— Вы тоже посвящены? — все еще довольно холодно спросил Бруно.

— Мне он ничего не говорил. Насколько я его знаю, он и вас попросит ничего мне не рассказывать.

— Я сделаю то, о чем вы сказали. Теперь, когда вы выполнили свое задание, мы можем вернуться. Три такси для вас — правила есть правила. А мне, чтобы вернуться на корабль, достаточно одного такси. Это гораздо быстрее и дешевле, и черт бы побрал ЦРУ!

Девушка осторожно дотронулась до руки Бруно.

— Я ведь извинилась. И совершенно искренне. Сколько мне еще придется извиняться?

Он не ответил, и Мария улыбнулась. Улыбка была такой же, как и прикосновение, — осторожной и неуверенной.

— Человек, который зарабатывает столько денег, как вы, может себе позволить угостить ужином скромную девушку вроде меня. Или каждый платит за себя? Только, пожалуйста, не уходите. Мне не хочется возвращаться. Во всяком случае, не сейчас.

— Но почему?

— Не знаю. Трудно объяснить. Мне просто хочется, чтобы все наладилось.

— Я был прав, вы и в самом деле глупышка! — Бруно вздохнул, взял меню и, протягивая его Марии, задержал на ней взгляд. — Забавно. Мне казалось, что у вас черные глаза. А теперь они карие. Темные, но все же карие. Как вы это делаете? Нажимаете специальный переключатель?

Девушка мрачно посмотрела на него.

— Нет никакого переключателя.

— Должно быть, это у меня что-то с глазами. Скажите, почему доктор Харпер сам не мог прийти и все мне рассказать?

— Ваша встреча с доктором многим могла бы показаться очень странной. Вы ведь с ним практически не общались. Что он для вас и что вы для него?

— А!

— Мы с вами — совсем другое дело. Или вы забыли? Это так естественно: я влюблена в вас, а вы — в меня.


— Он все еще влюблен в свою покойную жену.

Голос Марии прозвучал ровно и безжизненно. Облокотясь о поручень, она стояла на пассажирской палубе теплохода «Карпентария» и, не обращая внимания на холодный ночной ветер, пристально смотрела невидящими глазами на то, как огромные портовые краны грузят вагоны на судно.

Она вздрогнула, когда поверх ее руки легла чужая рука и чей-то лукавый голос спросил:

— Так кто тут влюблен и в.чью жену?

Мария обернулась и увидела Генри Ринфилда. На его худом умном лице, которое в свете прожекторов казалось белым, как мел, сияла улыбка.

— Вы могли хотя бы кашлянуть, — упрекнула его Мария. — Нельзя так пугать людей.

— Извините. Но даже если бы на мне были кованые сапоги, вы бы меня все равно не услышали из-за грохота этих проклятых кранов. Ну так кто и в кого влюблен?

— О чем это вы говорите?

— О любви, — терпеливо повторил Генри. — Вы что-то говорили об этом, когда я подошел.

— В самом деле? — рассеянно спросила девушка. — Ничего удивительного. Моя сестра говорит, что я часто разговариваю во сне. Наверное, я спала стоя. Вы не знаете, что Фрейд говорит о подобных сдвигах?

— Увы, не знаю. Это упущение с моей стороны. А что вы вообще здесь делаете? Холодно, да и дождь начинается. — Он уже потерял интерес к случайно подслушанной фразе.

Мария поежилась.

— Предавалась мечтам, наверное. И правда холодно.

— Пойдемте внутрь. Здесь есть прелестный старомодный бар. Там уютно и тепло. Бренди поможет вам согреться.

— Постель согреет меня еще лучше. Я слишком долго здесь простояла.

— Вы же не откажетесь выпить рюмочку на ночь с последним из рода Ринфилдов?

— Ни в коем случае! — засмеялась Мария и приняла протянутую руку. — Проводите меня.

В большой гостиной (ее едва ли можно было назвать баром) были глубокие зеленые кожаные кресла, медные столики, внимательные стюарды и великолепное бренди. Мария выпила одну рюмку, Генри — три, и после третьей в глазах у племянника директора, который определенно не умел пить, появилось явное, хотя и по-джентльменски сдержанное вожделение. Он взял девушку за руку, но ему хотелось чего-то большего.

Мария посмотрела на руку Генри.

— Это несправедливо, — заявила она. — Женщине, если она обручена или замужем, полагается носить кольцо. От мужчины ничего подобного не требуется. Мне кажется, это неправильно.

— Мне тоже так кажется, — сказал Генри. Если бы Мария сейчас предложила ему носить на шее колокольчик, он и с этим бы согласился.

— В таком случае, где ваше кольцо?

— Мое?

— Ну да. Сесили наверняка носит кольцо. Ваша невеста, если помните. Зеленоглазая девушка из Брин-Мор. Вы ведь не забыли о ней?

Алкоголь мгновенно выветрился из головы Генри.

— Вы наводили обо мне справки?

— В этом не было необходимости. Вы забыли, что я провожу пару часов в день с вашим дядей. Своих детей у него нет, так что племянники и племянницы — свет его очей. — Девушка взяла сумочку и встала. — Спасибо за бренди. Спокойной ночи, и приятных сновидений. Надеюсь, вам приснится ваша невеста.

