Так заканчивается история моей неудачи. Я, как ты знаешь, склонен к фатализму и не верю в существование такого понятия, как «шанс». Поэтому склонен думать, что этот опыт дан мне не просто так, а с определенной целью. Может быть, это была своего рода разминка перед большим заездом. Маму это сильно разочаровало, но она изо всех сил старалась это скрыть. Отец отнесся к тому, что случилось, с определенной долей язвительной иронии. Боюсь, что разделяющая нас брешь стала еще шире. Да, кстати, пока я отсутствовал, пришла странная карточка от Каллингворта. «Ты мой, – написал он. – Учти, когда ты мне понадобишься, ты должен быть у меня». Ни даты, ни обратного адреса на ней не указано, но стоит штамп Брадфилда, что на севере Англии. Как это понимать? Хорошо это для меня или плохо? Чтобы выяснить это, остается только ждать.

До свидания, мой дорогой друг. Жду от тебя такого же подробного письма о том, как обстоят дела у тебя. Не забудь упомянуть, чем закончилась история с Рэттреем.

V

Мертон-он-де-мурс, 5 марта, 1882.

Дружище, я был ужасно рад получить твое заверение в том, что ничто из того, что я говорил или могу сказать по поводу религии, не может никоим образом тебя обидеть! Мне даже трудно выразить словами, какое искреннее удовольствие и чувство облегчения доставило мне твое сердечное письмо, ведь мне больше не с кем поговорить на такие темы. Мне приходится держать свои мысли в себе, а невысказанные мысли рано или поздно скисают. Великое дело иметь собеседника, которому можно высказать все, что думаешь… и даже лучше, если он придерживается другого мнения. Это не дает мозгу застаиваться и заставляет собраться.

Те, кого я люблю больше всего, меньше всего сочувствуют моей борьбе. Они говорят о необходимости жить в вере, как будто этого можно достичь волевым актом. Это же все равно, что посоветовать мне иметь черные волосы вместо рыжих. Можно было бы сделать вид, что я отказался пользоваться разумом в религиозных вопросах, но я не могу пренебречь самым ценным даром, которым наградил меня Бог. Я БУДУ пользоваться им. Более добродетельно пользоваться разумом и заблуждаться, чем отказаться от него и считаться правым. Конечно, мой разум не более чем школьная линейка, которой мне предстоит измерить Эверест, но другого орудия у меня нет, и я не выброшу ее до тех пор, пока дышу.

При всем уважении к тебе, Берти, хочу сказать, что придерживаться ортодоксальных взглядов проще всего. Человек, которому больше всего в этом мире нужна внутренняя успокоенность и материальная обеспеченность, конечно же, выберет для себя именно такой путь. Как говорит Смайлс{127}: «По течению может плыть даже дохлая рыба, но плыть против течения под силу немногим». Что может быть более благородным, чем рождение и сам родитель христианства? Как прекрасна борьба за идею, которая похожа на цветок, распустившийся между камней и золы! Но неужели то была последняя из идей? Неужели подобное устройство идеи выше человеческого разума? Неужели этот скромный мыслитель был тем высшим разумом, о телесной сущности которого мы даже не можем помыслить, рискуя быть обвиненными в попрании устоев? Все это является одним из глубочайших заблуждений человечества. Прекрасный рассвет христианства обернулся для человечества безвременьем и лихолетьем. Те, кто призван олицетворять его идеалы, переселились из хижин во дворцы, оставили рыбные сети и стали заседать в палате лордов. Да и позиция другого претендента на это место, живущего в Ватикане в окружении произведений искусства, гвардейцев и винных погребов, в той же мере нелогична. Все они хорошие и умные люди и на рынке умственного труда получают, возможно, столько, сколько действительно стоят, но как они могут считать себя лицом той самой веры, которая, по их же заверениям, основана на стремлении к нестяжательству, смирению и самоотречению? Среди них нет ни одного, кто не стал бы согласно кивать головой, услышав притчу о браке царского сына. Но попытайся кого-нибудь из них на ближайшем королевском приеме сдвинуть с занимаемого места в очереди. Не так давно подобная история приключилась с кардиналом, и вся Англия загудела от его протестов. Каким надо быть слепцом, чтобы не видеть, что можно одним шагом занять истинное первое место этой очереди, если встать в самый ее конец и громко заявить, что это именно то, к чему призывал учитель!

Но что мы знаем? Кто все мы? Бедные глупые недоразвитые существа, выглядывающие из бесконечности, с ангельскими порывами и звериными повадками. Но нас ждет прекрасное будущее. Если же нет, это будет обозначать, что ТОТ, кто сотворил нас, сам является злом, а этого нельзя себе представить. Определенно, нас ждет прекрасное будущее!

Перечитав все это, я ощутил что-то вроде стыда. Разум мой старается поспеть за ходом мыслей, которые переплетаются и образуют бесформенный клубок с торчащими оборванными концами. Попытайся его распутать, дорогой Берти, и поверь, что я все пишу от чистого сердца. Больше всего мне не хотелось бы превратиться в адепта, подгоняющего истину под свои идеи. Я всего лишь хочу иметь возможность взять ее (истину) за руку и идти вслед за ней, лишь бы она время от времени поворачивалась ко мне лицом, чтобы я понимал, за кем иду.

По адресу на этом письме, Берти, ты наверняка понял, что я покинул Шотландию и сейчас нахожусь в Йоркшире{128}. Пробыл я здесь три месяца и теперь собираюсь уезжать, причем обстоятельства, принуждающие меня к этому, весьма и весьма необычны, а моя дальнейшая судьба представляется мне туманной. Старый добрый Каллингворт оказался козырной картой. Я всегда в него верил. Но я, как обычно, начинаю не с того конца. Итак, вот рассказ о том, что произошло.

