— Мужчины заходят к ней?

— Нет. Она равнодушна к мужчинам. На том же этаже, справа, — пожилые супруги Мопуа, прежде имевшие обувное дело. У их служанки Иоланды комната в мансарде. Три или четыре раза в год Мопуа совершают поездки в Венецию, Неаполь, в Грецию или еще куда-нибудь.

— А что они делают каждый день?

— Месье Мопуа выходит около одиннадцати часов, чтобы выпить аперитив. Всегда тщательно одетый. После полудня, поспав немного, он сопровождает свою супругу на прогулку или в магазины. Если бы они не были такими скрягами, то вполне… Теперь четвертый этаж. С одной стороны — некто Жан Детуш, преподаватель физкультуры в специальной школе у Порт-Майо. Уходит из дома в восемь часов утра, часто оставляя в своей постели подружку, с которой знаком только один вечер или неделю. Я никогда еще не видела столько женщин у одного мужчины. Как можно заниматься спортом, почти каждую ночь…

— Он знаком с Алиной Бош?

— Я никогда не видела их вместе.

— Давно Детуш здесь живет?

— Поселился в прошлом году.

— Вы никогда не видели, чтобы мадемуазель Бош останавливалась на его этаже, входила к нему или выходила от него?

— Нет.

— Пойдем дальше. Направо — Джино Массолетти, у которого концессия во Франции на одну из марок итальянских автомобилей. Женат на очень красивой женщине.

— Которой я ни на грош не стала бы верить, — добавила ворчливая консьержка. — Что до их служанки, которая спит в мансарде, как и служанка Лаваншеров, то она похотливая, как мартовская кошка, по крайней мере, три раза в неделю я должна ей открывать на рассвете. Пойдем дальше. На пятом этаже слева — Пальмари, вернее, покойный Пальмари и Алина. На той же площадке Барийар.

— Что делает этот Барийар?

— Он коммивояжер. Представитель фирмы, изготовляющей упаковку для роскошных предметов — бонбоньерки для шоколада, коробки для духов. На Новый год он дарит мне вместо чаевых флакон духов или засахаренные каштаны, которые ему ничего не стоят.

— Сколько ему лет? Женат?

— Сорок или сорок пять. Довольно красивая жена, белокурая бельгийка. Она целый день поет…

— У них есть прислуга?

— Нет. Она сама занимается хозяйством, ходит на рынок, в магазины, а днем всегда отправляется полакомиться в кондитерскую.

— Дружит с Алиной Бош?

— Я никогда не видела их вместе. Дальше. На шестом этаже — Тони Паскье, второй бармен в «Кларидже». У него жена и двое детей. Одна прислуга, испанка, живет в мансарде, как и другие. В квартире направо — англичанин Джеймс Стюарт, холостяк. Выходит из дома только в пять часов вечера и возвращается на рассвете. Без профессии. Часто бывает в Каннах, Монте-Карло, в Довиле, Биаррице, зимой — на швейцарских лыжных станциях.

— Никаких отношений с Алиной Бош?

— Вы хотите, чтобы весь дом был с ней в каких-то отношениях? И что вы подразумеваете под этими отношениями? Вы воображаете, что они вместе спят? Ни один из жильцов не знает даже, что дом принадлежит ей.

На всякий случай Мегрэ все-таки отметил крестом фамилию англичанина, не потому, что тот мог иметь отношение к расследуемому делу, нет. Просто следовало проверить, не состоит ли он на учете в уголовной полиции. Например, в отделе, занимающемся сутенерами.

Оставался седьмой этаж, иначе говоря, мансарда. Четверо слуг в порядке, начиная справа — Иоланда, служанка Мопуа, испанская служанка Массолетти, служанка Лаваншеров и наконец служанка Тони-бармена.

— А этот Стюарт давно живет в доме?

— Два года. Он занял квартиру армянина, торговца коврами, откупив у него меблировку.

Еще одна жилица мансарды: мадемуазель Фэй, которую называют мадемуазель Жозетт, старая дева, дольше всех прожившая в доме. Ей восемьдесят два года, но она сама ходит на рынок и сама ведет хозяйство.

— Ее комната полна клеток с птицами, которые она выставляет поочередно на подоконник.

Затем шла пустая мансарда, а потом комната Жефа Клааса.

— Кто это?

— Старый одинокий глухонемой. В сороковом году он бежал из Бельгии. Его замужние дочери и внуки погибли в тот самый момент, когда поезд с беженцами должен был отойти с вокзала в Дуэ. Старик был ранен в голову, но остался жив. Один из его зятьев умер в Германии, другой вторично женился в Америке. Старик живет один и выходит только для того, чтобы купить себе еду.

Она давно уже очистила зеленый горошек.

— Надеюсь, теперь вы оставите меня в покое. Я хотела бы только знать, когда привезут сюда тело и когда состоятся похороны. Мне нужно собрать у жильцов деньги на венок.

— Пока еще ничего нельзя сказать определенно.

— Вот, кажется, вас ищут.

Это был Люка, который вошел в дом и остановился перед окошечком консьержки.

— Полицию я нюхом чую за десять метров.

Мегрэ улыбнулся и поблагодарил консьержку за сведения.

