Эд Макбейн - Толкач

— Ни с кем я его не связывала. Он всегда сам все решал.

— Мария…

— Что ты хочешь от меня? — неожиданно взорвалась она. — Я ничего не знаю о брате. Даже о его смерти я узнала случайно от постороннего. Я уже около года не была дома, откуда мне знать, кто снабжал или не снабжал его наркотиками? А может, он сам кого-то снабжал.

— Он был толкачом?

— Ничего я не знаю. Я в последнее время вообще его не видела. Если бы встретила его сейчас на улице, то не узнала бы. Вот сколько я знаю о собственном брате.

— Ты врешь, — сказал Карелла.

— Зачем мне врать? Кого выгораживать? Он повесился, поэтому…

— Я уже говорил тебе, что, возможно, он и не повесился.

— Ты стараешься раздуть большое дело из смерти паршивого наркомана, — сказала Мария. — Зачем так убиваться? — Ее глаза мгновенно затуманились. — Поверь мне, даже хорошо, что он умер.

— Хорошо? — переспросил Карелла. Над столом повисла тишина. — Ты что-то скрываешь, Мария. Что?

— Ничего.

— Ты что-то знаешь. Что?

— Ничего.

Их взгляды встретились. Карелла испытующе смотрел ей в глаза. Он знал, что выражает ее взгляд, знал он и то, что она ему больше ничего не скажет. Не глаза; а два темных колодца.

— Ладно, — сказал Карелла.

* * *

Судебно-медицинский эксперт не любил новых людей. Так уж он был воспитан. Он ненавидел новые лица и не имел обыкновения сообщать секреты незнакомцам. А секретом он владел немалым, но Берт Клинг был явный чужак. Изучая его лицо, эксперт медленно перебирал в уме факты и решал, какими из них он может поделиться.

— Почему они вас прислали? — спросил он. — Неужели не могли подождать официального отчета? Что за спешка?

— Карелла попросил меня поговорить с вами, мистер Соумс, — сказал Клинг. — Я не знаю почему, но ему нужны сведения уже сейчас, и он решил не ждать официального отчета.

— Не понимаю, почему он не может ждать, — сказал Соумс. — Все другие ждут. За все годы моей работы здесь не было случая, чтобы кто-то не ждал отчета. Почему же Карелла не может подождать?

— Я был бы вам признателен, если…

— Вы почему-то думаете, будто всякий имеет право ворваться в лабораторию и требовать немедленных результатов. Может, по-вашему, нам делать нечего? А вы знаете, сколько трупов у нас ждут исследования?

— Сколько? — спросил Клинг.

— Не надо вдаваться в детали, — посоветовал Соумс. — Я хочу только сказать, что вы ведете себя дерзко. Если бы я не был врачом и джентльменом, то сказал бы, что у меня от вас уже в заднице свербит.

— Сожалею, что беспокою вас. Но…

— Если бы вы действительно сожалели, то и не беспокоили бы. Может, вы думаете, что мне приятно печатать отчет? Я печатаю двумя пальцами, как и все остальные мои сотрудники. Вы знаете, сколько мне не хватает сотрудников? И могу ли я в таких условиях уделять каждому случаю специальное внимание? Все приходится делать как на конвейере. Маленький сбой в работе, и все летит к чертям. Почему вам не подождать отчета?

— Потому что…

— Хорошо, хорошо, хорошо, — сказал Соумс с раздражением. — Устроить столько шума из-за какого-то паршивого наркомана! Карелла считает это самоубийством?

— Он… мне кажется, ждет вашего заключения на этот счет. Вот почему он…

— Вы хотите сказать, что он сомневается?

— Ну, по… по внешним признакам… короче говоря, он не совсем уверен, что мальчишка умер от асфиксии.

— А как вы думаете, мистер Клинг?

— Я?

— Да. — Соумс сдержанно улыбнулся. — Вы.

— Я… я не знаю. Я в первый раз… в первый раз видел повешенного.

— Вы знаете, что такое странгуляция?

— Нет, сэр, — сказал Клинг.

— Может, вы думаете, что я прочитаю вам курс патологической анатомии? Может, нам следует проводить семинары, для каждого невежественного детектива?

— Нет, сэр. Я не хотел…

— Речь не идет об обычном повешении, — перебил его Соумс. — Я имею в виду повешение на виселице палачом, когда неожиданность падения ломает жертве шею. Мы говорим о странгуляции, о смерти от асфиксии. Вы хоть что-нибудь знаете об асфиксии, мистер Клинг?

— Нет, сэр. С удушением я…

— Никто не говорит об удушении, мистер Клинг, — сказал Соумс, которого равно раздражали и незнакомцы, и их невежество. — Удушение в криминологии подразумевает использование рук. Самого себя задушить невозможно. Мы обсуждаем сейчас асфиксию, вызванную сдавливанием шейных артерий и вен с помощью веревок, проводов, полотенец, подтяжек, ремней, бинтов, чулок и других подручных предметов. В случае с Анибалом Эрнандесом средством странгуляции, насколько я понимаю, была веревка.

