Пять минут до Рождества.

Он подошел к телефону.

— Слушаю, — сказал дежурный сержант.

— Это лейтенант Бернс. Дай мне город, пожалуйста.

— Да, сэр.

Он подождал зуммера, потом набрал номер своей квартиры в Калмз-Пойнте. Трубку подняла Харриет.

— Привет, Харриет.

— Привет, Питер.

— Как он?

— Думаю, что все будет в порядке, — сказала она.

— Ему лучше?

— Лучше, Питер. Его больше не рвет, и он уже не бесится. Физически он, кажется, выбрался, Питер. А остальное зависит от него.

— Можно с ним поговорить?

— Конечно, дорогой.

— Харриет?

— Да?

— Я очень много работал, но хочу, чтобы ты знала… Вся эта беготня в последние дни…

— Питер, — сказала она нежно, — я выходила замуж за полицейского.

— Знаю. И признателен тебе за это. Счастливого Рождества, Харриет.

— Приходи быстрее, дорогой. Я позову Ларри.

Бернс подождал. Вскоре к телефону подошел его сын.

— Папа?

— Привет, Ларри. Как ты себя чувствуешь?

— Намного лучше, папа.

— Хорошо, хорошо.

Наступило долгое молчание.

— Папа?

— Да?

— Я прошу прощения за… ты сам знаешь за что. Все будет по-другому.

— Многое будет по-другому, Ларри, — пообещал Бернс.

— Ты скоро придешь?

— Мне здесь кое-что надо закончить… — Бернс замолчал. — Да, я скоро приду. Я только забегу в больницу, а потом сразу домой.

— Мы ждем тебя, папа.

— Вот и прекрасно. Ты действительно чувствуешь себя нормально, Ларри?

— Да, я стремлюсь к этому, — сказал Ларри, и Бернс по его голосу почувствовал, что он улыбается.

— Хорошо. Счастливого Рождества, сын.

— Мы ждем.

Бернс повесил трубку и надел плащ. Он неожиданно повеселел. Они поймали Пэтта, поймали Коллинза, сын его выздоравливает, оставался только Карелла, и он был уверен, что Карелла тоже выберется. Черт возьми, нельзя же, чтобы умирали такие полицейские, как Карелла!

В больницу он пошел пешком. Температура была почти нулевая, но он прошел пешком всю дорогу, пожелав счастливого Рождества двум встретившимся пьяницам. Когда он пришел в больницу, лицо его горело, ноги гудели, но он как никогда был уверен, что все будет хорошо.

Поднявшись на лифте на восьмой этаж, он оказался в коридоре. Вспомнив, куда идти, направился к палате Кареллы. И тут его настигло новое ощущение. В прохладной стерильной атмосфере больницы он потерял уверенность, что со Стивом Кареллой все обойдется. В душу закрались сомнения, и он замедлил шаг.

И в эту минуту он заметил Тедди.

Сначала она была маленькой фигуркой в конце коридора, но постепенно росла и росла. Руки ее были сжаты, голова и плечи покорно опущены. Сердце Бернса сжалось в дурном предчувствии.

«Карелла, — мелькнуло в голове, — нет, Боже, нет…»

Он бросился к ней, она подняла к нему заплаканное лицо. Увидев слезы на ее лице, Бернс похолодел. Ему захотелось бежать отсюда, бежать от горя и ужаса.

И тогда он увидел ее губы.

Губы ее улыбались. Она улыбалась. Слезы текли по ее щекам, но она счастливо улыбалась. Он взял ее за плечи и сказал, отчетливо выговаривая слова:

— Стив? Все в порядке?

Она прочитала слова по губам, слабо кивнула, потом кивнула преувеличенно радостно и бросилась на грудь Бернсу. Он прижал ее к себе, словно дочь, и с удивлением обнаружил, что тоже плачет.

За больничной стеной раздались удары колоколов.

Наступило Рождество, и на мир снизошла благодать.