Айриш Уильям (Корнелл Вулрич) - У ночи тысяча глаз

— Как он выглядел?

— Всего лишь очередной деревенский придурок. Добавить нечего. Ведь я на него даже не глянул.

— А после его ухода вы проверили, как закрыта клетка?

— Не-а, да и с какой стати? Он к запорам не подходил, все время находился перед клеткой.

Моллой саркастически скривил губы:

— А вы не очень осторожны, хранитель, нет?

— Но кто бы стал возиться с запором львиной клетки, — печально спросил человек, — чтобы специально выпустить зверей на свободу?

— То, что вы не знаете, как ответить на вопрос или что-то объяснить, вовсе не означает, что оно не может иметь места. — Моллой уже стоял у двери. — Пожалуй, это все, что я хотел узнать от вас.

Отвернув корчащееся лицо, мужчина снова принялся плакаться, как человек, понесший личную потерю.

— Они застрелили мою Эмму, — донеслось до Моллоя, вышедшего в коридор. — Это было вовсе не обязательно. Они могли вернуть ее в клетку…

— …Сам вошел в клетку, осмотрел ее и вот что обнаружил, лейтенант. Последнее звено цепи, на которое набрасывали дужку замка, кто-то подпилил напильником. Затем два зубца открытого звена разогнул в стороны, очевидно, щипцами, так что образовался достаточно широкий зазор, чтобы звено соскользнуло с дужки замка. Да и звенья цепи не такие уж толстые и крепкие. Цепь окислилась и потускнела от времени, но там, где пилили звено напильником, на металле остались яркие блестящие следы. С земли я собрал в бумажку немножко металлических опилок.

— Продолжайте.

— С внутренней стороны на деревянной двери клетки имеются свежие отметины от когтей, словно один из зверей от испуга встал на дыбы и стал царапаться, как обычная кошка, когда она хочет выйти.

— Продолжайте, продолжайте.

— Чем-то напуганные, понимаете? На полу клетки я обнаружил небольшие опаленные кусочки красной бумаги. Их тоже собрал для вас.

— Чем они вам кажутся?

— Да тем, чем покажутся и для любого другого. Остатки от шутихи, которую, должно быть, зажгли и швырнули в клетку, когда никто за ней не смотрел.

(Макманус присвистнул на другом конце провода.)

— Их продавали всю вторую половину дня в лавочке, которую цирк возит с собой. Правда, не такие уж большие, в основном для детей. Я навел справки и узнал, что их продали всего две. Одну малышу лет семи-восьми, а другую взрослому, который утверждал, что покупает ее якобы для своего мальчишки, но никакого мальчишки рядом с ним не было.

— Вы ничего не узнали об этом взрослом?

— Всего лишь в общих чертах. Зато из двух источников — от продавца и от хранителя. И хотя ни одно из описаний ничего особенного собой не представляет и не многого стоит, они не противоречат друг другу ни в одном пункте. Так что наверняка речь идет об одном и том же человеке.

— Значит, бегство львов не случайно.

(Подчеркнуто): — Бегство не случайно, тут никакой ошибки быть не может.

— И одного застрелили.

— Одного застрелили.

— Но один все еще на свободе.

— Один, больший из двух, все еще на свободе.

(После тревожной паузы): — Не нравится мне, как все оборачивается. Теперь у нас настоящий лев, а также аллегорический, и с ними обоими придется бороться одновременно. Вы оставайтесь там, Моллой, следите за развитием событий и информируйте меня. Я немедленно свяжусь с Шоном и дам ему знать, что, возможно, ему в любую минуту придется иметь дело с самым настоящим львом, а уже больше не метафорическим.

Шон просушил бритву и убрал ее. Тихонько запер шкафчик в ванной и вытащил ключ. Затем взял бутылочку с гамамелисом с полки внизу, налил себе в ладонь, смазал обе руки и приложил их к щекам Рида. Несколько капель при этом упало на пол — что поделаешь, опыта-то нет. Потом свернул полотенце и легонько похлопал Рида по лицу.

— А что, получилось неплохо, — бодро заметил он. — Особенно если учесть, что я сроду никого не брил. Ни единого пореза. — Он вопрошающе поднял коробочку. — Пользуетесь тальком?

Рид отказался, слегка повернув голову.

— Я бы мог привести себя в порядок и сам, — сухо заметил он, — да вы боялись доверить мне бритву.

— Только посмотрите на свои руки, — мягко упрекнул его Шон.

Та, что дрожала на краю раковины, соскользнула и укрылась под полотенцем, которое Шон оставил на плечах своего клиента. Но тогда уже заходило само полотенце, как раз над тем местом, где спряталась рука, будто там был скрыт живой пульс.

— Вы боялись не того, что они дрожат, — возразил Рид. — Боялись, что они сделают все быстро и наверняка.

— Ну… — дружелюбно протянул Шон.

— А все-таки, почему раньше? Я всегда считал, что трупы бреют после. Вы могли бы избавить себя от лишних хлопот. Косметолог в похоронном бюро… сделал бы… — Черный юмор Рида повис в воздухе.

Шон притворился, что ничего не слышит. Его большой палец, лежавший на выключателе, ампутировал вопрос, выключив свет.

