Агата Кристи - Трагедия в трех актах

Обойдя вокруг дома, мисс Милрей начала подниматься по заросшей сорняками тропинке. Эркюль Пуаро последовал за ней. Мисс Милрей остановилась у старой каменной башни, каких было немало на этом побережье. Башня казалась совсем ветхой, но на грязном окне была занавеска.

Мисс Милрей вставила ключ в большую деревянную дверь. Ключ протестующе заскрипел, и дверь открылась со стонущим звуком. Мисс Милрей вошла внутрь с фонариком в руке.

Ускорив шаг, Пуаро в свою очередь бесшумно шагнул через порог. Луч фонарика мисс Милрей скользил по стеклянным ретортам, бунзеновским горелкам[67] и различным аппаратам.

Подобрав лом, мисс Милрей занесла его над каким-то стеклянным прибором, когда чья-то рука удержала ее. Она вскрикнула и обернулась.

Зеленые кошачьи глаза Пуаро смотрели ей в лицо.

– Вы не можете этого сделать, мадемуазель, – заявил он. – Это называется уничтожением улик.

Эркюль Пуаро расположился в большом кресле. Настенные светильники были выключены – фигуру в кресле освещала лишь лампа под розовым абажуром. Казалось символичным то, что свет падал только на Пуаро, трое его слушателей – сэр Чарлз, мистер Саттерсвейт и Эгг Литтон-Гор – оставались в темноте.

Пуаро говорил мечтательным голосом, словно обращаясь в пространство, а не к аудитории.

– Цель детектива – реконструировать преступление. Для этого нужно громоздить один факт на другой, как вы ставите одну карту на другую, сооружая карточный домик. И если факты не будут соответствовать друг другу – если карта не удержится, – вам придется начать стройку заново, иначе домик обрушится…

Как я говорил на днях, существуют три различных типа ума: ум режиссерский, который видит, как можно достичь эффекта реальности с помощью механических приспособлений, – к тому же типу относится ум зрительский, легко воспринимающий театральные эффекты, – юный, романтический ум и, наконец, друзья мои, ум прозаический, который видит не синее море и деревья мимозы, а раскрашенный задник.

Итак, mes amis[68], я перехожу к смерти Стивена Бэббингтона в прошлом августе. В тот вечер сэр Чарлз Картрайт выдвинул теорию, что Стивена Бэббингтона убили. Я не согласился с этой теорией, так как не мог поверить, что такого человека могли убить и что при сложившихся тем вечером обстоятельствах можно было отравить какое-то конкретное лицо.

Сейчас я признаю, что сэр Чарлз был прав, а я ошибался. Причина была в том, что я смотрел на происшедшее с неверной точки зрения. Верную я обнаружил только двадцать четыре часа назад, и тогда убийство Стивена Бэббингтона сразу стало выглядеть логичным и возможным.

Но я временно отвлекусь от этого пункта и поведу вас шаг за шагом по тропинке, которой следовал сам. Смерть Стивена Бэббингтона можно назвать первым актом нашей драмы. Занавес опустился после этого акта, когда мы все покинули «Воронье гнездо».

Второй акт драмы начался в Монте-Карло, когда мистер Саттерсвейт показал мне сообщение в газете о смерти сэра Бартоломью. Сразу стало ясно, что я заблуждался, а сэр Чарлз был прав. И Стивен Бэббингтон, и сэр Бартоломью Стрейндж были убиты, и эти два убийства – части одного и того же преступления. Позднее третье убийство завершило серию – убийство миссис де Рашбриджер. Следовательно, нам нужна логичная теория, связывающая воедино эти три смерти – иными словами, доказывающая, что все три преступления совершило одно и то же лицо в своих собственных интересах.

Скажу сразу – меня более всего беспокоил тот факт, что убийство сэра Бартоломью Стрейнджа произошло после убийства Стивена Бэббингтона. Глядя на все три преступления без учета времени и места, казалось наиболее вероятным, что главным из них было убийство сэра Бартоломью, а остальные два – второстепенными, происшедшими в результате связи двух других жертв с сэром Бартоломью Стрейнджем. Однако, как я заметил ранее, нельзя заставить преступление выглядеть так, как удобно тому, кто его расследует. Таким образом, получалось, что второе убийство явилось результатом первого, в котором и следует искать ключ ко всей тайне.

Однако склонность к теории вероятностей побудила меня всерьез задуматься над версией ошибки. Было ли возможно, что первой жертвой наметили сэра Бартоломью, а мистера Бэббингтона отравили по ошибке? Но мне пришлось отказаться от этой идеи. Всем близко знавшим сэра Бартоломью Стрейнджа было известно, что он никогда не пил коктейли.

Еще одно предположение: не был ли Стивен Бэббингтон отравлен ошибочно вместо сэра Бартоломью или кого-то другого из присутствовавших? Не найдя ни единого доказательства этой теории, я был вынужден вернуться к выводу, что убийство Стивена Бэббингтона было преднамеренным, и сразу же оказался в тупике, так как это выглядело абсолютно невозможным.

Расследование всегда нужно начинать с самых простых и очевидных версий. Учитывая, что Стивен Бэббингтон выпил отравленный коктейль, кто имел возможность добавить в него яд? На первый взгляд казалось, что это могли сделать только два человека, которые смешивали и разносили коктейли, – сэр Чарлз Картрайт и горничная Темпл. И хотя каждый из них мог добавить яд в стакан, ни у кого из них не было ни малейшей возможности вручить отравленный коктейль именно мистеру Бэббингтону. Темпл могла это сделать, раздав все коктейли другим и предложив ему единственный оставшийся стакан – это нелегко, но не невозможно. Сэр Чарлз мог взять этот стакан и лично передать его мистеру Бэббингтону. Но ни того ни другого не произошло. Все выглядело так, будто отравленный напиток попал к Стивену Бэббингтону совершенно случайно.

