— Пригласив на семейный праздник двух незнакомых людей?

— Не знаю деталей, по я думаю, твой отец готовится доставить себе удовольствие.

— Надеюсь, он сумеет это сделать, — мрачно заметил Альфред. — Бедняга, прикованный к креслу из-за ноги, инвалид — и все после той полной приключений жизни, которую он вел.

— После… полной приключений жизни, которую он вел, — медленно повторила Лидия.

Пауза, которую она сделала перед эпитетом, придала предложению какое-то особенное, хотя и не вполне понятное значение. Альфред это почувствовал. Он вспыхнул и смутился.

— Никак не могу понять, откуда у него такой сын, как ты! — вдруг воскликнула она. — Вы совершенно разные люди. И ты его не просто любишь, ты его боготворишь!

— Не кажется ли тебе, Лидия, что ты заходишь чересчур далеко? — с явным раздражением бросил ей Альфред. — Любовь сына к отцу — чувство вполне естественное. А нелюбовь — неестественна.

— В таком случае большинство членов нашей семьи ведут себя неестественно, — заметила Лидия. — Ладно, не будем спорить. Прошу прощения за нанесенную тебе обиду. Поверь мне, Альфред, я вовсе не хотела. Я восхищаюсь твоей… преданностью. В наши дни она встречается крайне редко. Может, я ревную тебя? Говорят, что женщины обычно испытывают ревность к свекрови — так почему бы и не к свекру?

Он ласково обнял ее:

— Твой язык частенько подводит тебя, Лидия. У тебя нет никаких оснований для ревности.

Выражая всем своим видом раскаяние, она наградила его быстрым поцелуем и ласково потрепала за ухо.

— Я знаю. Тем не менее, Альфред, к памяти твоей матери я тебя никогда не ревную. Шаль, что мне не довелось ее знать.

— Она была слабым существом, — вздохнул он.

Лидия с интересом взглянула на .мужа.

— Вот, значит, какой она тебе помнится… Слабым существом… Интересно.

Мне она помнится почти всегда больной… — задумчиво отозвался он. — Часто в слезах… — Он покачал головой. — Она была лишена силы духа.

Не сводя с него глаз, она еле слышно пробормотала:

— Как странно…

Но когда он обратил к Лидии вопрошающий взгляд, она, быстро покачав головой, сменила тему разговора:

— Поскольку нам не позволено узнать, кто наши таинственные гости, пойду-ка я поработаю в саду.

— На улице холодно, дорогая. Колючий ветер.

— Я оденусь потеплее.

Она вышла из комнаты. Альфред Ли, оставшийся в одиночестве, несколько минут стоял неподвижно, погрузившись в свои собственные мысли, а затем подошел к большому окну комнаты. Оно выходило на газон, окружавший весь дом. Через минуту-другую он увидел, как из дома вышла Лидия с плоской корзинкой в руках. На ней было громоздкое пушистое пальто. Поставив корзинку на землю, она принялась за работу в каменной чаше, чуть возвышавшейся над землей.

Некоторое время он следил за ней. Потом вышел из комнаты, надел пальто, укутался шарфом и через боковую дверь очутился на газоне, миновав несколько таких же чаш, в которых искусные руки Лидии создали миниатюрные сказочные пейзажи.

Один из них представлял собой пустыню — на гладком желтом песке горстка зеленых пальм в жестяной банке и идущие гуськом верблюды в сопровождении двух погонщиков-арабов. Из пластилина были вылеплены и несколько глиняных хижин, В другой чаше был разбит террасами итальянский сад, украшенный восковыми цветами. Третья чаша изображала арктический пейзаж с айсбергами из зеленого стекла и семейством пингвинов. Потом шел японский сад с двумя карликовыми деревьями, прудами из кусочков зеркала и пластилиновыми мостиками.

Наконец он подошел к тому месту, где она работала. Лидия уже положила синюю бумагу и покрыла ее стеклом. По краям торчали кусочки скалы. В эту минуту она доставала из маленькой сумки гальку и, укладывая ее, мастерила пляж. Между кусочками скалы сидели маленькие кактусы.

— Да, все правильно, — бормотала про себя Лидия. — Именно этого я и добивалась…

— Что же изображает это последнее произведение искусства?

Она вздрогнула, потому что не слышала, как он подошел.

— Это? Мертвое море. Тебе оно нравится?

— Что-то уж очень пустынно, — сказал он. — По-моему, там больше растительности.

Она покачала головой.

— Именно таким я представляю себе Мертвое море. Оно ведь мертвое, понятно?

— Мне оно нравится меньше, чем остальное.

— Оно и не должно нравиться.

На террасе послышались шаги. К ним направлялся пожилой дворецкий, седой и слегка сутулый.

— Звонит миссис Джордж Ли, мадам. Спрашивает, удобно ли, если она и мистер Джордж приедут завтра поездом в 5.20?

— Передайте ей, что это нас устраивает.

— Благодарю вас, мадам.

Дворецкий поспешил в дом. Лидия смотрела ему вслед, и лицо ее смягчилось.

— Добрый старый Тресилиан. До чего же он надежный человек. Не представляю, что бы мы делали без него.

