– Это его счет, сэр.

Мальчик испуганно втянул голову в плечи.

Лицо Каллингворта начало медленно наливаться кровью, на лбу проступили вены.

– Ах, его счет! Послушай-ка! – Он достал из кармана часы и положил их на стол. – Сейчас без двух минут восемь. В восемь я выйду, и, если он все еще будет там, я собственноручно вышвырну его на улицу. Он у меня ласточкой через церковь полетит. Передай ему, что у него есть две минуты, чтобы унести отсюда ноги, и одна из них уже почти на исходе.

Мальчишка в ужасе бросился вон из комнаты, через секунду хлопнула входная дверь, и мы услышали дробь торопливых шагов вниз по лестнице. Каллингворт откинулся на спинку стула и громогласно захохотал, у него даже слезы на глазах выступили. Тут и жена его вся задрожала, пытаясь совладать с приступом веселья.

– Он у меня от страха когда-нибудь рехнется, – простонал, еле переводя дыхание, Каллингворт. – Этот Данкен заячья душонка. Стоит мне только посмотреть на него, он становится бледный, как стена. Если я прохожу мимо его лавки, я захожу и начинаю на него смотреть. Ничего не говорю, просто стою и смотрю. Его это просто парализует. Иногда в магазине полно народу и все равно.

– А кто же он такой? – поинтересовался я.

– Он закупает для меня зерно. Я говорил, что тут всем плачу, но он – единственное исключение. Пару раз он надул меня, так что теперь я хочу проучить его. К слову, Хетти, пошли ему завтра двадцать фунтов. Пора уже очередную партию покупать.

Каким же болтуном ты должен меня считать, Берти! Но, когда я берусь за перо, мне все так ясно вспоминается, что я пишу почти машинально. Кроме того, этот человек настолько сложен и многосторонен, что я никогда не смог бы передать тебе его истинную суть, если бы описывал его своими словами. Поэтому я просто пытаюсь передать то, что он говорит и что делает, чтобы ты мог составить собственное представление о нем. Я знаю, что он всегда вызывал у тебя интерес, тем более теперь, когда судьба снова свела нас с ним.

После обеда мы пошли в заднюю комнату, которая представляла собой полную противоположность передней. На полу – линолеум, посередине – простой деревянный стол, вокруг беспорядочно расставлено полдюжины обычных кухонных стульев. В одном конце комнаты – электрическая батарея и большой магнит, в другом – ящик с несколькими пистолетами и целой кучей патронов к ним. Там же, опираясь кончиком ствола на ящик, лежало грачиное ружье. Посмотрев вокруг, я увидел, что все стены комнаты покрыты следами от пуль.

– И что это такое? – спросил я, вращая головой.

– Хетти, что это? – повторил он, вынув изо рта трубку и немного склонив голову набок.

– Превосходство в военно-морской силе и господство на море, – отчеканила она, как школьница, вызубрившая урок.

– Вот именно! – закричал он, ткнув в меня янтарным мундштуком трубки. – Превосходство в военно-морской силе и полное господство на море. Вот оно, прямо у тебя перед глазами. Говорю тебе, Манро, я завтра же мог бы отправиться в Швейцарию и сказать им: «Ребята, у вас нет ни выхода к морю, ни морских портов, но дайте мне корабль, повесьте на него ваш флаг, и я сделаю так, что все океаны будут в вашем распоряжении». После того как я бы прошелся по морям, там бы уже не плавало даже спичечного коробка. Или я мог бы передать их какой-нибудь компании с ограниченной ответственностью, а сам возглавил бы ее после того, как ей перечислили бы деньги. Дружище, вся соленая вода на этой планете у меня в руках, вся до последней капли.

Его жена положила ему на плечо руку и посмотрела на него восхищенными глазами. Я повернулся к камину, чтобы выбить остатки табака из трубки, и улыбнулся.

– О, ты можешь улыбаться, – сказал он (просто удивительно, как он замечает все, что ты делаешь), – но твоя улыбка станет еще шире, когда увидишь, какие это принесет дивиденды. Сколько стоит этот магнит?

– Фунт?

– Миллион фунтов! И ни пенни меньше. И страна, которая купит его у меня, будет рада, что он достался им так дешево. Так и быть, я согласен уступить его за такую цену, хоть мог бы запросить в десять раз больше. Просто не хочется торговаться. Через недельку-другую я пойду с ним к министру военно-морских сил, и если он покажется мне достойным уважения человеком, я буду иметь с ним дело. Не каждый день, Манро, к тебе в кабинет приходят люди с Атлантическим океаном в одной руке и Тихим в другой. Ты чего?

Я понимал, что это разозлит его, но не сдержался и громко рассмеялся. Его жена посмотрела на меня осуждающе, он же сначала помрачнел, но потом тоже захохотал и стал ходить по комнате, размахивая руками.

– Ну конечно же, тебе это кажется бредом сумасшедшего, – громко вещал он, – да и я бы так решил, если бы эту штуку изобрел кто-нибудь другой. Но можешь мне поверить, с ней все в порядке. Хетти подтвердит. Правда, Хетти?

– Все работает, как часы, мой дорогой.

– Я сейчас тебе покажу, Манро. Что ж ты за Фома неверующий такой? Делаешь вид, что тебе это интересно, а про себя смеешься! Во-первых, я изобрел способ… сути его я тебе не раскрою… который позволяет в сотни раз увеличить притягивающую силу магнита. Это до тебя дошло?

