Он замолчал, пытаясь совладать с собой.

– Ну а потом? – как можно спокойней спросил Пуаро.

– Право, не знаю. Я постоял еще, совершенно ошеломленный. Потом подумал, что надо поскорее убираться. Нет, мне и в голову не пришло, что могут заподозрить меня. Я испугался, что меня вызовут в качестве свидетеля и мне придется давать показания против Беллы. Как уже говорил, я дошел пешком до Сан-Бовэ, нанял автомобиль и вернулся в Шербур.

В дверь постучали, и вошел посыльный с телеграммой, которую вручил Стонору. Секретарь вскрыл ее, прочел и тут же поднялся с кресла.

– Мадам Рено пришла в сознание, – сказал он.

– А! – Пуаро вскочил. – Немедленно отправляемся в Мерлинвиль!

Мы поспешно собрались. Стонор по просьбе Жака согласился остаться, с тем чтобы помочь, если удастся, Белле Дьювин. Пуаро, Жак Рено и я отбыли в Мерлинвиль в автомобиле мосье Рено.

Поездка заняла немногим более сорока минут. Когда мы подъезжали к вилле «Маргерит», Жак Рено бросил на Пуаро вопросительный взгляд:

– Что, если вы отправитесь вперед и осторожно подготовите матушку к радостному известию?..

– А вы тем временем лично подготовите мадемуазель Марту, правда? – откликнулся Пуаро, подмигнув Жаку. – Ну конечно, я и сам хотел вам предложить это.

Жак Рено не стал упираться. Остановив машину, он выпрыгнул из нее и помчался к дому. А мы продолжали свой путь к вилле «Женевьева».

– Пуаро, – сказал я, – вы помните, как мы впервые приехали сюда? И нас встретили известием, что мосье Рено убит?

– О, конечно, отлично помню. Не так уж много времени прошло с тех пор. А сколько всяких событий, особенно для вас, mon ami!

– Да, в самом деле, – вздохнул я.

– Вы ведь воспринимаете их в основном сердцем, а не разумом, Гастингс. Я же подхожу к ним иначе. К мадемуазель Белле, будем надеяться, суд отнесется снисходительно. Правда, Жак Рено не может жениться сразу на обеих своих возлюбленных. Тут уж ничего не поделаешь… Я же подхожу к делу профессионально. Это преступление не отнесешь к разряду разумно спланированных и четко выполненных, то есть таких, от разгадки которых детектив получает истинное удовольствие. Mise en scene[83], разработанная Жоржем Конно, – в самом деле безукоризненна, но dénouement[84] – о нет! О ней этого никак не скажешь! В припадке гнева и ревности девушка совершает убийство – где уж тут порядок, где логика!

Такой своеобразный подход к делу вызвал у меня невольную улыбку.

Дверь нам отворила Франсуаза. Пуаро сказал, что должен немедленно повидать мадам Рено, и старая служанка проводила его наверх. Я же остался в гостиной. Вернулся Пуаро довольно скоро. Он был на редкость мрачен.

– Vous voilà, Гастингс! Sacre tonnerre![85] Назревает скандал!

– Что вы хотите сказать? – удивился я.

– Вы не поверите, Гастингс, – задумчиво проговорил Пуаро, – но от женщин никогда не знаешь, чего ждать.

– А вот и Жак с мадемуазель Мартой! – воскликнул я, глядя в окно.

Пуаро выскочил из дома и перехватил их у входа.

– Не ходите туда. Так будет лучше. Ваша матушка очень расстроена.

– Знаю, знаю, – сказал Жак Рено. – И я должен сейчас же поговорить с ней.

– Нет, прошу вас. Лучше не надо.

– Но мы с Мартой…

– Мадемуазель лучше остаться здесь. Если вы так уж настаиваете, разумнее будет, если с вами пойду я.

Голос, внезапно раздавшийся откуда-то сверху позади нас, заставил всех вздрогнуть.

– Благодарю за любезность, мосье Пуаро, но я намерена объявить свою волю.

Мы обернулись и застыли в изумлении. По лестнице, тяжело опираясь на руку Леони, спускалась мадам Рено. Голова ее была забинтована. Девушка со слезами уговаривала свою госпожу вернуться в постель.

– Мадам погубит себя. Доктор строго-настрого запретил вам подниматься!

Но мадам Рено ее не слушала.

– Матушка! – закричал Жак, бросаясь к ней.

Но она властным жестом отстранила его.

– Я тебе не мать! Ты мне не сын! С этой минуты я отрекаюсь от тебя.

– Матушка! – снова крикнул ошеломленный молодой человек.

Казалось, мадам Рено дрогнула – такая нестерпимая мука звучала в голосе Жака. Пуаро протянул было руку, как бы призывая их обоих успокоиться. Но мадам Рено уже овладела собою.

– На твоих руках кровь отца. Ты виновен в его смерти. Ты ослушался его, ты пренебрег им, и все из-за этой особы. Ты жестоко обошелся с той, другой девушкой, и твой отец жизнью поплатился за это! Ступай прочь из моего дома! Завтра же я приму меры, чтобы ты ни гроша не получил из отцовского наследства. Устраивай свою жизнь как сумеешь, и пусть эта особа, дочь заклятого врага твоего отца, помогает тебе.

Мадам Рено повернулась и медленно, с мучительным трудом стала подниматься по лестнице.

Сцена была столь неожиданна и ужасна, что мы все стояли, точно громом пораженные. Жак, который и без того едва держался на ногах, пошатнулся. Мы с Пуаро бросились к нему.

