Наступила короткая пауза, и Генри поинтересовался:

— И вам это удалось?

— Да. Я договорился о поездке в Англию — мы с Примроуз в то время уже были помолвлены — и привез это лекарство. С тех пор я часто приезжал в Англию и всякий раз прихватывал с собой очередную порцию стрептомицина. Леди Бэллок поправилась, и мы с Примроуз поженились.

— Значит, вы познакомились с Элизабет Пауэрс-Томпсон в один из таких визитов? — спросил Генри.

— Совершенно верно. Леди Бэллок очень переживала из-за своей болезни. Она боялась, что все станут ей сочувствовать и жалеть ее, а потому настояла на том, чтобы все это держалось в строжайшей тайне даже от членов ее семьи. Вайолет, например, впервые узнает об этом сейчас. Правда же, Вайолет?

Женщина кивнула. Она тихо произнесла, почти прошептала:

— Когда мы вернулись домой из Канады, она редко виделась с нами. Она не хотела общаться, и я подумала… Я почему-то решила, что она нас ненавидит. Она для начала услала нас подальше — это само по себе было ужасно, — но когда мы вернулись, она почему-то сняла для нас квартиру в Лондоне и заставила жить там. Она не разрешала нам приезжать сюда. Да и никого другого не желала видеть в то время… Кроме Долли, разумеется. — Последние слова она злобно прошипела.

Эдвард Дюваль неопределенно пожал плечами и улыбнулся Генри.

— Тут потребовалась бы консультация психиатра, — мрачно пошутил он. — Понимаете, в результате всего этого у Вайолет развился самый настоящий комплекс. Она почему-то решила, что мать избегает ее и не хочет воспринимать своих дочерей. А в действительности леди Бэллок не хотела волновать их и причинять им боль, и оттого скрывала свою болезнь. Кристэл — простите, но я всегда называл ее именно так, — так вот, Кристэл даже просила меня, чтобы я ничего не рассказывал о ее состоянии Примроуз. Единственными посвященными в тайну людьми оставались Долли, которая все время ухаживала здесь за своей старой подругой, ее доктор Пауэрс-Томпсон и его сестра Элизабет — она была профессиональной медсестрой и тоже помогала подруге, когда приезжала сюда. Ну и, разумеется, я. Вот почему я и познакомился с мисс Элизабет.

— А что же было потом? — не отступал Генри.

— А что потом? Ничего. Произошло настоящее чудо — она вылечилась. А мы с Примроуз поженились. И врач со своей сестрой как-то сами по себе исчезли из нашей жизни. И от всей этой истории ничего не осталось, разве что воспоминания о давней психологической травме, своего рода психологический шрам в душе. — Дюваль снова перевел взгляд на Вайолет, которая нервно прижала на секунду руку к глазам и снова положила на колени. — А теперь, господин старший инспектор, я думаю, этот рассказ пора продолжить вам.

— Согласен, — кивнул Генри. — Как вы сказали только что — дальше ничего особенно и не происходило. Но вы забыли о том, что остался еще один невидимый глазу шрам, как вы изволили выразиться. И образовался он из-за интенсивного курса лечения Кристэл Балаклавы. У нее развилась сверхчувствительность по отношению к стрептомицину. Как врач, вы должны знать, что у стрептомицина есть такой побочный эффект, в особенности если этим лекарством проводился интенсивный курс лечения. Аллергия возникает не сразу и развивается достаточно медленно. Но впоследствии даже микродоза этого препарата могла вызвать нежелательную реакцию в организме леди Бэллок, а чуть большее количество, несомненно, попросту убило бы ее.

Эдвард Дюваль, побелев как полотно, нервно погладил подбородок и заметил:

— Очень интересно. Мы слышали о таких редких явлениях, хотя это случается не с моими пациентами, у меня совсем другая специализация.

— А теперь, — хладнокровно продолжил Генри, — переключимся на другую проблему. Я имею в виду завещание леди Бэллок. Вы прекрасно знакомы со всеми его пунктами, и я не стану их перечислять здесь. Итак, в завещании были упомянуты четверо: миссис Суошгеймер — которая и без того хорошо обеспечена; миссис Дюваль, про которую можно сказать то же самое, не так ли, доктор?

Доктор Дюваль попытался улыбнуться:

— Разумеется.

— И миссис Ван дер Ховен, для которой богатство вовсе не является смыслом жизни и обязательной целью.

Вайолет еще сильнее сжалась, но ничего не ответила.

— Мужей этих дам, — продолжал Генри, — мы можем не принимать в расчет, поскольку еще раньше были приняты определенные меры, чтобы они в дальнейшем никогда не смогли завладеть состояниями своих супруг. Но как бы там ни было, леди Бэллок не могла жить вечно. Рано или поздно ее дочери все равно бы получили причитающиеся им деньги, и они все об этом знали. Но я полицейский, а потому должен предусмотреть все возможные варианты развития событий. Вот поэтому мысль о том, что кто-то из дочерей или их мужей мог убить леди Бэллок, с самого начала показалась мне нелепой. Я сразу же исключил эту версию.

Без всякого сомнения, эта фраза немного снизила напряжение в комнате.