Он поднял Рида с невысокого стула, на котором тот сидел во время бритья, убрал полотенце и повел его в ярко освещенную спальню.

— Все необходимые вам вещи разложены на кровати, — указал он. — Сможете сами одеться? Когда вернусь, помогу вам с запонками. Мне тоже надо одеться. Скоро нам спускаться вниз.

— Смокинг?! — дрожащим голосом произнес Рид и издал особый звук, который год назад был бы взрывом радостного смеха. Увы, только не сейчас.

— У нас небольшая вечеринка, всего лишь мы втроем, — успокаивающе напомнил Шон. — У нас должен быть презентабельный вид, у вас и у меня. Надо показать ей, что мы, мужчины, тоже можем пофорсить, правда же? Я зайду за вами через десять минут.

Шон сделал шаг, и Рид тут же потянулся к нему, намереваясь вцепиться в него обеими руками, но не успел.

— Окно в порядке? — в страхе прошептал он.

Шон подошел к окну и проверил задвижку.

— Плотнее не бывает. — Потом прошел к двери, открыл ее и вопрошающе обернулся. — Я буду в своей комнате напротив через коридор. Хотите, оставлю обе двери открытыми, чтобы вы могли меня отсюда видеть?

— Нет, — неохотно отказался Рид. — Достаточно безопасно — в такую-то рань, я полагаю?

— Ну… — несколько механически ответил Шон.

— Еще ведь нет семи, так ведь?

— Вы не должны справляться у меня о времени, — терпеливо внушал Шон. — Не нарушайте наше соглашение.

— Какое славное время — семь часов? Вот если бы весь вечер оставалось семь часов! — Рид умоляюще ломал руки.

— Займитесь-ка вон той свежей сорочкой, — с профессиональной сноровкой указал Шон. — Вернусь через десять минут.

Приложив большое усилие, будто что-то мешало ему, закрыл дверь. И тут же лицо его резко изменилось. Оно уже не было бодрым, уже не улыбалось дружески. Оно оказалось усталым, хмурым и обреченным. На нем даже отразился легкий ужас. Ужас, который шел не изнутри; ужас, которому он был свидетелем, — ужас другого человека.

Он даже потянулся и провел рукой по губам, необходимость все время улыбаться утомила мышцы лица.

У себя в комнате он быстренько побрился, почти не заглядывая в зеркало и не видя собственной физиономии. Потом наспех пробежал расческой по волосам; держа полотенце в обеих руках, протер шею и стал облачаться в непривычный для него смокинг. За всю жизнь он надевал его только два раза.

После двух-трех нерешительных попыток он оставил галстук как есть, вернулся к комнате Рида и заглянул. Улыбка вновь заиграла у него на лице, словно он вернул на место прежнюю маску.

— Ну как успехи? — спросил он. — Я сбегаю к мисс Рид и попрошу помочь мне с галстуком. Хорошо?

Рид отупело сидел на краю кровати, на коленях у него была разложена сорочка. Какое-то время назад он, очевидно, закончил вставлять запонки, но позабыл или отложил следующий шаг: надеть ее. Он погрузился в привычное оцепенение.

При появлении Шона Рид быстро поднял глаза и нервно сглотнул. По опустошенному лицу пробежала тень страха. Такое в нем могли вызвать любые слова, означающие уход — уход от него другого человека. Эти слова действовали на него подобно мелким камешкам, брошенным в сверхчувствительный пруд.

— Но вы сразу же вернетесь?

Шон уже научился не подходить к краю слишком близко, если не предполагал оставаться с ним неопределенно долго. Рид вцеплялся в него обеими руками, и разорвать этот захват без невольной грубости оказывалось довольно трудно. И сейчас он остался в дверном проеме.

— Я сразу же вернусь. И буду прямо возле лестницы.

— На этот раз оставьте дверь открытой. Вы уйдете достаточно далеко.

— Разумеется, Майк. — Шон одарил его радостной улыбкой, а сам подумал: «Ну какой от улыбки толк? Улыбка на твоем лице не прибавляет смелости другому. Однако ничего лучшего я не знаю».

Он растворил дверь настежь и придержал ее у стены, как бы желая там и припечатать.

— А как насчет того, чтобы промочить горло? Пока буду там, приготовлю коктейли. Чего вы хотите? «Мартини», «Манхэттен», «Куба либре»?

Рид засмеялся. Беззвучным, как у мима смехом, — всего лишь губы, десны, зубы. Пантомима вышла не очень хорошая и тут же перешла в слезливую гримасу, за которой могла последовать маска хныканья, но оно так и не раздалось.

Чувствуя, что в данный момент просто не в силах с этим совладать, Шон быстро отвернулся и сделал вид, что ничего не заметил. По лестнице он спускался чуть громче, чем следовало бы. «Боже всемогущий! — пронеслось у него в мозгу, пока спускался. — Это же будет ад кромешный сегодня вечером, и сейчас всего лишь начало!»

Пройдя через столовую, где стол сверкал серебром, и похожую на коридор буфетную, он нашел Джин на кухне. Уже одетая к вечеринке, она стояла у одного из столов в наброшенном сверху рабочем халате, принадлежавшем, вероятно, кухарке, и что-то энергично взбивала в чаше. Ее вечернее платье из какого-то серебристого материала заметил, только когда оказался сзади нее.