Алистер Маклин - Цирк

Около половины работников цирка были американцами. Лишь немногим из них доводилось плавать на теплоходе, отчасти из финансовых соображений, отчасти из-за того, что цирковой сезон очень длинный и свободными у них оставались только три недели в год, да и то в самое неудачное время — глубокой зимой. Для этих людей предстоящие гастроли были единственной в жизни возможностью посмотреть мир. Остальные сотрудники были в основном европейцами, почти все они родились по другую сторону «железного занавеса», и для них эта поездка могла стать единственной возможностью повидать родных и друзей.

Второй темой для разговоров были зловещие действия доктора Харпера и двух временно нанятых им медсестер. Все трое были крайне непопулярны. Доктор оказался суров, чтобы не сказать безжалостен, и, когда дело дошло до прививок, никто не смог проскользнуть сквозь ячейки широко раскинутой им сети. Он действовал очень решительно, не позволяя сотрудникам задаваться вопросом «быть или не быть». Конечно, люди цирка крепче и выносливее остальной части взрослого населения, но, что касается глубочайшего отвращения к уколам, надрезам и последующему воспалению руки, они ничем не отличаются от простых смертных. И тем не менее ни у кого не возникало сомнений в том, что цирку повезло — ему достался знающий и преданный своему делу врач.

Третьим объектом обсуждения стали два таинственных события. Прежде всего, появление патрульных, которые очень тщательно охраняли по ночам спальные вагоны поезда. В угрозы сотрудникам цирка, сделанные некими неизвестными, никто всерьез не верил, но другого повода для охраны не находилось. Потом случилось совершенно непонятное происшествие с двумя подозрительными электриками, которые пришли проверить электрическую проводку. Они уже почти закончили свою работу, когда у кого-то появились сомнения на их счет и была вызвана полиция. Электриков не знал никто, кроме Харпера, поэтому их продержали в заключении целых пять минут. За это время один из «электриков» успел позвонить адмиралу и доложить, что в спальных вагонах цирка жучков не обнаружено.

Последней, но, несомненно, самой увлекательной темой для разговоров были Бруно и Мария. К досаде Генри, которому приходилось бороться со своей совестью, этих двоих все чаще видели вместе, и они даже не пытались скрывать, что их тянет друг к другу. На растущие взаимные симпатии этой пары люди реагировали по-разному. Некоторых забавляло, что непробиваемая броня Бруно наконец-то дала трещину. Другие испытывали зависть: мужчины завидовали Бруно, потому что он без видимых усилий привлек внимание девушки, которая вежливо, но решительно пресекала любые другие попытки ухаживания; а женщины завидовали Марии, потому что Бруно был одним из самых видных холостяков в цирке и долгое время игнорировал любые другие знаки внимания. Третьи радовались за него (и это несмотря на то, что в цирке у Бруно было только трое близких друзей — Кан Дан, Мануэло и Робак), потому что все знали: с тех пор, как погибла его жена, Бруно стал печальным, одиноким и замкнутым и не обращал внимания на женщин. Большинство же окружающих считали вполне естественным и даже неизбежным то, что суперзвезда цирка сойдется с самой красивой молодой женщиной из множества привлекательных молодых женщин цирка.

На самом деле лишь после последнего представления в последний вечер пребывания цирка в городе Бруно довольно неуверенно предложил девушке посмотреть его апартаменты в поезде. Мария приняла предложение с совершенно спокойным видом, и он провел ее по подъездным путям и помог подняться по крутым ступенькам в конце вагона.

Бруно занимал роскошную отдельную квартиру, состоящую из гостиной, кухни-столовой, спальни и ванной комнаты (где, кроме всего прочего, была вделанная в пол ванна). Когда Мария после осмотра вернулась в гостиную, у нее был ошеломленный вид.

Бруно сказал:

— Как мне стало известно, напиток, который я обычно смешиваю для себя, американцы называют мартини. Я позволяю себе выпить лишь после окончания гастролей в очередном городе. Алкоголь и трапеция несовместимы. Вы не составите мне компанию?

— С удовольствием. Должна сказать, у вас здесь шикарно. Не хватает только жены, которая разделила бы с вами все это.

Бруно достал лед.

— Это что, предложение?

— Вовсе нет. Просто ваша квартира великовата для одного человека.

— Мистер Ринфилд очень добр ко мне.

— Не думаю, что он что-нибудь теряет на своей доброте, — сухо заметила девушка. — У кого-нибудь еще есть такие удобства?

— Я как-то не интересовался…

— Бруно!

— Вы правы, больше ни у кого.

— Во всяком случае, не у меня. Мое купе напоминает телефонную будку в горизонтальном положении. Впрочем, я понимаю, что между секретарем директора и суперзвездой огромная пропасть.

— Так оно и есть.

— Ох уж эти мужчины! Сама скромность!

— Поднимитесь со мной под купол, на трапецию, с завязанными глазами — и вы почувствуете разницу.

Мария вздрогнула почти непритворно.

— Да я даже на стуле не могу стоять, не чувствуя головокружения! Правда-правда. Вы заслужили ваш дворец. Что ж, надеюсь, мне всегда можно будет прийти полюбоваться вашими чертогами.

Бруно подал ей напиток.

— Я буду класть перед дверью специальный пригласительный коврик для вас.

— Спасибо. — Мария подняла бокал. — За наш первый вечер наедине! Мы ведь должны влюбиться друг в друга. Как по-вашему, что думают о нас сейчас ваши коллеги?