– Да.

– Отлично. Я полагаю, тебе известно, что современные снаряды либо делаются из стали, либо снабжаются стальным наконечником. Возможно, тебе когда-нибудь доводилось слышать, что магнит притягивает к себе сталь. А теперь позволь мне кое-что тебе показать. – Он склонился над своим аппаратом, и я неожиданно услышал характерное электрическое потрескивание. – Вот это, – продолжил он, направляясь к ящику с оружием в противоположный конец комнаты, – мой пистолет, и в следующем веке его выставят в музее как оружие, которым было провозглашено начало новой эры. Я заряжаю в него патрон «Боксер»{142}, со специально вставленной стальной пулей. Я целюсь в мазок красного сургуча на стене, который находится в четырех дюймах над магнитом. Я стрелок отменный и никогда не промахиваюсь. Стреляю. А теперь подойди к стене, убедись, что пуля расплющилась о край магнита, и извинись передо мной за ту улыбку.

Я направился к магниту, и все, естественно, оказалось так, как он и говорил.

– А знаешь что? – вскричал он. – Я готов поставить этот магнит Хетти на шляпку, а ты шесть раз выстрелишь ей прямо в лицо. Такая проверка тебя удовлетворит? Ты же не против, Хетти? Ну, что скажешь?

Я не сомневаюсь, что она была бы не против, но я поспешил отказаться от участия в подобном эксперименте.

– Ты, конечно, понимаешь, что здесь все представлено в уменьшенном виде. Мой корабль будущего будет иметь на носу и на корме магнит настолько же больший, насколько большой снаряд больше этой крошечной пули. Или можно будет установить мой аппарат на специальном плоту. Когда такой корабль выплывет в море, что, по-твоему, Манро, будет дальше? Что? Каждый выстрел, произведенный по нему, будет попадать в магнит. Внизу там будет специальный резервуар, куда снаряды попадают после того, как размыкается электрическая цепь. После каждого боя их будут продавать с аукциона как металлолом, а вырученные деньги делить между судовой командой. Но ты только подумай, что это значит! Любой корабль, снабженный моим аппаратом, становится совершенно неуязвимым для снарядов. К тому же это устройство очень дешево в изготовлении. Можно отказаться от брони, для защиты больше вообще ничего не нужно! В будущем боевой корабль будет стоить семь-десять фунтов. Вот ты опять улыбаешься, но дай мне магнит и брикстонский траулер{143} с семифунтовой пушкой, и я готов потягаться с лучшим боевым кораблем.

– Здесь наверняка должен быть какой-то подвох, – сказал я. – Если у тебя такой сильный магнит, твои же выстрелы будут возвращаться к тебе.

– Ничего подобного! Существует огромная разница между снарядом, летящим от тебя с определенной начальной скоростью, и снарядом, летящим на тебя, которому требуется лишь небольшое воздействие, чтобы он отклонился от траектории и попал в магнит. К тому же, разомкнув электрическую цепь, я могу снять воздействие магнитного поля, когда буду сам стрелять. Сделав залп, я вновь включаю магнит и опять становлюсь неуязвимым.

– А всякие гвозди, шурупы?

– Корпуса боевых кораблей будущего будут скрепляться деревом.

В общем, весь вечер мы разговаривали только об этом чудесном изобретении. Скорее всего, все это полная бессмыслица… По крайней мере, мне так кажется. Но тем не менее этот пример показывает, насколько разноплановая натура у этого человека. Он даже не вспомнил о своем поразительном успехе в этом городе (о чем мне, естественно, больше всего хотелось услышать) и ни словом не обмолвился о нашем партнерстве. Все его мысли заняты военными кораблями будущего. Скорее всего, через неделю он уже забудет об этом и начнет думать о том, как объединить евреев со всего света и поселить их на Мадагаскаре. И все же, судя по тому, что я вижу, и по тому, что он говорит, нет никакого сомнения в том, что он каким-то невероятным образом добился действительно значительного успеха, и завтра я дам тебе знать о том, что мне удастся выяснить. Чем бы все это ни закончилось, я рад, что приехал сюда, поскольку дело обещает быть серьезным. Пусть это будет конец не письма, а абзаца. Конец письма ты получишь завтра, в крайнем случае, в четверг. Всего доброго, и привет Лоуренсу, если ты с ним видишься. Как там дела у твоего друга по Йелю?

VII

Пэрейд, 1, Брадфилд, 9 марта, 1882.

Как видишь, Берти, я держу свое слово. Перед тобой – исчерпывающий отчет об этой маленькой перипетии, вырванной из действительной жизни, и я надеюсь, что кроме тебя письма этого не увидит никто. Я написал Хортону и, конечно же, матери, но им я не сообщаю всех подробностей, которыми делюсь только с тобой. Ты уверяешь меня, что тебе это нравится, и если постепенно чтение моих писем превратится для тебя в тягостную обузу, тебе некого будет винить, кроме самого себя.

Проснувшись на следующее утро и увидев вокруг себя голые стены и тазик на упаковочном ящике, я не сразу понял, где нахожусь. Однако в следующую секунду дверь отворилась и в комнату ворвался Каллингворт в домашнем халате. Он подошел к моей кровати, взялся руками за спинку и, сделав кувырок, опустился ногами на мою подушку. Тут уж я вспомнил все. Он был в отличном настроении, и, пока я одевался, сел на корточках на краю моей кровати и принялся рассказывать о своих планах.