Даже Вайолет разжала руки и взглянула на присутствующих. Эдвард откинулся на спинку кресла и закурил короткую сигару.

— И что же дальше? — поинтересовался он.

— Остается четвертый человек, упомянутый в завещании, — подытожил Генри. — Это мисс Ундервуд-Трип. В отличие от дочерей леди Бэллок она ничего не ожидала получить после смерти подруги. Она постоянно жила с Кристэл в одном доме, не зная, что с ней случится потом. Ей приходилось смиряться с этой неопределенностью, приходилось терпеть выходки своей неуравновешенной хозяйки. С ней обращались как со служанкой или даже как с собачкой. Ей была выделена крошечная комнатка, а за это она вела все домашнее хозяйство, да еще и занималась садом. И никакой благодарности за долгие годы безупречной службы и преданности. А ведь именно Долли выхаживала Кристэл, когда та тяжело болела. И все это время она молча терпела и никогда никому не жаловалась на судьбу… И все потому, что у нее, как она искренне считала, попросту не было другого выхода. У нее не было собственных денег, и она не ожидала, что на нее обрушится богатство со стороны. В каком-то смысле жизнь леди Бэллок стала ее собственной жизнью. Она прекрасно понимала, что дочери Кристэл ее недолюбливают. — Вайолет снова потупила взгляд. — И предполагала, что они выгонят ее из дома в тот же день, когда умрет ее хозяйка. Вот поэтому у Долли были все основания желать Кристэл Балаклаве долгих лет жизни. — Генри выдержал небольшую паузу и вдруг заявил: — Но только до тех пор, пока она все не выяснила.

— Не выяснила? — эхом отозвался Дюваль.

— Об одном пункте в завещании. Оказывается, Кристэл все эти годы вела с ней жестокую игру. Получилось так, что Долли должна была унаследовать не только дом, но еще и деньги и даже драгоценности леди Бэллок. И все это она получала непосредственно после смерти своей благодетельницы.

Эдвард Дюваль подался вперед:

— И вы полагаете, она все это узнала?

— Я в этом уверен.

— Но каким образом?

— Здесь мне пришлось хорошенько поработать головой. Конечно, это не Планкет мне выдал некую тайну, но кое-что подсказал. Дело в том, что тут имеется некое связующее звено, которое тоже попадает под подозрение. Я имею в виду отношения между Долли Ундервуд-Трип и доктором Энтони Гриффитсом.

— Гриффитсом? А кто это?

— Это врач, который лечил леди Бэллок и, соответственно, Долли тоже. Он молодой и практикует в Хиндчерсте сравнительно недавно. Он частенько навещал этот дом и дружил как с Кристэл, так и с ее компаньонкой. Со временем он завоевал доверие обеих дам, и они, случалось, делились с ним своими секретами. Моя жена может подтвердить, что накануне смерти леди Бэллок, когда мы увидели ее и Долли в компании доктора, нам сразу стало ясно, что эти дамочки буквально соперничают одна с другой за внимание молодого врача. Я думаю, каждая из них хотела заинтересовать его какой-то особой информацией. Мисс Ундервуд-Трип поведала ему тайну о болезни леди Бэллок и ее чудесном исцелении, а та, в свою очередь, по секрету рассказала ему о том, какое завещание она составила в пользу компаньонки.

Наверное, Гриффитс тут же сообразил, что из этого всего может получиться. Неисправимая кокетка Кристэл Балаклава была тем не менее настоящей скупердяйкой и просто так не рассталась бы и с медной монеткой. Долли, безрассудная амазонка, за грубостью и бесшабашностью прятала ранимое сердце. И если бы она получила наследство, то смогла бы по-настоящему расправить крылья.

— Но если это так, — вставил Дюваль, — вы должны арестовать Гриффитса, а не Долли.

Генри возразил:

— Мораль — это одно, а факты — другое. Мы можем предполагать, что Гриффитс действительно все рассказал Долли. Затем он провел невинный тест на стрептомицин для леди Бэллок, чтобы доказать ее сверхчувствительность к данному препарату. Потом он сказал Долли, так, между прочим, что малейшая доза стрептомицина для Кристэл будет фатальной и при этом не оставит никаких следов. Ну и предоставил ей доступ к этому лекарству — он же врач, и для него это не представляло сложностей. Возможно, он виноват, но только с моральной стороны дела. Он не совершал преступления. К тому же он позаботился о своем алиби и уехал далеко от Англии, чтобы не быть рядом в момент убийства или попытки его совершения. У нас нечего предъявить ему. А вот мисс Ундервуд-Трип…

И тут впервые подала голос Вайолет.

— Долли упала в обморок, когда услышала про наследство, — напомнила она.

Генри посмотрел на Эдварда Дюваля и слегка приподнял брови:

— Она сделала вид, что лишилась чувств. Доктор Дюваль, вы же тогда осматривали ее. Как вы полагаете, это был настоящий обморок?

Эдвард Дюваль, судя по всему, колебался.

— Она находилась в шоковом состоянии, — наконец решился он. — Но это и понятно, если учитывать все обстоятельства… бедняжка Долли! Но мне не хотелось бы ничего сочинять…