— Если я ответила на ваши вопросы, то только потому, что обязана отвечать. Но я не доносчица, и если бы каждый занимался своим делом…

— Что будем делать дальше, шеф? — спросил Люка.

— Поднимемся. Пятый этаж, налево. Жанвье, наверное, мечтает о стакане свежего пива. Если только Алина не сжалилась над ним и не угостила его одной из бутылок, которые я заметил сегодня утром в холодильнике.

Мегрэ позвонил в квартиру, у Жанвье, вышедшего открыть дверь, было странное выражение лица. Когда вошли в гостиную, комиссар понял, в чем дело. Алина тут же шмыгнула в дверь, ведущую в спальню. Вместо светло-голубого платья, которое Мегрэ видел на ней утром, она была в шелковом халате оранжевого цвета. На круглом столике — два стакана, один из которых не допит, бутылка с пивом и только что сданные игральные карты.

— Знаете, шеф, это совсем не то, что вам может показаться, — неловко оправдывался инспектор.

Глаза Мегрэ смеялись. Он небрежно пересчитал сданные карты.

— Белот[1]?

— Да. Я вам сейчас объясню. Когда вы ушли, я стал настаивать, чтобы она что-нибудь поела. Она ничего и слышать не хотела и заперлась в своей комнате.

— Она не пыталась звонить по телефону?

— Нет. Примерно час лежала, а потом снова появилась — в пеньюаре, взвинченная, с такими глазами, какие бывают у человека, тщетно пытающегося уснуть. «Выходит, инспектор, хоть я и дома, а все-таки пленница, — бросила она мне. — А что произойдет, если я выйду из дома?» Я решил, что следует ответить так: «Я вам мешать не стану, но инспектор… он последует за вами.» — «Вы рассчитываете остаться здесь на всю ночь?» — поинтересовалась она. «Я — нет. Меня сменит мой коллега.» — «Вы играете в карты?» — «Случается.» — «Что, если мы сыграем в белот, чтобы убить время? Это отвлекло бы меня от тягостных мыслей».

— Собственно говоря, — сказал Мегрэ, обращаясь к Люка, — тебе следовало бы позвонить на Набережную, чтобы кто-нибудь из наших пришел дежурить перед домом. Кто-нибудь из таких, кто не допустит, чтобы его оставили в дураках.

— Здесь Бонфис. Лучшего для такой работы не найдешь.

— Пусть предупредит жену, что не придет домой ночевать. А где Лапуэнт?

— В кабинете на Набережной.

— Пусть придет и ждет меня здесь, вместе с тобой, пока я не вернусь. Ты играешь в белот, Люка?

— Кое-как защищаюсь.

— Алина может этим воспользоваться.

Он постучал в спальню, и дверь тут же открылась. Алина, должно быть, подслушивала.

— Простите, что я беспокою вас…

— Вы же у себя, не правда ли? Сейчас как раз удобно это сказать.

— Я просто хотел предложить услуги на тот случай, если у вас есть необходимость с кем-то связаться. С управляющим «Золотого бутона», например, или нотариусом. Или с родственниками…

— У Манюэля не было родственников.

— А у вас?

— Моя семья не больше беспокоится обо мне, чем я о ней.

— Не кажется ли вам, что, если бы они узнали, что вы являетесь хозяйкой такого дома, как этот, они бы живо очутились в Париже?

Алина приняла удар мужественно. Она не задала никаких вопросов.

— Советую вам поесть, — продолжал Мегрэ. — Я оставляю здесь инспектора Люка, которого вы знаете. Если у вас появится желание что-нибудь мне сказать, я буду еще некоторое время здесь, в доме.

На этот раз взгляд молодой женщины стал более острым.

— В доме?

— Мне пришла охота познакомиться с жильцами.

Она не спускала с него глаз, пока он отправлял домой Жанвье.

— Тебе, Люка, я пришлю замену около восьми или девяти вечера.

— Я велел прийти Жанену, но лучше я сам останусь, шеф. Если бы мне только принесли бутерброды…

Около двух часов Мегрэ обходил дом, любезный и терпеливый, как коммивояжер.

Имена, помеченные у консьержки, постепенно теряли свой абстрактный характер, становились лицами, глазами, голосами, характерами — человеческими существами.

Педикюрша с первого этажа могла бы быть и гадалкой на картах. У нее было очень бледное лицо, большую часть которого занимали черные, почти гипнотические глаза.

— Почему полиция? Я в жизни не сделала ничего дурного. Спросите у моей клиентки, которую я обслуживаю уже девять лет.

— В этом доме убит человек.

— Я видела, как выносили тело, но я была занята. Кто это?

— Месье Пальмари.

— Я его не знаю. На каком этаже он жил?

— На пятом.

— Я слышала о нем. У него очень красивая жена, немного манерная. А его я никогда не видела. Он был молодой?

Шабо, того, который работал на телевидении, не оказалось дома. Контролер из метро еще не вернулся домой, но его жена с подругой сидели за столом и пили шоколад с пирожными.

— Что я могу вам сказать? Я даже не знаю, кто живет у нас над головой. Если этот человек не выходил из квартиры, не удивительно, что я не встречала его на лестнице. Ну, а мой муж никогда не поднимается выше нашего этажа.