— Мы можем покончить с этим прямо сейчас. После того, как вы отдадите мне пленки, вы можете садиться за руль и продолжить ехать, куда ехали.

Детектив медленно вытянул вперед сжатую в кулак руку, словно в игре в угадайку, где в кулаке могло не оказаться ничего.

— Вы готовы отдать мне за это пять сотен? — спросил он.

Кэрол посмотрела на его руку, а потом открыла сумочку, висевшую у нее на плече. Она вытащила бумажник, затем — чековую книжку.

— Предпочитаю наличные, — сказал он.

— У меня их нет.

Он снова пожал плечами.

— Ладно, я возьму чек.

Кэрол выписала его, пристроившись на крыле машины детектива.

Теперь, когда он наклонился, следя за Кэрол, Тереза смогла разглядеть маленькую черную вещицу в его руке. Тереза подошла ближе. Мужчина произнес свое имя по буквам. Когда Кэрол отдала ему чек, он опустил в ее ладонь две маленьких коробочки.

— С каких пор вы нас записываете? — спросила Кэрол.

— Прослушайте, и узнаете.

— Я сюда не шутки выслушивать пришла! — сказала Кэрол, и голос ее сорвался.

Он улыбнулся, складывая чек.

— И не говорите, что я вас не предупреждал. То, что вы от меня получили — это не все. Их еще много в Нью Йорке.

Кэрол застегнула сумочку и повернулась к машине, даже не взглянув на Терезу. Потом она остановилась и снова развернулась к детективу.

— Если они получили все, чего хотели, то теперь вы уже можете завязать с этим, правда? Обещаете, что сделаете это?

Он стоял, положив руку на дверцу своей машины и смотрел на Кэрол.

— Я все еще на работе, миссис Эйрд — все еще работаю на свою контору. Разве что вы решите срочно вылететь домой. Или куда-нибудь еще. Дайте мне расписку. Мне нужно будет что-то объяснить в конторе про отсутствие записей за последние несколько дней в Колорадо Спрингс, что-то такое, впечатляющее.

— О, пусть они выдумывают что-то впечатляющее сами!

Детектив осклабился и полез в машину. Включил передачу, высунул голову в окно, посмотрел назад, быстро сдал задним ходом и развернул машину. И покатил в сторону шоссе.

Звук его двигателя быстро затих вдали. Кэрол медленно пошла к машине, села за руль и стала смотреть сквозь лобовое стекло на поднимавшийся в нескольких футах впереди сухой склон холма. Ее лицо было таким безучастным, как если бы она была без сознания.

Тереза села рядом. Положила руку ей на плечо. Сжала ткань пальто и почувствовала себя бесполезной, словно чужая.

— О, я думаю, большая часть его слов — блеф, — вдруг сказала Кэрол. Но от этого блефа ее лицо стало серым, а голос — безжизненным.

Кэрол разжала руку и посмотрела на две кругленькие коробочки.

— Это место ничем не хуже, чем любое другое, — она вышла из машины, и Тереза пошла за ней. Кэрол открыла коробочку и вытащила катушку с плотной, жесткой пленкой. — Какая крохотная, да? Надеюсь, она горит. Давай ее сожжем.

Тереза чиркнула спичкой, укрывшись от ветра за автомобилем. Пленка сгорела быстро, и Тереза уронила ее на землю, где ее задул ветер. Кэрол сказала, чтобы она не беспокоилась, они могут выбросить обе пленки в реку. Он сидела в машине и курила сигарету.

— Который час? — спросила Кэрол.

— Без двадцати двенадцать.

Она села в машину, и Кэрол тут же завела двигатель и выехала на дорогу к шоссе.

— В Омахе я позвоню Эбби, а потом моему адвокату.

Тереза посмотрела на карту дорог. Омаха была ближайшим крупным городом, если они слегка повернут к югу. Кэрол выглядела уставшей, и в повисшей тишине Тереза чувствовала ее не улегшийся гнев. Автомобиль тряхнуло на выбоине, и Тереза услышала, как брякнула и покатилась где-то под передним сиденьем бутылка пива — та самая, которую они не смогли открыть в первый день путешествия. Ей хотелось есть, до рези в желудке хотелось есть вот уже несколько часов.

— Как насчет того, что поведу я?

— Ладно, — сказала Кэрол устало, обмякнув, как будто она сдавалась. Она быстро притормозила.

Тереза проскользнула на водительское сиденье между Кэрол и рулем.

— А как насчет того, чтобы остановиться и позавтракать?

— Я не могу есть.

— А выпить?

— Давай, только уже в Омахе.

Тереза разогнала машину, стрелка спидометра дошла до шестидесяти пяти, а потом застыла чуть ниже семидесяти. Они ехали по тридцатому шоссе. Потом свернули на шоссе 2-75, ведшее в Омаху, и дорога стала похуже.

— Ты не поверила ему насчет диктофонных пленок в Нью Йорке, да?

— Не говори об этом… Меня уже тошнит.

Тереза сжала руль, а потом заставила себя расслабиться. Она чувствовала, как огромная беда нависает над ними, маячит впереди и только начинает приоткрываться, самым краешком, и они неотвратимо приближаются к ней. Она вспомнила лицо детектива и то его едва различимое выражение, в котором, как она теперь поняла, затаилось злое намерение. В его улыбке она увидела желание причинить зло, хоть он и сказал, что не поддерживает ни одну из сторон, а еще она чувствовала, что он хотел, лично хотел их разлучить, потому что знал, что они вместе. Теперь она видела то, что раньше только чувствовала — целый мир был готов стать их врагом, и вдруг все, что было у них с Кэрол, перестало восприниматься как любовь или что-то хорошее, а превратилось в монстра между ними, которого каждая из них поймала в кулак.