— Да, — подтвердил Клинг, — веревка.

— Если бы мы имели дело со странгуляцией, давление веревки на шейные артерии… — Соумс сделал паузу. — Шейные артерии, мистер Клинг, снабжают мозг кровью. Если их перекрыть, кровоток останавливается, что приводит к кислородному голоданию мозга и потере сознания.

— Понял, — сказал Клинг.

— Поняли? Давление в черепной коробке возрастает, а поскольку веревка перекрывает и вены, прекращается отток крови от мозга. В конце концов наступает собственно странгуляция, или асфиксия, которая и вызывает смерть потерявшего сознание человека.

— Да, — сказал Клинг, сглотнув слюну.

— Асфиксия, мистер Клинг, определяется как терминальное состояние, вызываемое недостатком в крови кислорода и избытком двуокиси углерода.

— Это… это очень интересно, — вяло пробормотал Клинг.

— Я в этом убежден. Мое медицинское образование стоило моим родителям около двадцати тысяч долларов. Ваше медицинское образование обходится вам дешевле. Вы пока тратите только свое время, впрочем, и мое тоже.

— Я прошу прощения, если…

— Цианоз при асфиксии весьма обычен. Однако…

— Цианоз?

— Синюшность трупа. Однако, чтобы определить, явилась ли причиной смерти асфиксия, требуются дополнительные исследования. К примеру, горла. Тестов великое множество. И конечно, цианоз наблюдается при различных отравлениях.

— Вот как?

— Да. Изучая возможность отравления, мы исследовали мочу, содержимое желудка и кишечника, кровь, мозг, печень, почки, кости, легкие, волосы, ногти и мышечную ткань. — Соумс помолчал, а потом сухо добавил: — Мы здесь иногда работаем.

— Да я, собственно…

— А не занимаемся, как многие считают, некрофилией.

— Я так не считаю, — вставил Клинг, не совсем уверенный в значении слова «некрофилия».

— И что же? — спросил Соумс. — Что вы получите, сопоставив все данные? Асфиксию?

— А что получили вы? — поинтересовался Клинг.

— Вам следует дождаться отчета, — сказал Соумс. — Я не собираюсь отвечать на подобные вопросы.

— Так это асфиксия?

— Нет. Не асфиксия.

— Тогда что же?

— Алкалоидное отравление.

— Какое?

— Передозировка героина, если быть совсем уж точным. Значительная передозировка. Намного больше смертельной дозы в две десятых грамма. — Соумс помолчал. — Того героина, который получил наш молодой друг Эрнандес, достаточно, чтобы убить — прошу прощения за грубое сравнение, мистер Клинг, — быка.

Дел было невпроворот.

Питеру Бернсу казалось, что дел всегда больше, чем времени и сил, и он часто жалел, что у него не две головы и не четыре руки. С одной стороны, он понимал, что нечто подобное может быть во всякой профессии, а с другой стороны, не очень-то считаясь с логикой, убеждал себя, что таких крысиных бегов, как в полиции, нигде больше нет.

Лейтенант Питер Бернс командовал детективами, которые считали 87-й участок своим домом. В каком-то смысле это и был их дом — примерно в том, в каком ржавое десантное судно на Филиппинах в конце концов становится домом для моряка из Детройта.

Здание, в котором помещался полицейский участок, очень уютным не назовешь. Вы не нашли бы в нем каких-то особых ситцевых занавесок, ни уютной кухни, ни современного мусоропровода, ни удобных стульев, ни собаки по кличке Рекс, которая влетает в гостиную с домашними тапочками в зубах. Его холодный каменный фасад выходил на Гровер-парк, по которому на юге проходила граница участка. Войдя в подъезд, вы попадали в квадратное помещение с голым деревянным полом и барьером, похожим на те, что ставят в суде. На барьере стояла строгая табличка:

«За барьер не заходить». Вошедшего встречал дежурный лейтенант или дежурный сержант, оба вежливые, энергичные и очень внимательные.

На первом этаже находились также камеры предварительного заключения, а на втором, за затянутыми сеткой окнами (окрестные мальчишки имели обыкновение швырять камни во все, хоть как-то связанное с законом) — раздевалка, канцелярия, следственный отдел и другие разнообразные клетушки, среди которых упоминания заслуживают мужской туалет (с писсуарами) и кабинет лейтенанта Бернса (без таковых).

Лейтенант любил свой кабинет. Он занимал его уже много лет и привык уважать это помещение, как садовник уважает старую истрепанную перчатку, которой для прополки пользуются невесть сколько. В таком участке, как 87-й, сорняки разрастались иногда слишком уж буйно, и в такие моменты Бернс жалел, что у него нет еще одной головы и лишней пары рук.

День Благодарения прошел трудно, а наступающее Рождество обещало быть еще хуже. Казалось, что каждый приближающийся праздник жители участка Бернса старались отметить многочисленными преступлениями. Поножовщиной в Гровер-парке никого не удивишь, но с приближением праздников его зеленые лужайки то и дело окрашивались кровью. За прошедшую неделю в парке было зарегистрировано шестнадцать драк с поножовщиной.