— Не могу отвечать за других. Лично мне сейчас хорошо. — Бруно посмотрел на поджатые губы девушки и поспешно добавил: — Вернее, нам сейчас хорошо. Очевидно, именно это думают в данный момент другие. Не менее сотни людей знают, что вы здесь, со мной. Вам не полагается застенчиво покраснеть?

— Нет.

— Увы, это утерянное искусство. Однако вряд ли вы пришли сюда только ради моих прекрасных глаз. Вы должны мне что-то сказать?

— Вообще-то, нет. Если помните, это вы меня пригласили, — улыбнулась Мария. — Интересно, зачем?

— Чтобы довести нашу игру до совершенства.

Мария перестала улыбаться и поставила бокал. Бруно быстро наклонился и коснулся ее руки:

— Не будьте дурочкой, Мария!

Девушка неуверенно посмотрела на него, улыбнулась и снова взяла бокал.

— Скажите, что и как я должен буду делать по прибытии в Крау?

— Это знает только доктор Харпер, но он еще не готов к разговору с вами. Мне кажется, он расскажет об этом вам — то есть нам — либо по пути через океан, либо уже в Европе. Но две вещи он все же сообщил мне сегодня утром…

— Так и знал, что вы хотите мне что-то сказать!

— Ну, я просто пыталась вас подразнить. Ничего не вышло, да? Вы помните двух мнимых электриков, из-за которых вызывали полицию? Это были наши люди, они искали подслушивающие устройства — жучки. Ребята уделили особое внимание вашей квартире.

— Жучки? В моей квартире? Послушайте, Мария, это начинает напоминать мелодраму.

— В самом деле? Вот вам вторая новость: несколько дней назад были обнаружены два жучка в кабинете мистера Ринфилда. Один в лампе, другой в телефоне. Вам это тоже кажется мелодраматичным?

Бруно не ответил, и девушка продолжила:

— Жучки решили не удалять. По предложению мистера Харпера, мистер Ринфилд несколько раз в день говорит по телефону с Чарльзом, делая завуалированные намеки и строя туманные предположения насчет некоторых интересующих его сотрудников цирка. Само собой разумеется, о нас с вами — ни слова. Если наши предполагаемые противники отслеживают все подозрения директора, то у них просто не остается времени ни на что другое. В том числе и на нас.

— Они просто сумасшедшие, — резко сказал Бруно. — И когда я говорю «они», то имею в виду не каких-то там «их», а Ринфилда с Харпером, которые играют в детские игры.

— Разве убийства Пилгрима и Фосетта — это игра?

— Храни меня Господь от женской логики! Я вовсе не об этом говорил.

— У доктора Харпера за плечами двадцатилетний опыт.

— Или однолетний двадцать раз подряд. Ладно, отдаю себя в руки специалиста. А пока, видимо, жертвенному бычку делать совершенно нечего.

— Верно. Хотя нет. Вы могли бы рассказать, как мне с вами связываться.

— Постучите два раза и спросите Бруно.

— Ваша квартира совершенно изолирована, и во время движения поезда я не смогу видеться с вами.

— Ну-ну! — Бруно широко улыбнулся, и Мария впервые увидела, как засияли его глаза. — Наблюдается некоторый прогресс. Вы думаете, что вам захочется меня увидеть?

— Не прикидывайтесь. Мне может понадобиться вас повидать.

Бруно кивнул:

— При движении поезда запрещено закрывать вагоны для прохода. В углу моей спальни есть дверь, которая выходит в коридор. Однако ручка на ней только с моей стороны.

— Я постучу к вам: тук-тук, тук-тук — и вы будете знать, что это я.

— Тук-тук, тук-тук, — серьезно повторил Бруно. — Люблю я эти детские игры!

Он проводил девушку до ступенек, ведущих в ее купе, и сказал:

— Ну что ж, спокойной ночи! Спасибо, что навестили меня.

Наклонившись, он легонько поцеловал девушку. Мария не отстранилась, только мягко заметила:

— Вам не кажется, что это чересчур реалистично?

— Вовсе нет. Приказ есть приказ. Мы должны производить определенное впечатление, и нельзя упускать такую прекрасную возможность. Сейчас за нами наблюдает не менее дюжины наших коллег.

Мария скорчила рожицу, отвернулась и вошла в купе.

Большую часть следующего дня занял демонтаж многочисленного и разнообразного оборудования цирка, составляющего арену, внутренние помещения и площадку аттракционов, и погрузка его в поезд длиной почти в километр. Постороннему могло показаться, что за столь короткий срок просто невозможно переместить в вагоны и на платформы все это имущество: клетки с животными, разборные комнатки артистов, многочисленные механизмы, используемые в представлении, павильон «Великого менталиста» и бог знает что еще. Однако работники цирка, наделенные опытом нескольких поколений, выполнили эту задачу с необыкновенной легкостью и спокойной деловитостью, которая превращала видимую суматоху в почти сверхъестественный порядок. Погрузка продовольствия для сотен животных и людей тоже казалась невероятно сложной задачей, но на деле последний грузовик отъехал от поезда примерно через час после прибытия первого. Вся операция напоминала военные учения по материально-техническому снабжению, с той лишь разницей, что любой беспристрастный наблюдатель неминуемо вынужден был бы признать действия работников цирка верхом эффективности.