В прошлом письме я поведал тебе о своем сумасшедшем (в прямом смысле) приключении и об унизительном возвращении домой из замка Лохтулли. Когда я расплатился за фланелевые рубашки, которыми моя матушка снабдила меня перед отъездом, от всех заработанных денег у меня осталось пять фунтов. На них, поскольку это были первые заработанные мною деньги, я купил ей золотой браслет, что сразу же вернуло меня в обычное состояние полного безденежья. Однако осознавать, что я все же хоть что-то заработал, для меня очень важно. Благодаря этому я понял, что смогу это сделать еще не раз.

Не прошло и нескольких дней после моего возвращения, как однажды утром после завтрака отец позвал меня в свой кабинет и завел серьезный разговор о том, как у нас обстоят дела с деньгами. Начал он с того, что расстегнул жилет и попросил послушать пятый межреберный промежуток в двух дюймах слева от грудины. Я выполнил его просьбу и был поражен, услышав отчетливый шум возврата крови.

– Это у меня давно, – сказал он, – но вот в последнее время у меня еще стали отекать лодыжки и появились почечные симптомы. – Я, конечно, стал говорить, как мне жаль и попытался успокоить его, но он довольно резко оборвал меня. – Дело в том, – сказал он, – что ни в одной страховой конторе мою жизнь не застрахуют. Я же из-за конкуренции и постоянно растущих трат не сумел ничего отложить на черный день. Если случится так, что я скоро умру (что, между нами, не так уж маловероятно), забота о матери и детях ляжет на твои плечи. Практика моя настолько зависит от меня лично, что я не могу надеяться передать ее тебе с тем, чтобы ты смог обеспечивать ею семью.

Тогда я вспомнил о совете Каллингворта ехать туда, где тебя никто не знает.

– Мне кажется, что у меня будет больше шансов что-то заработать, если я уеду куда-нибудь в другое место, – сказал я.

– В таком случае, – ответил он, – тебе нужно обустроиться как можно скорее. Если со мной что-нибудь случится в ближайшее время, на тебя упадет очень большая ответственность. Я надеялся, что работа у Солтайров поможет тебе обустроиться, но, мальчик мой, боюсь, что нельзя надеяться начать карьеру с оскорбления религиозных и политических убеждений своих клиентов прямо у них за столом.

Не время было спорить, поэтому я ничего не сказал. Отец взял со стола номер «Ланцета»{129} и нашел страницу, на которой одно из объявлений было обведено синим карандашом.

– Прочитай! – сказал он. Сейчас, когда я пишу эти строки, этот журнал лежит передо мной. Вот это объявление:

«Срочно требуется квалифицированный ассистент. Работа на крупном каменноугольном предприятии в сельской местности. Обязательны глубокие знания в области акушерства и фармацевтики, а также умение ездить верхом и водить коляску. Оклад 70 фунтов в год. Обращаться к доктору Хортону, Мертон-он-де-мурс, Йоркшир».

– Может быть, тебе там повезет устроиться, – сказал отец. – Я знаком с Хортоном и не сомневаюсь, что смогу помочь тебе получить это место. По крайней мере осмотришься там, вдруг какое-нибудь более приличное место сыщется. Что скажешь?

Что я мог сказать? Разумеется, только то, что я готов браться за любое предложение. Однако разговор тот засел у меня в голове и оставил тяжелый осадок в душе, который я ощущаю, даже когда на время забываю о причине, его породившей.

Мне и раньше приходили в голову мысли о том, как страшно остаться один на один с этим миром, не имея ни денег, ни постоянных доходов, но, когда думаешь, что будет, если от меня будет зависеть жизнь матери, сестер и маленького Пола… Это ужасно! Может ли быть что-нибудь страшнее, чем видеть на себе взгляды тех, кого любишь, знать, что им нужна твоя помощь и быть не в состоянии помочь? Но я все же надеюсь, что до этого не дойдет, что отец проживет еще много лет. Как бы ни повернулась моя жизнь, я уверен, что все, что ни происходит, все к лучшему. Хотя, когда хорошее находится от тебя в фурлонге[28], а мы, как жуки, не видим дальше трех дюймов, нужно обладать очень сильной убежденностью, чтобы продолжать следовать этому принципу.

В общем, все было улажено, и я отправился в Йоркшир. Покидал дом я не в самом лучшем настроении, Берти, и, чем ближе я подъезжал к цели своего путешествия, тем хуже оно становилось. У меня не укладывается в голове, как люди могут жить в подобных местах. Чего можно ожидать от жизни на этих уродливых пятнах на теле природы? Здесь нет лесов, мало травы, кругом торчат из земли трубы, вода в ручьях черная, повсюду горы кокса и шлака, а над всем этим возвышаются огромные колеса и насосы шахт. Блеклые поля изрезаны усыпанными угольным мусором тропинками, черными, под стать уставшим шахтерам, которые бредут по ним к пропитанным таким же черным дымом коттеджам. Как может молодой неженатый человек оставаться здесь, пока пустует хоть один гамак на военном корабле или есть свободная койка в кубрике торгового судна? Сколько шиллингов в неделю стоит дыхание океана? Мне кажется, что, если бы я был бедняком… М-да, это «если» звучит довольно смешно, когда вспомнишь, что многие обитатели этих прокопченных коттеджей получают вдвое больше моего, а тратят в два раза меньше денег.