— Скажите мне вот что, — сухо заметила Дэффодил, взглянув в сторону Генри, — у вас так принято, чтобы при подобных допросах присутствовали посторонние? Я просто так спрашиваю…

Сэндпорт замялся. Вид у него был несчастный. Наконец он произнес:

— Нет, миссис Суошгеймер, такой практики у нас нет.

Дэффи удивленно вскинула брови:

— В таком случае…

— Вы просто спросили, и я ответил на ваш вопрос.

— Ну хорошо. — Дэффодил закурила сигарету. — Для меня это сущие пустяки, разумеется. Больше всего меня заботит вот что, инспектор. Дело в том, что я… мой муж и я… одним словом, завтра нам уже нужно быть в Париже. Мы никоим образом не можем здесь остаться, это даже не обсуждается. Надеюсь, вы понимаете?

— Конечно, я прекрасно понимаю, чтобы имеете в виду, миссис Суошгеймер, — кивнул Сэндпорт. — И искренне надеюсь на то, что… ну… — Он прокашлялся и сделал следующую попытку: — Получается, вы не собираетесь оставаться даже на похороны?

— Я — нет.

— Ага, понятно. Ну что ж, в таком случае надо подумать, что мы сможем для вас сделать. Но сейчас давайте вернемся к сегодняшнему утру. Если не ошибаюсь, шампанское в дом внесла мисс Ундервуд-Трип?

— Вы не ошибаетесь. Чак достал ящик из машины и оставил его в холле. Долли дотащила его до кухни, и больше я его не видела до начала вечеринки.

— Но вы и ваш супруг все же заходили на кухню для того, чтобы приготовить себе завтрак?

— Мы начали его готовить, но тут же явилась Долли, начала на нас ругаться и кричать, как всегда, и выставила нас вон из кухни.

— Скажите, а вы, случайно, не заметили на кухне баллончика с «Улетайкой»?

— Нет. А он там стоял? — Казалось, эта тема заинтриговала Дэффи. — Значит, вот почему Долли так торопилась выгнать нас из кухни. Наверное, она не хотела, чтобы мы его там заметили.

Сэндпорт погрустнел. Нахмурившись, он почему-то стал похож на сердитого фокстерьера.

— Так вы предполагаете, мисс Суошгеймер, что мисс Ундервуд-Трип…

— Если все сходится, почему бы нет? — небрежно бросила Дэффи. — Но мне, в общем, и в голову бы не пришло, что Долли задумала убрать мамочку. С какой стати? Ей было удобно с матерью, и она это прекрасно сознавала. Нет, я только хотела сказать, что здесь было строгое правило — никакой «Улетайки» в доме не должно быть никогда. И если она что-то недосмотрела и по собственной рассеянности оставила баллон в доме, ей, конечно, очень бы не хотелось, чтобы мама об этом узнала.

— Выходит, в семье буквально все знали про это средство?

— Конечно.

— И все же, — заметил Сэндпорт, — мадам Дюваль заявила, будто только сейчас впервые услышала о таком названии.

— Значит, она вам наврала, — хладнокровно отозвалась Дэффи.

И она подробно, как только могла, описала события дня — про встречу четы Ван дер Ховен на вокзале, про обед, про то, как пришлось забирать из Хиндчерста Примроуз, и, наконец, про то, как началась вечеринка.

— Между этими событиями мы с Чаком время от времени возвращались в комнату ужасов, как шутливо здесь называются наши апартаменты, — добавила Дэффи, — и пили виски из стаканчиков, которые пришлось позаимствовать в ванной комнате. Ни я, ни мой супруг не выносим эти жуткие мамины коктейли. Вот, пожалуй, и все, что я могу вам поведать.

— Ну что ж, не смею вас более беспокоить, миссис Суошгеймер, — принял отчет Сэндпорт.

— Вы вообще не будете меня больше тревожить, да, инспектор? — Дэффи холодно улыбнулась. — Я сказала, утром мы уезжаем отсюда.

— Видите ли, миссис Суошгеймер, все не так просто, как вам могло показаться… Дело в том, что мы ожидаем результаты вскрытия, и пока они…

Дэффи встала.

— Мы уезжаем завтра утром, — повторила она. — Я оставлю вам наш парижский адрес. Если вы захотите остановить нас, вам придется нас арестовать. Надеюсь, я ясно сформулировала свои намерения?

Она снова улыбнулась, затушила сигарету и вышла из комнаты, оставив за собой шлейф дорогих духов. Их запах еще долго витал в воздухе.

— Как-то неловко вышло, — заметил Сэндпорт. — Ну хорошо, допустим, мистер Суошгеймер действительно весьма влиятельный человек. И мне не хотелось бы расстраивать его. И все же я не вижу возможности позволить им уехать.

— Оставьте эту женщину мне, — предложил Генри. — Я знаю, как надо вести себя с ней подобными.

Инспектор с облегчением выдохнул.

— Что ж, сэр, если бы вы смогли… это было бы просто здорово. Я был бы совершенно спокоен. Ну а теперь, я думаю, самое время поговорить с мистером Суошгеймером.

Допрос Чака оказался коротким и не добавил никаких полезных сведений. Никакой помощи полицейские от него не дождались, скорее наоборот. Мало того что он лишь повторил все уже сказанное Дэффодил, он еще пытался выразить такое уважение и почтение усопшей, что едва связывал слова одно с другим.