К тому же ни сэр Чарлз, ни Темпл не присутствовали в Мелфорт-Эбби тем вечером, когда умер сэр Бартоломью. Кто имел наилучший шанс отравить портвейн сэра Бартоломью? Исчезнувший дворецкий Эллис и помогавшая ему горничная. Но не следовало исключать и кого-то из гостей. Кто-то из них мог проскользнуть в столовую (хотя это было рискованно) и подлить никотин в стакан с портвейном.

Когда я присоединился к вам в «Вороньем гнезде», вы уже располагали списком людей, присутствовавших на обеде и там, и в Мелфорт-Эбби. Могу теперь сказать, что четыре имени, возглавлявшие список, – капитана и миссис Дейкрс, мисс Сатклифф и мисс Уиллс – я отмел сразу же. Никто из них никак не мог знать заранее, что они встретят на обеде Стивена Бэббингтона. Использование никотина в качестве яда указывало на тщательно продуманный план, а не на тот, который можно осуществить под влиянием момента. В списке оставались еще три имени – леди Мэри Литтон-Гор, мисс Литтон-Гор и мистер Оливер Мэндерс. Они выглядели маловероятными, но возможными кандидатами. Будучи местными жителями, они могли иметь мотив для устранения Стивена Бэббингтона и выбрать обед у сэра Чарлза для приведения плана в действие. С другой стороны, я не мог найти ни одного доказательства, что кто-то из них это сделал.

Думаю, мистер Саттерсвейт рассуждал так же, как я, и сосредоточил подозрения на Оливере Мэндерсе. Должен сказать, что молодой Мэндерс выглядел наиболее вероятным подозреваемым. Вечером в «Вороньем гнезде» он проявлял все признаки нервного напряжения, у него были искаженные взгляды на жизнь вследствие личных неприятностей, он обладал сильным комплексом неполноценности, который часто является причиной преступлений, пребывал в возрасте, которому свойственна неуравновешенность, и к тому же ссорился или, по крайней мере, демонстрировал враждебность к мистеру Бэббингтону. А позже мы услышали его невероятную историю о письме сэра Бартоломью Стрейнджа и показания мисс Уиллс о газетной вырезке с заметкой о никотине, выпавшей из его бумажника. Таким образом, Оливера Мэндерса, безусловно, следовало поместить во главе перечня семи подозреваемых.

Но потом, друзья мои, у меня возникло странное ощущение. Казалось очевидным и логичным, что лицо, совершившее оба преступления, должно было присутствовать на обоих мероприятиях – иными словами, входить в упомянутый список. Но я чувствовал, что эта очевидность сфабрикована таким образом, чтобы любой здравомыслящий человек принял ее как аксиому. Фактически я ощущал, что смотрю не на реальность, а на искусно нарисованную декорацию. По-настоящему умный преступник должен был понимать, что любого из тех, кто упомянут в этом списке, обязательно заподозрят, и, следовательно, постараться не попасть в него.

Иными словами, убийца Стивена Бэббингтона и сэра Бартоломью Стрейнджа присутствовал в обоих случаях – но не явно.

Кто же присутствовал в первом случае и отсутствовал во втором? Сэр Чарлз Картрайт, мистер Саттерсвейт, мисс Милрей и миссис Бэббингтон.

Мог ли кто-то из этих четверых присутствовать в Мелфорт-Эбби в качестве не самого себя, а кого-то другого? Сэр Чарлз и мистер Саттерсвейт находились на юге Франции, мисс Милрей была в Лондоне, а миссис Бэббингтон – в Лумуте. Вроде бы наиболее вероятными кандидатами из четырех казались мисс Милрей и миссис Бэббингтон. Но могла ли мисс Милрей появиться в Мелфорт-Эбби, оставшись никем не узнанной? Такие характерные черты лица, как у нее, нелегко замаскировать и нелегко забыть. То же относится и к миссис Бэббингтон.

Тогда могли ли присутствовать там неузнанными мистер Саттерсвейт или сэр Чарлз Картрайт? Мистер Саттерсвейт – возможно, но не более того, а вот сэр Чарлз – совсем другое дело. Он актер, привыкший играть роль. Но какую роль он мог играть в Мелфорт-Эбби?

И тогда я задумался о дворецком Эллисе. Эта таинственная личность возникла ниоткуда за две недели до преступления и в ночь после него бесследно исчезла. Почему Эллису это удалось? Потому что его не существовало в действительности! Эллис был умелым созданием режиссера – частью декораций из картона и краски.

Но возможно ли такое? В конце концов, слуги в Мелфорт-Эбби знали сэра Чарлза Картрайта, а сэр Бартоломью Стрейндж был его близким другом. Впрочем, слуги не создавали особого риска – если бы кто-то из них узнал сэра Чарлза, все могло сойти за шутку. С другой стороны, если за две недели не возникло никаких подозрений, можно было действовать наверняка. Я вспомнил то, что, как мне рассказывали, слуги говорили о дворецком. Он «вел себя по-джентльменски», «служил в лучших домах» и знал несколько светских скандалов. Но самое многозначительное замечание сделала горничная Алис. «Он не походил ни на одного из дворецких, с которыми мне доводилось работать», – сказала она. Когда мне передали эти слова, они подтвердили мою теорию.