яда.

— Странно.

— Это была настоящая пощечина. Прежде он казался мне таким кротким и дружелюбным, в издательстве у него репутация ягненка. Кажется, мы что-то задерживаемся. Мистер Мейлер глядит на часы.

— Майор Суит опаздывает на двадцать минут, равно как и леди Брейсли и достопочтенный Кеннет Дорн. Они живут в… — Он осекся. — Да вот и они.

Действительно, это были они, и мистер Мейлер, сняв берет, с видом собственника и победителя двинулся им навстречу.

Интересно, какое впечатление произведут они на Софи Джейсон, подумал Аллейн. При всем ее светском лоске и очевидном уме каково-то ей будет в обществе таких, как Соня Брейсли. О Соне Брейсли Аллейн знал достаточно много. Она начала жить как дочь пэра, пивного барона, почти все дети которого кончили плохо. Аллейн однажды встречал ее, когда гостил у своего старшего брата Джорджа, посла, в одной из его официальных резиденций. Даже тогда его брат, которого Аллейн снисходительно звал про себя ослом, заметил, что у нее «определенная репутация». По прошествии времени эта репутация устоялась. «Она испытала в жизни все, кроме бедности», — веско съязвил сэр Джордж.

В это нетрудно поверить, видя, какой она стала теперь. «Главное — ноги, — думал Аллейн. — Они красноречивее, чем еле держащаяся маска, чем дряблые плечи, чем предательница шея. Ноги. Хотя чулки натянуты туго, у них все равно такой вид, будто они болтаются вокруг этих спичек, и с таким трудом она балансирует на золотых лайковых туфлях».

Но и лицо было тоже не слишком хорошо. Даже если не обращать внимания на мешки под глазами и на сами глаза, обо всем говорили ужасные расслабленные губы. Они были накрашены модной лилово-синей помадой, но все равно казались багровыми: губы престарелой менады.

Племянник имел с ней отдаленное сходство. Аллейн вспомнил, что его отца, второго лорда Дорна, быстро бросили две жены, а третья, мать Кеннета, как сказал сам Джордж, «была устранена». «Не слишком удачное начало», — посочувствовал юноше Аллейн и подумал: а могло бы хоть сколько-то помочь Кеннету Дорну старое средство «живи на фунт в день, да еще и заработай его»?

Подойдя поближе, он заметил, что молодой человек бросает на Мейлера взгляды, в которых смешалось нетерпение, таинственность и, может быть, раболепие. Он был беспокойный, бледный, с желтоватым и влажным лбом. Когда Мейлер представил его и он протянул руку, рука подрагивала, а ладонь оказалась липкой. Довольно неожиданным образом с его плеча свисала фотокамера.

Аллейн пожал руку и тетке. Под замшей перчатки пальцы напряглись, мгновенно сжались и медленно высвободились. Леди Брейсли пронзительно взглянула в глаза Аллейну. «Значит, она до сих пор не сдается», — подумал он в ужасе.

— Забавная затея, — сказала она. Голос звучал, как у молодой.

У ее локтя стоял Мейлер, сзади него, как на привязи, Грант.

— Леди Брейсли, позвольте вам представить нашего почетного гостя — мистер Барнаби Грант.

— Известно ли вам, что вы единственная причина моего участия в этой поездке? Кеннет никакими силами не заставил бы меня глазеть на достопримечательности в такое ужасное время дня. Вы — моя «достопримечательность».

— Не знаю, что вам на это сказать, — быстро проговорил Грант. — Я уверен, что церковь Сан-Томмазо-ин-Паллария покажется вам куда более интересной.

— Это куда мы едем? Это руина? — протянула она, широко раскрывая свои опустошенные глаза. — Не могу передать, как я ненавижу ру-и-ны.

Наступила секундная пауза, после чего Грант сказал:

— Это не совсем руина. Это… Но вы увидите, когда мы приедем туда.

— Она есть в вашей книжке? Я читала вашу книжку про Саймона, — вам надо знать, что это большой комплимент, потому что вы пишете совсем не то, что мне нравится. Не обижайтесь. Я в восторге от этой книжки, хотя не могла понять, о чем в ней речь. Вы должны мне объяснить, Кеннет пытался — помнишь, милый, — но его объяснения были еще бестолковее, чем книжка. Мистер Аллен, идите сюда и скажите, вы читали новейшего Барнаби Гранта, и если да, вы поняли, о чем там говорится?

Аллейна избавило от подыскивания ответа вмешательство Себастиана Мейлера, который попытался выйти из положения непрошеной шуткой и не был вознагражден за старания. Когда он игриво сказал: «Леди Брейсли, вы ужасная притворщица, я уверен, вы не упустили ни одного тончайшего нюанса «Саймона в Тоскане», она просто сказала: «Что-о?» — и удалилась прежде, чем он успел повторить свое замечание.

Мистер Мейлер представил барона и баронессу. Леди Брейсли выслушала его без внимания.

— Разве нам не пора ехать? — спросила она Аллейна и Гранта. — Каково вам так околачиваться без дела? Действует на нервы, правда? Кого еще нет?

Услышав этот бесстрастный вопрос, Себастиан Мейлер объяснил, что майор Суит присоединится к ним в базилике, и продолжал излагать программу дня. Они объедут на машинах Колизей и Форум и затем посетят базилику Сан-Томмазо-ин-Паллария, в которой, как всем известно, разворачивается центральный эпизод знаменитого романа мистера Барнаби Гранта «Саймон в Лациуме». Мистер Мейлер убедил прославленного писателя сказать несколько слов о базилике, которая в значительной мере вдохновила его на сочинение книги, как вы услышите из первых уст.

Аллейн заметил, что в продолжение всего вступительного слова Барнаби Грант, по-видимому, испытывал острейшее замешательство. Он уставился в землю, ссутулился, несколько раз порывался уйти, но, различая повышенные нотки в голосе мистера Мейлера, передумывал и, страдая, оставался на месте.

Под конец мистер Мейлер сказал, что поскольку погода восхитительно мягкая, они закончат пикником — чаем на Палатинском холме. Затем гостей развезут по гостиницам отдохнуть и переодеться к ужину. В девять вечера за ними заедут.

Затем он распределил публику. В первой машине будут он сам, леди Брейсли, Аллейн и Барнаби Грант; Ван дер Вегели, Софи Джейсон и Кеннет Дорн поедут в другой. Он представил водителя второй машины.

— Джованни хорошо говорит по-английски, — сказал мистер Мейлер, — кроме того, он знаток старины. По дороге он будет показывать вам все интересное. Итак, леди и джентльмены, в дорогу. Pronto!

2

К порталу Сан-Томмазо-ин-Паллария ведут четыре небольшие арки на тонких, изъеденных временем колоннах, которые в античности украшали какой-нибудь языческий храм. Усики вьюнка, которыми резчик обвил их, выщербились во многих местах, но работа его так выразительна, что кажется — камень трепещет. В самом затененном углу портика сидела женщина с лотком почтовых открыток. На ней было черное хлопчатобумажное платье, тонкий черный платок закрывал ее лицо. Иногда она что-то выкрикивала, может быть, мистеру Мейлеру. Голос у нее был резкий, и поэтому ее слова походили на брань. Мейлер не обращал на нее внимания.