Джон Диксон Карр - Тот же самый страх

Et ego ad astra!

– Благородный девиз, милорд, – ворвался в его мечты голос Хопвита, – но подобает ли выкрикивать его во весь голос в такой поздний час?

– Я что, кричал вслух, Хопвит?

– Боюсь, что так, милорд.

Хопвит торжественно вошел в комнату, неся большой поднос, на котором находились чаша с табаком, три длинные трубки, графин бренди, кувшин с водой, тяжелый бокал без ножки и стакан со свернутыми бумажными фитилями для раскуривания трубок. За ним маячили землистые лица двух кухонных девушек, которым предстояло унести ванну.

С видом завоевателя Хопвит придвинул одной рукой круглый стол красного дерева к самому креслу, как будто стол вовсе ничего не весил. Ловко накрыл столешницу белой скатертью, на скатерть поставил поднос и отступил на шаг, довольный проделанной работой.

– Все ли в порядке, милорд?

– Прекрасно, замечательно! Хопвит, у меня есть деньги?

Хопвит, пристально наблюдавший за двумя прислужницами, возившимися с ванной, хлопнул в ладоши, чтобы те шевелились быстрее.

– Деньги, милорд? При вас – нет. Из-за вашей… рассеянности, как вы помните, ее светлость приказали мне носить ваш кошелек.

– Неужели? – переспросил Филип тоном, не сулившим ничего хорошего. – Завтра же вернете кошелек мне. А пока дайте каждой из служанок по кроне.

– По кроне, милорд?!

– Что, мало? Ну, тогда дайте им…

– Милорд! – Потрясенный Хопвит едва не упал на колени. – Им на двоих и четырех пенни слишком много! Ее светлость прекрасно знает цену деньгам и полагает, что…

– То, что полагает ее светлость, в моем доме больше значения не имеет. Вам ясно?

– Да, милорд.

– Отлично! Делайте, как я приказал, а себе возьмите сколько сочтете нужным. Спокойной ночи, приятных снов. Вот и все.

Филип снова остался один.

И табак, и глиняные трубки не внушали доверия, не говоря уже о воде. Он вынул пробку из графина, налил себе полбокала бренди, отпил глоток – и едва не задохнулся: во рту горело, дыхание перехватило, глаза наполнились слезами. Постепенно бренди оказало свое действие: в желудке стало тепло и приятно. Филип растянул губы в улыбке и медленно допил бренди до конца.

Обойдя кресло, он выбрал длинную и тяжелую кочергу. Все так же безрадостно улыбаясь, он подкинул ее в руке. Затем направился к двери, соединяющей спальню с гардеробной.

В гардеробной было темно, если не считать одинокой свечи в стеклянном подсвечнике. Хлорис, наверное, в своем будуаре, за запертой на засов дверью, а может быть, в спальне за будуаром.

Филип подергал ручку, повернул ее. Закрыто. Но Хлорис, без сомнения, там. Когда ручка повернулась и заскрипела, он услышал шорох и скрип, доносившийся со скамьи подле туалетного столика.

– Кто там? – послышался шепот.

– Ваш муж, мадам. Откройте дверь!

– Нет! – ответил ее голос, как будто испуганно.

– У меня, – продолжал он, – крепкая, прочная кочерга. Либо вы, мадам, откроете дверь, либо я разобью ее вдребезги. Выбор за вами.

– Нет! Нет!!! Уходите! Вы что, с ума сошли? Сосновая дверь казалась не слишком прочной.

Филип примерился справа. Кочерга с грохотом ударила по верхней филенке – в крошечной комнатке как будто разорвалась граната. Щепки полетели во все стороны, дверь зашаталась, заходила ходуном.

Филип поводил кочергой в проломе.

– Еще один-два удара, и все. А потом…

– Нет! Перестаньте! Я открываю!

Шорох шелковых юбок; он услышал, как отодвигается засов, потом каблучки застучали прочь. Когда Филип ворвался в будуар жены, там никого не было Он успел вовремя и заметил, как взметнулась шелковая ночная сорочка и исчезла за дверью, ведущей в спальню Хлорис.

– Вам нечего бояться! – сухо сказал он. – Я просто демонстрировал, мадам, что мои намерения серьезны. Если… – Он шагнул через порог спальни – дверь была открыта – и замер в изумлении.

Комната была большая и просторная, как и его собственная спальня, хотя и перенасыщенная позолотой, зеркалами на стенах, оклеенных малиновыми обоями, и муслиновыми оборками на шторах. Тяжелый приторный запах напоминал о лавке парфюмера. Все флаконы с духами были открыты. Почти все пространство спальни занимала огромная кровать; полог был отдернут, и по обе стороны в канделябрах горели восковые свечи. Слева от кровати висел тонкий красный шнурок колокольчика.

Однако Хлорис здесь не было.

Вместо нее, отпрянув в ужасе, широко распахнув карие глаза, стояла женщина в шелковом пеньюаре с таким коротким подолом и таким низким вырезом, что нужны были длинные лямки, чтобы удерживать на ней это сооружение. Темно-каштановые волосы ее были уложены в такую же прическу, как у Хлорис.

– Не бейте меня! – вскрикнула она, пятясь и едва не падая на кровать. – Я не виновата! О боже, не бейте меня!

Перед ним была Молли, горничная Хлорис.

Филип застыл в изумлении. Вдруг ему вспомнились события недавнего вечера.

Он видел вместе Хлорис и Молли в будуаре Хлорис в доме леди Олдхем в Лондоне. Тогда еще он смутно отметил про себя, что жена и служанка чем-то похожи между собой. Они одного роста, у них похожие голоса, интонации, даже манера говорить. Теперь он видел, что и фигуры у них похожи.

Если бы Молли приказали изображать Хлорис, – отвечать вместо нее из-за двери или мельком показываться в окне, – она бы обманула кого угодно.

А Хлорис получала свободу… для чего?

Филип не слышал, насколько резким и убийственным стал его голос.

– Где моя жена?

Полные слез глаза Молли, огромные от страха, скосились вбок.

– Она… ее здесь нет.

– Я это заметил. Где она?

– Милорд, она уехала за границу.

– Уехала за… О! Ты хочешь сказать, что она уехала из дома?

Даже самое забитое существо, загнанное в угол, способно нанести ответный удар. Молли заговорила простонародным языком с легким ирландским акцентом, забыв о благородном произношении.

– Конечно, а чего вы хотели? Дьявол вас разбери! Бить будете? Мне не впервой терпеть обиду за хозяйку! – Она опустилась на край кровати, потом упала на бок и залилась слезами.

Филип смерил ее взглядом и оглянулся через плечо. В будуаре горело несколько свечей. На ярко освещенном туалетном столике времен королевы Анны, под зеркалом, стояли флакон со свинцовыми белилами, пудреница, «заячья лапка» для румян и прочие безделушки. Оставшись одна, Молли стала мазаться косметикой Хлорис и воображать себя Хлорис!

Филип зашарил в темноте. Здесь, в спальне, было еще более душно, поскольку в камин бросили надушенные пастилки. Ему удалось найти чашу и кувшин с водой. Вода была затхлая, но он решил, что сойдет и такая.

Прихватив полотенце, он подошел к кровати:

– Сядь, Молли!

Молли, все еще рыдая, вздрогнула, но рискнула открыть один глаз.

– Коли вы меня побьете…

– Я не собираюсь бить тебя, Молли, или вообще обижать. Сядь.

Молли села так резко, что обе бретельки ее ночной сорочки упали с предсказуемым результатом. Пылая от смущения, она поспешила поправить их. Филип деликатно отвел глаза в сторону и поставил чашу с водой на пол.

– Милорд! Зачем вам вода?

– Молли, ты знаешь, для чего женщины покрывают лицо тонким слоем белил, а потом припудриваются сверху?

– Как для чего? Так модно!

– Не совсем. Они мажутся белилами, а потом присыпают сверху пудру, потому что пудра скрывает следы оспы. Но твое лицо не обезображено оспой, как и лицо моей жены. Свинцовые белила очень ядовиты – от них на коже появляются нарывы и фурункулы. Не дергайся, Молли. Сейчас я смою всю эту дрянь с твоего лица.

Внезапно Молли подалась вперед и крепко схватила его за руку. Голова ее по-прежнему была опущена.

Филип заставил ее поднять лицо, но она закрыла глаза. Поскольку он старался не сделать ей больно, умывание продолжалось довольно долго.

– Милорд! – прошептала Молли, не открывая глаз.

– Да?

– Вы мне нравитесь, – призналась Молли. – Вы мне нравились, даже когда говорили, что у вас не все дома. Я всегда знала, что вы не дурак; я говорила ее светлости, что вы хороший человек. Да только прежде я и не догадывалась, почему вы мне так глянетесь. Потому что…

– Посиди спокойно, хорошо?

Закончив умывать ее, любуясь посвежевшим и хорошеньким личиком, Филип протянул девушке полотенце, чтобы та вытерлась. Но Молли продолжала говорить даже из-за полотенца.

– Я держала рот на замке… И никому не говорила… Всякий раз, как мы переезжали сюда, она… Да взгляните сами!

Она показала на громадный платяной шкаф, занимавший всю западную стену спальни и оклеенный малиновыми обоями. Филип сразу понял, что шкаф этот с секретом – дверца у него шла по узкой стенке и смотрела на юг.

– Потайная лестница? – спросил он.

– Вот именно. Бывает, ее внизу поджидает лошадь, иногда она ходит пешком. Но каждую ночь она потихоньку выбирается из дому, бегает к любовнику и милуется с ним до самого утра. Милорд, я честно хотела все вам рассказать, только боялась сделать вам больно!

Чаша с водой задрожала в руках Филипа.

– Ты действительно считаешь, – сквозь зубы процедил он, – что поведение моей жены способно причинить мне боль?

– О, вам только кажется, что нет, но я наблюдала за вами. Я знаю!

– Посмотрим!

– Она думает, – вскричала Молли, отшвыривая полотенце, – что она очень умная! Но в «Пристани» про нее всем известно: и кухарке, и Холдсуорту, и всем! Помяните мое слово, она сама нарочно распускала о себе слухи. А вот в Лондоне про ее шашни с полковником Торнтоном ни одна душа не знает.