— Милая, дорогая моя леди Кристэл… Мамуля, так я ее называл… это была великая женщина, инспектор… украшение вашей старины, вашей родины… для меня оказалось такой честью быть с ней знакомым… более того, я стал членом ее благородной семьи… действительно… непоправимая утрата… для меня весьма почетно финансировать ее похороны… это большая привилегия… я сам, к сожалению, не смогу присутствовать при обряде… но я не пожалею никаких средств… все будет сделано так, как этого захотела бы она сама… — Чак говорил негромко, будто находился в кафедральном соборе. Сэндпорт поблагодарил его и закончил допрос.

Из всех дочерей леди Бэллок одна только Вайолет, казалось, искренне горевала об утрате. Она без конца плакала, под ее серыми глазами залегли темные круги. Генри почему-то пришло в голову, что Вайолет была словно самой природой создана для трагедий. Черты ее лица были красивы, поражала лишь мертвенно-бледная кожа, туго натянутая на череп. При обычных обстоятельствах она выглядела жалко и частенько чувствовала себя не в своей тарелке, но в трагической обстановке поражала внешним благородством. Гордо замкнувшись в своем горе, она походила на героиню Софокла. Немодная одежда и прическа, которая ей совершенно не шла, — все это сразу же забывалось, оказывалось не важным, второстепенным.

Она молча села и ждала теперь, когда Сэндпорт начнет допрос. Инспектор тоже, кажется, был тронут ее страданиями, ибо начало допроса получилось каким-то скомканным. Сэндпорт попытался выразить соболезнования несчастной даме. Вайолет склонила голову и чуть слышно прошептала:

— Благодарю вас.

— Я понимаю, вам очень тяжело говорить, миссис Ван дер Ховен, — продолжал Сэндпорт, словно и сам испытывал сейчас огромное личное горе, — но вы должны нас понять. Нам непременно нужно задать вам несколько вопросов. И вы должны ответить на них.

— Разумеется. Я все понимаю.

— Ну хорошо… Как я знаю, вы и ваш супруг привезли огромный букет роз вашей матери.

— Да. — Голос Вайолет был едва слышен. — Две дюжины цветков сорта «баккара». Мы привозим их каждый год. Она очень их любит… то есть любила.

— Ваш муж профессионал в деле выращивания цветов?

— Да. Мы живем в Алсмере. Это самый крупный центр разведения цветов в Голландии.

— Итак… — Казалось, Сэндпорт стушевался и несколько секунд примерялся, как лучше задать следующий вопрос. Наконец заговорил: — Простите меня за то, что я сейчас произнесу, миссис Ван дер Ховен, но я могу высказать предположение, что вы знакомы с различными инсектицидами, какие принято использовать в оранжереях.

Вайолет отрицательно покачала головой:

— Не совсем так. Пит у меня настоящий эксперт. Что касается меня, я практически никогда не захожу в оранжереи.

— Вам знакомо средство «Улетайка»?

— Я слышала о таком. Долли использует его здесь, и мама всегда беспокоится о том… беспокоилась, чтобы оно не попало каким-нибудь образом в дом. Она никогда не позволяла заносить его в помещение. Пит, конечно же, не притрагивался к нему.

— Нет? Вы хотите сказать, он его не использует?

— Никогда не использовал. Он говорит, это слишком опасно.

— Но какие-то инсектициды он должен применять?

— Да, конечно. Но только не те, которые содержат паратион.

— Выходит, что привезенные вами розы никогда не опрыскивались этим или подобным ему средством…

Вайолет чуть не задохнулась от ужаса:

— Что вы такое говорите! Конечно, нет! Надеюсь, вы не думаете, что…

— Нет, разумеется, нет, мадам. Мы просто обязаны спросить вас об этом. Пустая формальность, если начистоту.

— Тогда вам должно быть известно, что маму отравили именно паратионсодержащими инсектицидами, — совершенно спокойно ответила Вайолет. Генри подумал, что сейчас в ней говорит голос того, чьи самые невероятные страхи оправдались, но подтверждение этого является теперь чуть ли не облегчением.

Сэндпорт прокашлялся.

— Ну… строго говоря, мадам, не совсем так. Мы пока что ничего такого не можем утверждать со стопроцентной уверенностью. Но все указывает на то. Поэтому пока что мы имеем право лишь на предположения. Отчет патологоанатома прояснит случившееся и ответит нам на вопрос, правы мы или нет.

— Я все понимаю. — Вайолет чуть склонила голову — августейшая особа, дающая свое королевское согласие. — В таком случае я, конечно же, расскажу вам все, что мне известно. Пит — мой супруг — особенно берег эти розы и ухаживал за ними с исключительной осторожностью и заботой. Он очень любит мою мать, и его всякий раз охватывает чувство гордости, когда он привозит сюда лучшие экземпляры. Голландцы очень гордятся своим занятием и плодами своих трудов, разумеется. — Эти слова многое говорили о характере Вайолет, которая немного воспрянула духом, и ее речь не прозвучала высокомерно. — Он срезал цветы вчера вечером и сам упаковал их в одну из наших специальных коробок, обеспечивающих вентиляцию. Такую тару мы используем при экспорте цветов во все страны мира.