— Известно ли вам, что ваш отец узнал, что мистер Эшби вас совратил?

— Нет, конечно. Потому что ничего такого не было. И потом папа не поверил бы этому даже в том случае, если бы сам мистер Эшби сказал ему об этом, или если бы я в припадке безумия наговорила ему всяких нелепостей. Папа меня хорошо знал.

Вульф нахмурился:

— Вы хотите сказать, что он считал, что знает вас?

— Нет, он на самом деле меня знал. Конечно, он не мог знать, возможно ли меня соблазнить, поскольку, как мне кажется, такое может случиться с любой девушкой, если у нее пойдет голова кругом, но он не сомневался, что если бы такое произошло и со мной, я бы ему об этом сразу же сказала; знал он также и то, что ни мистер Эшби, ни другой человек, похожий на него, не в состоянии меня увлечь.

— Давайте внесем полную ясность в этот вопрос. Вы говорите, что мистер Эшби вас не совращал?

— Нет, конечно.

— А пытался?

Она заколебалась, прежде чем ответить «нет».

Подумав, добавила:

— Три раза он водил меня в ресторан на шоу, последний раз это было с год назад. После этого приглашал меня еще несколько раз, но я не пошла, потому что узнала, что он из себя представляет. И он мне не нравился.

Брови Вульфа приняли нормальное положение.

— Тогда почему же полиция считает, что он вас совратил?

— Не знаю. Очевидно, им кто-то так сказал. Несомненно, кто-то наговорил им массу всяких небылиц обо мне и мистере Эшби, судя по их вопросам.

— Кто именно? Они ни на кого не ссылались?

— Нет.

— Знаете ли вы, кто это сделал? Или догадываетесь?

— Нет.

Вульф повернулся ко мне:

— Арчи?

Этого следовало ожидать. Вечная история: Вульф притворяется, что совершенно не разбирается в женщинах, а я, наоборот, являюсь крупным специалистом в области женской психологии. Так что практически Вульф просил меня определить, совратил ли Деннис Эшби Эльму Вассоз, да или нет. Какого дьявола, я же не давал показания под присягой, да и определенное мнение у меня еще не сложилось.

Я сказал:

— Мисс Вассоз, возможно, права… Кто-то подсунул полиции ложную линию расследования, за которую те с радостью ухватились. Скажем, тридцать к одному.

— Ты веришь ей?

Эльма медленно повернула ко мне голову.

— Да. Скажем, двадцать к одному.

— Благодарю вас, мистер Гудвин.

И снова повернулась к Вульфу.

Он довольно долго смотрел на нее, прищурив глаза.

— Хорошо, допустим, что вы говорите искренне, что тогда? Вы начали с того, что должны мне все рассказать, и я вас выслушал. Ваш отец погиб. Я его высоко ценил, и я не посчитался бы с усилиями, если бы можно было его воскресить. Но чего вы можете ожидать от меня, кроме сожалений, которые я уже высказал?

— Но…

Она удивилась.

— Я думала — разве не ясно, что они намереваются сделать? Я хочу сказать, они вообще не собираются ничего делать. Если они считают, что отец убил мистера Эшби из-за меня, а потом из страха разоблачения убил себя, что они могут сделать? На этом все кончится, потому что для них расследование уже закончено. Так что теперь я сама должна что-то предпринимать, а я не знаю, что именно. Поэтому я пришла к вам. Папа говорил…

Она замолчала, прикрыв рот растопыренными пальцами. Это было ее первое резкое движение.

— Ох! — почти простонала она, рука у нее бессильно упала.

Тут же вскинула голову и заговорила по-другому:

— Какая непростительная рассеянность… Ну, конечно же! Прошу вас меня извинить.

Раскрыв свою большую сумочку из коричневой кожи, она запустила туда руку и что-то вытащила.

— Мне следовало это сделать с самого начала. Видите ли, папа не истратил ни единого цента из денег, полученных от вас, он относился к ним с огромным благоговением. Здесь собраны все долларовые бумажки, которые вы ему платили. Он говорил, что в один прекрасный день сделает на них что-нибудь особенное, только не упоминал, что именно… Он просто считал…

Она замолчала, прикусив губу…

— Только без истерик! — испугался Вульф.

Она кивнула.

— Знаю. Не бойтесь, я не стану плакать. Я не пересчитывала деньги, но тут должно быть около пятисот долларов, ведь вы платили ему по три доллара в неделю на протяжении трех с половиной лет.

Она неслышно поднялась с кресла, положила пачку на стол Вульфа и вернулась на место.

— Конечно, для вас это пустяки, ерунда по сравнению с пятьюдесятью тысячами, которые вам платят за ваш труд, так что в действительности я прошу милостыню. Но это не для меня, это для моего отца! И в конце концов получается, что на протяжении трех с половиной лет он даром чистил вам обувь.

Вульф укоризненно посмотрел на меня.

Признаю, что я без разрешения впустил Эльму в дом, но по его взгляду можно было предположить, что я убил и Эшби, и Пита, и ей подсказал план его убийства.

Потом он перевел взгляд на девушку.