– Ему совсем худо, – шепнул Пуаро, обращаясь к Марте. – Куда бы перенести его?

– Разумеется, к нам, на виллу «Маргерит». Мы с матушкой станем ухаживать за ним. Бедный Жак!

Мы отвезли молодого человека на виллу «Маргерит». Он рухнул в кресло в полуобморочном состоянии. Пуаро пощупал его лоб и руки.

– У него жар. Столь продолжительное напряжение дает себя знать. А тут еще такой удар… Надо уложить его в постель. Мы с Гастингсом позаботимся, чтобы послали за доктором.

Появившийся вскоре доктор, осмотрев больного, заверил нас, что это всего лишь результат нервного перенапряжения. Тишина и полный покой, возможно, уже завтра принесут облегчение. Но следует оберегать больного от волнений, ибо в этом случае болезнь может принять дурной оборот. Желательно, чтобы ночью кто-нибудь подежурил у его постели.

Итак, сделав все, что было в наших силах, мы оставили Жака на попечение Марты и мадам Добрэй и отправились в город. Привычное для нас обеденное время давно миновало, и оба мы отчаянно проголодались. В первом же ресторане мы утолили муки голода превосходным омлетом, за которым последовал не менее превосходный антрекот.

– А теперь самое время подумать о ночлеге, – сказал Пуаро, прихлебывая черный кофе, завершивший нашу трапезу. – Как насчет нашего старого друга «Отель де Бен»?

Недолго думая мы направились туда. Да, мосье могут быть предоставлены две отличные комнаты с видом на море. И тут Пуаро задал портье вопрос, немало меня удививший:

– Скажите, английская леди, мисс Робинсон, уже прибыла?

– Да, мосье. Она в маленькой гостиной.

– Ага!

– Пуаро! – воскликнул я, направляясь следом за ним по коридору. – Какая еще, черт побери, мисс Робинсон?

Пуаро одарил меня лучезарной улыбкой.

– Решил устроить ваше счастье, Гастингс.

– Но я…

– О господи, – сказал Пуаро, добродушно подталкивая меня в комнату. – Не думаете же вы, что я на весь Мерлинвиль раструблю имя Дьювин?

И правда, навстречу нам поднялась Сандрильона. Я взял ее руку в свои. Мои глаза сказали ей все остальное.

Пуаро кашлянул.

– Mes enfants[86], – сказал он. – В данный момент у нас нет времени на сантименты. Нам еще предстоит потрудиться. Мадемуазель, удалось ли вам сделать то, о чем я вас просил?

Вместо ответа Сандрильона вытащила из сумочки какой-то предмет, завернутый в бумагу, и молча протянула его Пуаро. Когда Пуаро развернул пакет, я вздрогнул – это был тот самый нож! Но ведь она, как я понял из ее письма, бросила его в море. Удивительно, до чего неохотно женщины расстаются со всякими пустяками, даже компрометирующими!

– Très bien, mon enfant[87], – сказал Пуаро. – Вы меня очень порадовали. А теперь покойной ночи. Нам с Гастингсом надо еще поработать. Увидитесь с ним завтра.

– Куда же вы идете? – спросила девушка, и глаза ее расширились.

– Завтра вы обо всем узнаете.

– Куда бы вы ни шли, я с вами.

– Но, мадемуазель…

– Я сказала, я с вами.

Пуаро понял, что спорить бесполезно. Он сдался.

– Пусть будет по-вашему, мадемуазель. Правда, ничего интересного не обещаю. Скорее всего, вообще ничего не произойдет.

Девушка промолчала.

Минут через двадцать мы пустились в путь. Было уже совсем темно. В воздухе чувствовалась давящая духота. Пуаро повел нас к вилле «Женевьева». Однако, когда мы дошли до виллы «Маргерит», он остановился.

– Мне хотелось бы убедиться, что с Жаком Рено все в порядке. Пойдемте со мной, Гастингс. А вы, мадемуазель, пожалуйста, подождите здесь. Мадам Добрэй, может, чего доброго, оказаться не слишком любезной.

Отворив калитку, мы пошли по дорожке к дому. Я указал Пуаро на освещенное окно второго этажа. На шторе четко вырисовывался профиль Марты Добрэй.

– Ага! – воскликнул Пуаро. – Думаю, здесь-то мы и найдем молодого Рено.

Дверь отворила мадам Добрэй. Она сообщила нам, что Жак все в том же состоянии и что если мы пожелаем, то сами можем убедиться в этом. Вслед за нею мы поднялись в спальню. Марта Добрэй сидела у стола и шила при свете настольной лампы. Увидев нас, она приложила палец к губам.

Жак Рено спал тяжелым, беспокойным сном – голова его металась по подушке, лицо пылало жаром.

– Что доктор, он придет еще? – шепотом спросил Пуаро.

– Нет, пока мы не пошлем за ним. Но Жак спит, и это для него сейчас самое лучшее. Maman приготовила ему целебный отвар.

И она снова принялась за вышивание, а мы тихонько вышли из комнаты. Мадам Добрэй проводила нас вниз. Теперь, когда мне стало известно ее прошлое, я смотрел на нее со все возрастающим интересом. Она стояла перед нами, опустив глаза, и на губах ее играла легкая загадочная улыбка. Я вдруг почувствовал безотчетный страх перед нею. Такой страх наводит на нас ослепительно красивая, но ядовитая змея.

– Надеюсь, мы не слишком обеспокоили вас, мадам, – учтиво сказал Пуаро, когда она открывала нам дверь.