– А что почта, нет ли чего-нибудь занятного? – осведомился я.

Пуаро разочарованно покачал головой.

– Правда, писем я еще не читал, да и то сказать, что может быть интересного в наши дни? Великие преступления, разгадка которых требует безупречно организованной работы ума, где они?

И он поник головой с таким унылым видом, что я невольно расхохотался.

– Не падайте духом, Пуаро, удача еще улыбнется вам. Прочтите письма – как знать, вдруг какое-нибудь занятное дело замаячит на горизонте?

Пуаро улыбнулся и, взяв маленький изящный нож для разрезания бумаг, которым неизменно пользовался, вскрыл несколько конвертов, лежавших подле его тарелки.

– Счет. Еще один. Кажется, к старости я становлюсь мотом. А! Послание от Джеппа.

– Да? – Я навострил уши.

Инспектор Джепп из Скотленд-Ярда уже не раз подкидывал нам интересные дела.

– Всего лишь благодарность (в его обычной манере) за то, что я немного помог ему в деле Эберистуайта – указал верное направление расследования. Рад, что мог быть полезен ему.

Пуаро неторопливо продолжал просматривать корреспонденцию.

– Предлагают прочесть лекцию местным бойскаутам[8]. Графиня Форфэнок будет весьма признательна, если я навещу ее, предварительно позвонив по телефону. Наверняка опять болонка пропала! Так, а вот и последнее. Ого!..

Я вскинул глаза, сразу уловив перемену в его голосе. Пуаро внимательно вчитывался в письмо. Минуту спустя он протянул листок мне.

– Что-то не совсем обычное, mon ami. Прочтите сами.

Письмо было написано на бумаге иностранного образца отчетливым, характерным почерком:

Вилла «Женевьева»,

Мерлинвиль-сюр-Мер,

Франция

Дорогой сэр, крайне нуждаясь в помощи детектива, я по причинам, которые объясню вам позже, не желаю прибегать к услугам полиции. Будучи много наслышан о ваших недюжинных способностях и крайней осмотрительности, уверен, что могу положиться на вашу сдержанность. Не решаясь доверить все обстоятельства моего дела бумаге, могу сообщить лишь, что некие секретные сведения, которыми я располагаю, заставляют меня ежечасно опасаться за свою жизнь. Убежден, что неминуемая беда нависла надо мною, и потому умоляю вас не медлить. В Кале вас будет ждать автомобиль, прошу только телеграфировать время прибытия. Буду чрезвычайно обязан, если вы сможете оставить дела, которыми сейчас занимаетесь, и целиком посвятить себя моим интересам. Готов выплатить вам необходимую компенсацию. Вероятно, я буду нуждаться в вашей помощи довольно длительное время, ибо может случиться, что вам придется поехать в Сантьяго, где я в свое время провел несколько лет. Предоставляю вам самому назвать сумму вознаграждения, с которой я заранее согласен.

Еще раз заверяю вас, что дело не терпит отлагательств.

С совершенным почтением

П.Т. Рено.

Внизу, под подписью, видно наспех, нацарапали приписку, которую с трудом можно было разобрать: «Ради всего святого, приезжайте!»

Я вернул письмо Пуаро, чувствуя, как сердце забилось у меня в груди.

– Ну, наконец-то! – воскликнул я. – Безусловно, это что-то из ряда вон выходящее.

– Возможно, – сказал Пуаро в раздумье.

– Вы, конечно, поедете, – продолжал я.

Пуаро кивнул. Он сидел, целиком уйдя в свои мысли, потом, видно приняв решение, бросил взгляд на часы. Лицо его было чрезвычайно серьезно.

– Итак, мой друг, не будем терять времени. Впрочем, экспресс «Континенталь» отправляется от вокзала Виктория[9] в одиннадцать часов, так что можно не волноваться. Минут десять мы еще можем поговорить. Вы ведь поедете со мной, n'est-ce pas?[10]

– Да, но…

– Вы же говорили, что в ближайшие полмесяца не понадобитесь вашему шефу.

– Да, верно. Но этот мосье Рено ясно дал понять, что его дело чрезвычайно конфиденциально.

– Не тревожьтесь. С мосье Рено я все улажу. Кстати, это имя мне как будто знакомо.

– Есть, например, известный южноамериканский миллионер Рено. Может быть, это он и есть?

– Без сомнения. Тогда понятно, почему он упоминает Сантьяго. Сантьяго – в Чили, а Чили – в Южной Америке! О! Вот мы все и выяснили! А вы обратили внимание на постскриптум? Вам он не показался странным?

Я задумался.

– Видимо, когда мосье Рено писал письмо, он еще владел собою, а последние четыре слова черкнул в порыве отчаяния.

В ответ Пуаро решительно покачал головой.

– Ошибаетесь, мой друг. Разве вы не видите, что письмо написано яркими, черными чернилами, а постскриптум – совсем бледными?

– Ну и что же? – спросил я озадаченно.

– Mon Dieu[11], mon ami, напрягите же свои серые клеточки! Разве не понятно? Мосье Рено написал письмо. Не промокнув чернила, он внимательно перечитал его. Потом, отнюдь не в порыве отчаяния, а совершенно обдуманно он приписал эти последние слова и только тут промокнул письмо.

– Зачем?

– Parbleu! Да чтобы они произвели на меня такое же сильное впечатление, как на вас.