— Мисс Вассоз, вы просите меня установить невиновность вашего отца и вашу непорочность, так?

— Моя непорочность не имеет никакого значения.

— Но невиновность вашего отца для вас очень важна?

— Да. Да!

Вульф ткнул пальцем в пачку денег, перетянутую резинкой.

— Это ваши деньги. Заберите их. Как вы справедливо сказали, это пустяк за подобную работу, и если я окажусь таким Дон-Кихотом, что возьмусь за нее, мне оплата не потребуется. Сейчас я ничего не отвечу, ибо если бы мне сейчас требовалось сказать «да» или «нет», я бы сказал «нет». Полночь, я устал, давно пора лечь спать. Я сообщу вам свое решение утром. Вы останетесь здесь. В доме имеется свободная комната со всеми удобствами.

Он отодвинул кресло и поднялся.

— Но я не хочу… У меня с собой ничего нет.

— Важно то, что вы сами здесь…

Он хмуро посмотрел на нее:

— Предположим следующее: догадки полиции правильны, мистер Эшби действительно вас соблазнил, ваш отец узнал об этом и убил его, а потом, испугавшись разоблачения, покончил с собой; и допустим, что зная обо всем этом, вы бы уехали к себе домой, чтобы провести там ночь в полном одиночестве. Что бы вы сделали?

— Но это же неправда! Такого не было.

— Я сказал «предположим». Так что предположите, что все это было… что бы вы сделали?

— Ну… в таком случае я, просто убила бы себя, естественно.

Вульф кивнул:

— Полагаю, что убили бы. А если вы умрете сегодня вечером или завтра утром при обстоятельствах, которые допускают возможность самоубийства, другие, включая полицию, утвердятся в своих предположениях. Убийца это понимает, а поскольку его попытка представить вашу смерть как самоубийство могла бы удасться, а попытка представить смерть вашего отца как самоубийство уже удалась, он, пожалуй, может снова пойти на риск, чтобы полностью замести следы. Если он знает вас, ему известно, что вы — девушка с характером, что вы доказали, явившись сюда, и вы превратились для него в смертельную опасность до конца вашей жизни. Вы останетесь на ночь здесь. Я буду недоступен до одиннадцати часов утра, но с вами останется мистер Гудвин, ему вы расскажете все, что вы знаете и что может оказаться полезным. Если я решу вам помочь в качестве услуги вашему отцу, мне потребуется вся информация, которой вы располагаете. Не пытайтесь что-либо утаить от мистера Гудвина, он прекрасно разбирается в психологии молодых привлекательных женщин… Спокойной ночи.

Вульф повернулся ко мне:

— Проверь, в порядке ли южная комната. Спокойной ночи.

И он ушел.

Когда до нас донесся скрип лифта, Эльма повернулась ко мне:

— Возьмите деньги, мистер Гудвин. Я не хочу…

Она задрожала, голова у нее повисла, обеими руками она закрыла лицо. Какое счастье, что она не дала волю своим нервам, пока не удалился Великий Человек!

Глава 3

В среду без четверти одиннадцать я печатал, сидя за своим столом.

Когда я постучал в дверь южной комнаты, находящейся на третьем этаже прямо над спальней Вульфа, в семь сорок пять, Эльма уже не спала и была полностью одета. Она сказала, что провела ночь спокойно, но по ее воспаленным глазам этого нельзя было сказать. Я всегда завтракаю на кухне, но Фриц, очевидно, посчитал, что кормить гостью тоже там неприлично, и накрыл нам на стол в столовой: апельсиновый сок, горячие лепешки с медом и взбитыми сливками, пара кусочков бекона, пара яиц всмятку с чесноком и две чашки кофе.

После этого мы прошли в кабинет, почти целый час, от 8.40 до 9.30 я задавал Эльме вопросы, на которые она с готовностью отвечала.

С того времени, как она начала работать в «Мерсерз Боббинз» два года назад, размеры офиса фирмы в административном здании на Восьмой авеню выросли вдвое, штат утроился. Она не знала, что произошло с их фабрикой в Нью-Джерси, но она сильно расширилась. Все понимали, что своими успехами фирма обязана способностям и усилиям одного человека, Денниса Эшби, которого три года назад назначили главой отдела продажи и рекламы. Он рекламировал не одни бобины, фирма теперь выпускала более двадцати наименований изделий, используемых в швейной промышленности.

Из десятка членов штата, которых она назвала и описала, я привожу лишь несколько человек:

Джон Мерсер, президент. В сентябре месяце в офисе состоялось празднование с пуншем и кексами его дня рождения. Мерсеру пошел шестьдесят второй год. Он унаследовал дело от отца. Считалось, что ему принадлежит большая часть акций корпорации. Он почти все время находился на фабрике, в Нью-Йоркской же конторе бывал всего два раза в неделю. Фирма чуть было не прекратила существование, когда Мерсер сделал Эшби вице-президентом и поручил ему реализацию в рекламу. Он обращался к своим сотрудникам по именам, они все его любили, за глаза называли «Большим Эм». У него были дети и внуки, но сколько именно Эльма не знала. Ни один из них в фирме не работал.