— Я все думаю о том чеке, — сказала Кэрол.

Эти слова еще одним камнем легли ей на душу.

— Ты думаешь, они обыскали дом? — спросила Тереза.

— Может быть. Это может быть.

— Я не думаю, что они его нашли. Он далеко под скатертью.

Но ведь было еще письмо в книге. На мгновение странная гордость оживила ее, но тут же исчезла. Это было красивое письмо, и она бы предпочла, чтобы они лучше нашли его, а не чек, хотя для выдвижения обвинений они были бы примерно равноценны, и из обоих можно было сделать грязное доказательство. Письмо, которое она так и не вручила, и чек, который так и не обналичила. Конечно, скорее всего, они обнаружили письмо. Тереза не могла заставить себя рассказать Кэрол о письме и сама не знала почему — то ли из простой трусости, то ли от желания избавить Кэрол от еще одной напасти. Впереди показался мост.

— Там река, — сказала она. — Давай здесь?

— Сойдет, — Кэрол отдала ей коробочки. Она засунула полусгоревшую пленку назад в коробочку.

Тереза вышла, швырнула их через металлические перила и не стала провожать взглядом. Она посмотрела на молодого человека в комбинезоне, входившего на мост с другой стороны, и возненавидела себя за то, что в ней поднялось бессмысленное враждебное чувство к нему.

Оказавшись в гостинице в Омахе, Кэрол попыталась позвонить. Эбби не было дома, и Кэрол оставила сообщение, что перезвонит вечером в шесть, когда Эбби должна была вернуться. Кэрол сказала, что звонить адвокату нет смысла, потому что он будет на обеде до двух по местному времени. Кэрол хотела принять душ и выпить.

В баре гостиницы они заказали по коктейлю «Олд Фешен»[21] — в полной тишине. Когда Кэрол попросила повторить, Тереза тоже было заказала второй, но Кэрол сказала, что вместо коктейля Терезе нужно чего-нибудь поесть. Официант ответил, что в баре еда не подается.

— Она хочет что-нибудь съесть, — твердо сказала Кэрол.

— Столовая находится напротив, через вестибюль, мадам, и еще есть кафе…

— Кэрол, я могу подождать, — сказала Тереза.

— Пожалуйста, принесите мне меню? Она предпочитает поесть здесь, — сказала Кэрол, взглянув на официанта.

Тот помедлил, затем сказал:

— Да, мадам, — и ушел за меню.

Пока Тереза ела яичницу-болтунью и сосиски, Кэрол выпила третий коктейль. Наконец, Кэрол безнадежным тоном произнесла:

— Дорогая, могу я попросить у тебя прощения?

Этот тон задел Терезу даже больше, чем сам вопрос.

— Я люблю тебя, Кэрол.

— Но ты понимаешь, что это значит?

— Да, — она подумала, что тот момент оглушенности в машине был только моментом, так же, как и теперешняя ситуация — только ситуацией. — Я не понимаю, почему так должно быть всегда. И я не вижу, как это может что-то разрушить, — искренне ответила она.

Кэрол отвела руку от лица и откинулась назад, и теперь, несмотря на усталость, она выглядела так, как Тереза всегда себе ее представляла — глаза, которые могли быть нежными и жесткими одновременно, словно они испытывали ее; красиво очерченные красные губы, сильные и мягкие, хотя сейчас ее верхняя губа едва заметно подрагивала.

— А ты? — спросила Тереза, и вдруг поняла, что этот вопрос — такой же глобальный, как и тот, что ей без слов задала Кэрол в номере в Ватерлоо. Фактически, тот же самый вопрос.

— Нет. Я думаю, ты права, — ответила Кэрол. — И это заставила меня понять ты.

Кэрол пошла звонить. Было три часа дня. Тереза забрала счет, а потом уселась и стала ждать, думая, когда же это все закончится, и придет ли ободряющая весточка от адвоката Кэрол или от Эбби. А может, ситуация сначала ухудшится, прежде чем пойти на поправку.

Кэрол отсутствовала почти полчаса.

— Мой адвокат еще ничего не слышал, — сказал она. — И я ему пока ничего не рассказала. Не могу. Мне придется написать об этом в письме.

— Я подумала, что ты так и сделаешь.

— О, ты подумала, — сказала Кэрол и улыбнулась впервые за целый день. — А что ты скажешь, если мы остановимся здесь? Я как-то больше не хочу путешествовать.

Кэрол заказала для себя обед в номер. Они вдвоем прилегли вздремнуть, но когда без четверти пять Тереза проснулась, Кэрол рядом не было. Тереза оглядела комнату, заметив на туалетном столике черные перчатки Кэрол и ее мокасины, стоявшие рядышком под креслом. Тереза прерывисто вздохнула. Сон ее совсем не освежил. Она открыла окно и посмотрела вниз. Это был не то седьмой, не то восьмой этаж, она не могла вспомнить, который именно. Мимо гостиницы прополз трамвай, люди на тротуаре двигались во всех направлениях, перебирая ногами, как заведенные, и ей в голову пришла шальная мысль прыгнуть. Она отвела взгляд от тусклой линии серых зданий на горизонте и закрыла глаза, чтобы их не видеть. Потом она повернулась, и Кэрол уже была в номере, стояла у двери и смотрела на нее.