– Вот как?

– Mais oui[12]. Он хочет заручиться моим согласием. Он перечел письмо и остался недоволен. Решил, что получилось недостаточно убедительно.

Пуаро помолчал, потом вкрадчиво заговорил, и глаза его сверкнули зеленым огнем, который неизменно указывал, что мой друг охвачен азартом:

– Итак, mon ami, именно потому, что постскриптум сделан не в порыве отчаяния, а спокойно и хладнокровно, мосье Рено крайне необходимо мое присутствие и мы должны отправиться в путь немедленно.

– Мерлинвиль, – пробормотал я задумчиво. – Сдается мне, я что-то слышал о нем.

Пуаро кивнул.

– Да, это небольшой, но модный курорт где-то между Булонью[13] и Кале. Вероятно, у мосье Рено есть дом в Англии?

– Да, помнится, в Ратленд-Гейте. И большое поместье где-то в Хартфордшире[14]. Но вообще-то я мало что знаю о нем, он ведь не общественный деятель. Думаю, что он ворочает в Сити[15] крупными делами, связанными с Южной Америкой, и что бывает в Чили и Аргентине.

– Ну да ладно, все это мы сможем узнать у него самого. Что ж, давайте собираться в дорогу – упакуем самое необходимое и закажем такси до вокзала Виктория.

В одиннадцать часов мы уже отбыли в Дувр. Перед отходом поезда Пуаро отправил мосье Рено телеграмму, в которой уведомлял о времени нашего прибытия в Кале.

На пароходе я счел за лучшее не нарушать уединение моего друга. Погода стояла великолепная, и море было спокойное, точно пресловутая тихая заводь, поэтому, когда мы сходили с парохода в Кале, я ничуть не удивился, увидев улыбку на лице Пуаро. Однако тут нас ждало разочарование – нас не встречали, и обещанного автомобиля не было, правда, Пуаро предположил, что телеграмму просто еще не успели получить.

– Ничего, наймем автомобиль, – бодро заявил он.

Не прошло и нескольких минут, как мы уже тряслись в самой старой и дребезжащей колымаге, какую только можно себе вообразить, по направлению к Мерлинвилю.

Я чувствовал необычайный подъем, между тем как Пуаро поглядывал на меня довольно сурово.

– Ваша веселость не к добру, Гастингс. «Фей»[16], как говорят шотландцы.

– Какая чепуха! Вы, стало быть, не разделяете мои чувства?

– Нисколько. Напротив, я испытываю страх.

– Страх?

– Да. У меня дурные предчувствия. Боюсь, je ne sais quoi[17].

Пуаро так мрачно изрек это, что я невольно поддался его настроению.

– У меня такое ощущение, – медленно проговорил он, – что нам предстоит серьезное дело, запутанное и опасное. Во всяком случае, разобраться будет нелегко.

Я хотел было порасспросить его, но тут мы как раз въехали в Мерлинвиль, который и впрямь оказался небольшим курортным городишком, и притормозили, чтобы разузнать дорогу к вилле «Женевьева».

– Все время прямо, мосье, через весь город. Вилла «Женевьева» примерно в полумиле от него. Вы ее сразу увидите. Большая вилла, смотрит на море.

Поблагодарив прохожего, мы пустились в путь, и вот город уже позади. У развилки нам снова пришлось остановиться. По дороге плелся крестьянин, и мы стали ждать, пока он приблизится, чтобы узнать, куда нам свернуть. У самой дороги, правда, стояла небольшая вилла, но она была столь ветха и неказиста, что ее никак нельзя было принять за виллу «Женевьева». Пока мы ждали, калитка маленькой виллы отворилась, и на дорогу вышла девушка.

Тем временем крестьянин поравнялся с нами, и шофер высунулся в окошко, чтобы расспросить его.

– Вилла «Женевьева»? Направо, мосье, тут рукой подать. Да вы сразу увидите ее за поворотом.

Шофер поблагодарил его, и мы двинулись дальше. А я не мог глаз оторвать от девушки. Она стояла, держась рукой за калитку, и смотрела нам вслед. Девушка была так хороша, что ее всякий бы заметил, не говоря уж обо мне, искреннем поклоннике женской красоты. Очень высокая, сложена, как юная богиня, непокрытая золотистая головка сверкает в солнечных лучах – готов поклясться, это было самое прелестное создание, какое мне доводилось видеть в своей жизни. Я чуть не свернул шею, оглядываясь на нее, пока наша колымага тряслась по ухабистой дороге.

– Боже мой, Пуаро! – вскричал я. – Вы видели эту юную богиню?

Пуаро поднял брови.

– Ça commence![18] – пробормотал он. – Вы уже успели высмотреть богиню!

– Но, черт возьми, разве она не богиня?

– Не знаю, не заметил.

– Но вы же ее видели!

– Mon ami, редко случается, когда два разных человека видят одно и то же. Вы, например, увидели богиню, а я… – Он помедлил.

– Что?

– А я увидел девушку с тревожным взглядом, – мрачно закончил Пуаро.

Тут как раз мы подъехали к высоким зеленым воротам и оба издали возглас удивления: полицейский весьма внушительного вида поднял руку, преградив нам путь:

– Сюда нельзя, мосье.

– Нам необходимо видеть мосье Рено! – вскричал я. – Он ждет нас. Это ведь его вилла, да?