Альфред был полностью согласен:

— Старая школа. Он в доме почти сорок лет и так предан всем нам.

— Да, — кивнула Лидия. — Похож на верного слугу из старинных романов. По-моему, он ни перед чем не остановится, если придется выступить на защиту кого-нибудь из членов семьи.

— Наверное… — согласился Альфред. — Наверное…

Лидия приладила последний камешек.

— Ну вот, — сказала она. — Я готова.

— Готова? — озадаченно переспросил ее Альфред.

Она рассмеялась.

— К Рождеству, глупый! К трогательному семейному единению, которое ждет нас на Рождество.

4

Дэвид перечитывал письмо. Он уже один раз смял его в комок и выбросил. Затем поднял, разгладил и принялся снова читать.

Его жена Хильда молча и спокойно наблюдала за ним. Она заметила, как пульсирует жилка у него на виске, как слегка дрожат длинные изящные пальцы, как время от времени нервный озноб пробегает по телу. Когда Дэвид, отбросив упрямо падающую на лоб прядь светлых волос, умоляюще посмотрел на жену своими голубыми глазами, она была готова к ответу.

— Что нам делать, Хильда?

Хильда ответила не сразу. Она услышала мольбу в его голосе. Она знала, как он зависит от нее — эта зависимость возникла сразу же, с первых дней их брака, — знала, что способна дать окончательный ответ на мучающий его вопрос, но именно поэтому не спешила высказывать собственное суждение.

Голосом, в котором звучали спокойствие и мягкость, свойственные опытной няне при капризном ребенке, она ответила:

— Все зависит от того, какие чувства ты сам испытываешь, Дэвид.

Хильда была плотного телосложения, некрасивая, но обладала каким-то магнетизмом. В ней было что-то с портретов, написанных великими голландцами, а голос — теплым и убаюкивающим. Дородная, кряжистая, средних лет женщина, не отличающаяся ни умом, ни интеллектом, но за ней стояло что-то такое, что нельзя было не приметить! Сила! Да, Хильда Ли была сильной личностью.

Дэвид встал и принялся ходить по комнате. Седина практически не тронула его голову. Он до сих пор сохранил в себе что-то мальчишеское. А выражение лица было до того кротким, что казалось неестественным…

— Ты ведь знаешь, какие чувства я испытываю, Хильда. Не можешь не знать, — задумчиво откликнулся он.

— Не уверена.

— Я же тебе говорил — не раз и не два, — как я ненавижу и дом, и округу, и все прочее. А как только я вспоминаю об отце, — лицо его потемнело, — о том, сколько горя он доставил матери, как унижал ее, хвастаясь своими любовными связями, своей неверностью, которую даже не пытался скрыть!..

— Ей не следовало с этим мириться, — заметила Хильда Ли. — Она должна была его бросить.

— Она была слишком доброй женщиной, чтобы это сделать, — с укором в голосе произнес он. — Считала своим долгом терпеть. Кроме того, это был ее дом — где еще она могла найти приют?

— Она могла бы начать жизнь сначала.

— Только не в те времена! — хмуро отозвался Дэвид. — Ты не понимаешь. Женщины в ту пору так себя не вели. Они мирились с той судьбой, что выпадала на их долю. Кроме того, ей приходилось считаться с нами. Что бы произошло, если бы она развелась с отцом? Он, по всей вероятности, женился бы снова. Появилась бы вторая семья, и наши интересы пострадали бы.

Хильда промолчала.

— Нет, она поступила правильно, — продолжал Дэвид. — Она была святая. И безропотно несла свой крест до конца.

— Не совсем безропотно, — заметила Хильда, — иначе тебе не были бы известны все эти подробности.

— Да, она во многое меня посвящала, — тихо согласился Дэвид, и лицо его просветлело. — Она знала, как я ее любил. И когда она умерла…

Он замолчал и обхватил руками голову.

— Это было страшно, Хильда. Меня охватило отчаяние. Она была еще совсем молодой, ей не следовало умирать. Ее убил он — мой отец! Он виновник ее смерти. Он разбил ей сердце. Вот тогда я и решил, что не буду жить с ним под одной крышей. Я порвал с ним навсегда.

— Ты рассудил правильно, — кивнула Хильда. — Так и следовало поступить.

— Отец хотел, чтобы я вошел в дело, — продолжал Дэвид. — Но тогда я должен был бы жить у него в доме. Этого я не мог выдержать. И не пойму, как выдерживает Альфред. Как он не отступил все эти годы?

— И ни разу не восставал? — заинтересовалась Хильда. — По-моему, ты мне как-то говорил, что ему даже пришлось пожертвовать своей карьерой.

Дэвид кивнул.

— Альфред должен был служить в армии. Отец все это решил. Альфреду как старшему предстояло вступить в кавалерийский полк, нам с Гарри — войти в дело, а Джорджу — заняться политикой.

— И что же помешало?

— Гарри сорвал все планы. Он всегда был неуправляем. Влезал в долги и тому подобное… А в один прекрасный день сбежал, прихватив несколько сотен чужих фунтов и оставив записку, в которой говорилось, что конторская работа его вовсе не устраивает и он отправляется посмотреть мир.