Генри проводил Марию унылым взглядом.

Минут через пять после того, как Мария легла в постель, в дверь ее каюты постучали. Она отозвалась:

— Входите, не заперто!

Вошел Бруно и закрыл за собой дверь.

— А должно быть заперто. Когда вокруг бродят такие типы, как я и Генри…

— Генри?

— Я только что видел, как он заказал двойную порцию бренди. Парень смахивал на Ромео, который вдруг обнаружил, что пел серенады не под тем балконом. Миленькая у вас каюта.

— Неужели вы пришли в столь поздний час, чтобы обсудить интерьер?

— Вы заказывали именно это помещение?

— Странный вопрос! Вообще-то нет. Стюард, очень милый старик, предложил мне на выбор семь или восемь кают, и я выбрала эту.

— Понравился интерьер, да?

— Бруно, зачем вы пришли?

— Наверное, чтобы пожелать вам спокойной ночи. — Бруно неожиданно сел рядом с девушкой, обнял ее за плечи и прижал к себе. — И чтобы извиниться за то, что нарычал на вас в ресторане. Я все объясню вам позже, по пути домой. — Он так же стремительно поднялся на ноги, приказал: — Заприте дверь! — и вышел.

Мария смотрела ему вслед в полном изумлении.


«Карпентария» была большим судном (водоизмещением свыше тридцати тысяч тонн) и строилась с таким расчетом, что при необходимости ее было несложно переоборудовать для перевозки контейнеров. На ее борту могли разместиться около двухсот пассажиров, хотя и не с таким комфортом, как на трансатлантическом лайнере. Сейчас два ее передних трюма вмещали двадцать вагонов циркового поезда, животных и членов поездной бригады, а содержимое еще двенадцати вагонов было выгружено на причал и аккуратно размещено в трюме. Железнодорожные платформы были надежно закреплены на носу судна. В Италии цирк ожидали недостающие пустые вагоны и мощный локомотив, которому предстояло вести состав через горные районы Центральной Европы.

На следующий день, в шесть часов вечера, «Карпентарию» отделяли от Нью-Йорка семь часов ходу под проливным дождем и среди бурных волн — стабилизирующие устройства судна сводили качку к минимуму.

Бруно лежал на диване в своей каюте — одной из немногих роскошных кают на судне, когда в дверь постучали и вошел, судя по форме, судовой эконом. Мужчина держал в руке толстый черный портфель, что вовсе не удивило хозяина каюты.

— Добрый вечер, сэр. Вы меня ждали?

— Кто-то должен был ко мне зайти. Возможно, именно вы.

— Благодарю вас. Вы позволите? — Эконом запер дверь, повернулся к Бруно и хлопнул рукой по портфелю. — В наши дни у хозяйственников уйма бумажной работы.

Он открыл портфель, достал оттуда плоский прямоугольный металлический ящичек со множеством датчиков, развернул телескопическую антенну, надел наушники и медленно обошел сначала гостиную, потом ванную, на ходу покручивая рычажки. При этом он выглядел как нечто среднее между сапером, ищущим мины, и лозоходцем, ищущим воду. Десять минут спустя мужчина снял наушники и сунул прибор в портфель.

— Все чисто, — сказал он. — Хотя, сами понимаете, без гарантий.

Бруно показал на портфель:

— Я ничего не понимаю в подобных штуках, но, думаю, они вполне надежны.

— Так оно и есть. На суше. Но на судне столько железа! Корпус является проводником, все силовые кабели дают мощные магнитные поля. В таких условиях не только я, но и мой электронный приятель может ошибиться.

Мужчина уперся рукой в переборку, чтобы сохранить равновесие, когда «Карпентария», словно позабыв о своих стабилизирующих устройствах, неожиданно накренилась.

— Ночка, видно, будет нелегкая! Неудивительно, если мы наставим себе синяков. Первая ночь в море, сами понимаете. Люди еще не успели привыкнуть к качке.

Бруно показалось, что эконом ему подмигнул. Не имея представления о том, в какой степени этот человек пользуется доверием Харпера, артист ограничился ничего не значащим замечанием. Мужчина вежливо попрощался и ушел.

Ровно в шесть тридцать Бруно вышел на пассажирскую палубу. К счастью, она была совсем пуста. Трап находился всего в двух метрах от выхода. Бруно полулежа устроился на палубе, настолько удобно, насколько это возможно в столь неудобной для стороннего взгляда позе, и стал ждать развития событий. Через пять минут у него уже начало затекать колено, но тут появились два стюарда и избавили его от страданий. Сочувственно прищелкивая языками, они проводили «пострадавшего» в каюту и бережно уложили на диван.

— Подождите минутку, — сказал один из них, говоривший с сильным акцентом кокни. — Я сейчас позову доктора Беренсона.

Ни Бруно, ни, совершенно очевидно, Харперу и в голову не приходило, что на «Карпентарии» есть свой собственный врач. Это было явной оплошностью с их стороны: согласно международным законам, любое пассажирское судно обязано иметь врача. Бруно быстро произнес: