— Ну и что — прекратил он свои проделки?

— Еще бы!

— Откуда вы знаете?

— Я знаю своих клиентов. Если бы кто-нибудь из моей фирмы попытался заняться вымогательством, бац! — тут же зазвонил бы телефон. Нет, нет, Сигги с тех пор ни во что не лез. Ни одной жалобы больше не было.

— Это несколько странно, не правда ли?

— Странно? Почему?

— Если, конечно, он не начал выигрывать.

— Нет, он по-прежнему проигрывал время от времени. Нет такого игрока, который постоянно выигрывает.

— Как же он тогда платил свои долги?

— Не знаю.

— Гм.

— А это убийство было связано с азартной игрой? — спросил Кэвано.

— В какой-то мере.

— Знаете, — сказал Кэвано, — я могу поверить, что Сигги способен на многое, но не на убийство. Как убили этого типа?

— Топором.

— Кровавое дело?

— Что?

— Много крови было кругом?

— Да.

— Тогда забудьте про Сигги. Если бы речь шла об отравлении, тогда еще может быть. Это, скорее, по его части. Но топором? Да Сигги хлопнулся бы в обморок, если бы порезал палец о край гроссбуха. Нет, сэр. Если кого-то убили топором, то Сигги Рур тут ни при чем.

Одним из полицейских, который спустился во вторник утром в подвал дома 4111 по Пятой Южной, был Стив Карелла.

Летом городская улица — это публичное место. Большинство граждан выходит из дома на воздух подышать, окна широко распахнуты, звуки усиливаются, между улицей и домом постоянно происходит общение, какого зимой ие бывает. Даже размягченный асфальт в водостоках вписывается в этот процесс слияния, в ту безликую смесь, которая поистине самая скверная сторона района трущоб. Человек, снимающий жилье в битком набитом многоквартирном доме, лишен многих радостей жизни и большинства удобств, он не знает главного — уединения, а летом он лишен даже видимости уединения.

В январе дела обстоят несколько лучше.

Некое уединение дает хотя бы теплое пальто, укутывающее тело, глубокие карманы, куда можно засунуть и согреть руки. Приятное уединение сулит вестибюль дома с горячим радиатором. Отгороженным от других чувствует себя человек, сидя у большого стола, купленного, когда он только что приехал из Пуэрто-Рико, и уютно в тепле на кухне, наполненной запахами пищи. Не лишено приятности мимолетное общение, когда, спеша по улице, можно обменяться несколькими словами с повстречавшейся знакомой, словами краткими и по существу, ибо пар идет изо рта, говори быстрее, дорогая, на улице чертовски холодно.

Миссис Уитсон, негритянка, которая мыла окна и полы в доме 4111 по Пятой Южной и сын которой колол дрова для покойного Джорджа Лэссера в том же доме, стояла на тротуаре, перебрасываясь торопливыми словами с пожилым мужчиной в синем комбинезоне, когда Карелла приблизился. Он не мог расслышать, о чем они говорили, но видел, что миссис Уитсон узнала его, потому что легким кивком головы она показала на него, и человек, с которым она говорила, повернулся, посмотрел на Кареллу и возобновил прерванный разговор. Когда Карелла подошел, миссис Уитсон обратилась к нему:

— Хелло. Вы ведь детектив, правда?

— Да, миссис Уитсон, — сказал Карелла.

— Подумать только, он помнит, как меня зовут, — сказала она, выдвинув подбородок, как и во время первой встречи, и с вызовом глядя на него, словно говоря, что ниКто не помешает ей делать то, что она считает нужным.

— Я никогда не забываю, как зовут леди, миссис Уитсон, — сказал' Карелла, и на одну секунду огонь притух в ее глазах, и на одну секунду она стала просто костлявой, изможденной тяжелым трудом женщиной, которой добродушно сделал комплимент интересный молодой человек.

— Спасибо, — сказала она и скрестилась взглядом с Карел- лой.

Он улыбнулся и ответил:

— Не за что.

— Я как раз говорила с мистером Айверсоном, — сказала она. Ее глаза не отрывались от лица Кареллы. Внезапно в этих глазах появилась тень подозрения, может быть, против воли старой женщины, может быть, просто в силу привычки. Ты помыкал моим народом сотню лет, мой дед был рабом, которого били плетью, а теперь ты говоришь мне «леди» и пришел умасливать меня, так к кому ты подбираешься, к моему сыну? Что ты еще хочешь отнять у меня? Моего сына Сэма, который мухи не обидел? — Вы знакомы с мистером Айверсоном?

— Не думаю, — сказал Карелла. — Здравствуйте. Я — детектив Карелла.

— Здравствуйте, — сказал Айверсон и протянул руку.

— Мистер Айверсон — смотритель соседнего здания, — сказала миссис Уитсон. — Я как раз говорила с ним насчет работы для Сэма.

— Миссис Уитсон спрашивает, не может ли он снова колоть дрова для меня, — сказал мистер Айверсон.

— А он раньше колол дрова для вас? — спросил Карелла.

— Конечно, еще., до того, как эта идея пришла в голову Лэссеру. У меня в доме тоже есть камины у некоторых жильцов.

— Ну и камины в этих домах, — сказала миссис Уитсон. — Такие старые, не успеют их затопить, как вся комната полна дыма.

— Все-таки они обогревают комнаты, — сказал Айверсон.

— Еще бы. Если не помрешь от холода, так задохнешься от дыма.

Она засмеялась, Карелла и Айверсон тоже засмеялись.

— Ладно, пришлите его ко мне, — сказал Айверсон. — Может быть, договоримся, как райьше.

— Я пришлю его, — сказала миссис Уитсон и помахала ему рукой, когда он пошел к своему дому. Как только он отошел достаточно далеко, чтобы не слышать ее слов, она повернулась к Карелле, посмотрела ему прямо в глаза и спросила:

— Вы пришли за моим сыном?

— Нет, миссис Уитсон.

— Не обманывайте меня.

— Я не обманываю вас. Я не думаю, что ваш сын имеет какое-нибудь отношение к убийству Джорджа Лэссера.

Миссис Уитсон продолжала смотреть в упор на Кареллу. Потом кивнула головой и сказала: «О’кей».

— О’кей, — сказал Карелла.

— Тогда зачем вы сюда пришли?

— Хочу еще раз осмотреть подвал.

— Если вы хотите его осмотреть, — сказала миссис Уитсон, — вы лучше поторопитесь, пока мы оба не закоченели до смерти. — Она улыбнулась. — Знаете, как туда пройти?

— Знаю, — сказал он.

Человек по фамилии Капловиц встретил его у входа в подвал.

— Моя фамилия Капловиц, — сказал он. — Кто вы такой и что вам здесь надо?

— Моя фамилия Карелла, — ответил Карелла, показывая полицейский жетон. — Я хочу спуститься в подвал и осмотреть его.

Капловиц покачал головой.

— Невозможно.

— Почему?

— Я всего час назад вымыл подвал шлангом. — Капловиц покачал головой. — Видывал я грязные подвалы, можете мне поверить, много грязных подвалов. Но такого грязного подвала, как этот, никогда! Никогда за всю мою жизнь. Два дня я здесь работаю, два дня, как меня нанял мистер Готлиб. Два дня я спускаюсь в этот подвал, я прямо-таки живу в нем, я осматриваюсь и говорю себе: «Капловиц, это же дико грязный подвал». Два дня я терплю. Но сегодня утром я больше не мог терпеть. «Капловиц, сказал я себе, ты кто, привратник или помоечник?» Я привратник. Капловиц — привратник! И я не могу переносить такой грязи. Поэтому я вынес все вещи жильцов из подвала, чтобы не промокли, прикрыл уголь брезентом, потом взял шланг и пш-ш-ш-ш! По всему полу! Я все вымыл, все! Под, над, внизу, наверху, все до крошки. И за мусорными ящиками, и под верстаком, и возле топки, и за стиральной машиной, и под раковиной, и слив, все вымыл Капловиц-привратник. Так что сейчас вы не можете туда спуститься.

— Почему же, если там уже чисто?

— Еще не высохло, — сказал Капловиц. — Вы хотите, чтобы на полу остались следы?

— Вы постелили газеты? — спросил Карелла с улыбкой.

— Ха-ха-ха. Очень смешно, — сказал Капловиц.

— Сколько времени подвал будет высыхать? — спросил Карелла.

— Послушайте, мистер, — сказал Капловиц. — Чего вам спешить? Этот подвал сто лет не мыли. И наконец его вымыли, ну, пусть себе высохнет, о’кей? Дайте ему высохнуть. Сделайте одолжение, прогуляйтесь, обойдите квартал несколько раз, и когда вернетесь, все будет сухо и чисто, вы даже не узнаете этот подвал.

— О’кей, — сказал Карелла. — Десять минут.

— Пятнадцать.

— Десять, — сказал Карелла.

— Вы решили поторговаться со мной? Вы думаете, если вы сказали «десять минут», то пол высохнет за десять минут? Пятнадцать минут, о’кей? Все будет сухо и чисто, и вы сможете, спуститься вниз и снова все испачкать, о’кей?

— Ладно, пятнадцать минут, — сказал Карелла и направился в кондитерскую на углу выпить чашку кофе. Он позвонил в комнату сыскной группы, чтобы узнать, нет ли для него новостей, и Берт Клинг сказал, что звонил Хейвз и просил передать, что из дома поедет прямо в контору фирмы «Кэвано и Пост». Карелла поблагодарил и снова вернулся к дому 4111. Капловиц уже ушел. Карелла прошел через вестибюль первого этажа, открыл дверь и остановился наверху лестницы, ведущей в подвал.

В подвале было тихо, только доносился гул из закрытой топки и иногда дребезжали трубы, проходившие по потолку. Он спустился по ступенькам в темноту — где-то в глубине подвала виднелся свет, но он не освещал ступенек. Он нащупал рукой шнурок выключателя верхнего света и дернул за него. Лампочка, висевшая на проводе, закачалась, когда он отпустил шнурок, отбрасывая широкую дугу света на серые стены подвала, на верстак, потом снова тьма, свет, тьма, пока, наконец, лампочка не остановилась, оставив круг света на цементном полу и верстаке, за которым уже было темно. Другой источник света находился в глубине подвала. Это была вторая лампочка, висевшая над раковиной и сливом.

В нос бил запах дезинфицирующего средства. Капловиц честно потрудился.

Карелла направился к верстаку возле ящика с углем и вдруг почувствовал резкий порыв ветра, полоснувший по лицу; он вначале подумал, что кто-то оставил окно открытым. Он вышел из освещенного круга и направился в темноте туда, откуда сквозило. Потом вошел во второй освещенный круг, в котором виднелись стиральная машина, раковина и слив в цементном полу, и снова погрузился в темноту. Казалось, что где-то в дальнем конце подвала просачивается естественный свет. Он пошел на этот свет и с удивлением обнаружил дверь на улицу. Он думал, что единственный вход находится на первом этаже над лестницей, ведущей в подвал. Но когда он подошел к остекленной двери в дальнем конце здания, он увидел за ней короткий марш лестницы и выход в переулок, в котором находился сарай с инструментами. Джордж Лэссер хранил свой топор в этом сарае.