На улице Мегрэ спросил свою спутницу:

- Куда же вы теперь?

Она сделала какой-то неопределенный, равнодушный жест:

- В "Мулен-Бле", если они захотят взять меня снова...

Он наблюдал за ней с искренним интересом.

- Вы действительно любили Куше?

- Я же вчера вам говорила: он был роскошный мужчина.

В глазах ее мелькнули слезы, но она не расплакалась.

- Мы пришли. - Она толкнула маленькую дверь служебного входа для артистов.

Мегрэ, которого мучила жажда, пошел в бар выпить кружку пива. Он должен был идти на площадь Вогезов.

Но, заметив телефон, подумал, что еще не заходил на набережную Орфевр и что там, быть может, его ожидает срочная корреспонденция.

Он вызвал секретаря:

- Алло! Это ты, Жан? Для меня что-нибудь есть?

Как? Дама, которая ждет уже целый час? Она в трауре? Это не госпожа Куше? Нет, говоришь? Как, госпожа Мартен? Я сейчас приеду.

Госпожа Мартен в трауре! И ждет его битый час в приемной уголовной полиции!

Накануне вечером Мегрэ видел на шторе в окне третьего этажа только ее тень: эта смешная тень размахивала руками.

"Они часто ссорятся", - говорила консьержка.

И жалкий чиновник из регистратуры, забывший перчатку, ушел прогуливаться в одиночестве по темным набережным.

Мегрэ вспомнил о том, что, когда он в час ночи уходил со двора, стекло в окне на третьем этаже звякнуло.

Он неспешно поднялся по пыльной лестнице здания уголовной полиции, пожимая руки коллегам, заглянул в приоткрытую дверь приемной.

Десять обитых бархатом кресел. Стол, похожий на биллиардный. На стене мемориальная доска: фотографии двухсот инспекторов, убитых при выполнении служебных заданий.

В среднем кресле, выпрямившись, как палка, сидела одетая в черное дама, держа в одной руке сумочку с серебряной застежкой, а другой опираясь на ручку зонтика.

Тонкие губы. Твердый, устремленный прямо перед собой взгляд.

Она не шелохнулась, почувствовав, что за ней наблюдают.

Глава 4

ОКНО НА ТРЕТЬЕМ ЭТАЖЕ

Она прошла впереди Мегрэ в его кабинет с вызывающим достоинством тех людей, для кого ирония постороннего представляет собой худшее из несчастий.

- Прошу садиться, мадам!

Принимая ее, Мегрэ разыгрывал увальня, добряка с грустными глазами.

Она приняла точно такую же позу, что и в приемной. Позу нарочито благопристойную, но и вызывающую! Лопатки ее не касались спинки стула.

- Я предполагаю, господин комиссар, что вы спрашиваете себя, почему я... Вы, наверное, не ожидали меня.

- Ожидал!

И он добродушно улыбнулся. Пальцы в черных нитяных перчатках сразу же словно застыли. Госпожа Мартен острым взглядом обвела кабинет, и тут ее озарила мысль:

- Наверное, вы получили анонимное письмо?

Задавая этот вопрос, она как бы заранее на него отвечала, притворяясь, будто уверена в своем предположении.

- Анонимного письма я не получал.

Она недоверчиво покачала головой.

Госпожа Мартен абсолютно подходила служащему регистратуры, за которого вышла замуж. Легко было представить себе, как они прогуливаются в воскресенье после обеда по Елисейским полям: черная спина госпожи Мартен; всегда сдвинутая набок из-за шиньона шляпка; быстрая походка деловой женщины и особое движение подбородка, которым она подчеркивала, что ее слова не подлежат обсуждению. А рядом - бежевое пальто месье Мартена, его кожаные перчатки и трость, его уверенная, неторопливая походка, его попытки выглядеть беззаботным гулякой, разглядывающим витрины...

- У вас уже был траурный костюм? - как бы невзначай спросил Мегрэ.

- Три года назад умерла сестра... Я имею в виду свою сестру из Блуа... Ту самую, что была замужем за комиссаром полиции. Так что...

- Что?

Молчание.

Она предупреждала его!

Впрочем, она начинала нервничать, потому что этому толстому комиссару не нужна была ее заранее приготовленная речь.

- Когда вам стало известно о смерти вашего первого мужа?

- Сегодня утром, как и всем. Консьержка сказала мне, что вы занимаетесь этим делом, а так как мое положение весьма щекотливое... Вы не можете этого понять.

- Нет, понимаю! Кстати, ваш сын не заходил к вам вчера после обеда?

- На что вы намекаете!

- Ни на что не намекаю. Просто спрашиваю.

- Консьержка может сказать вам, что он не был у меня по меньшей мере три недели...

Слова ее звучали холодно. На Мегрэ она смотрела вызывающе. Разве Мегрэ не допустил ошибку, не дав ей возможности высказаться?!

- Я счастлив, что вы пришли сюда, - сказал он, - ведь это свидетельствует о вашей деликатности.

При одном слове "деликатность" что-то сразу изменилось в серых глазах женщины. Она кивнула головой в знак благодарности.

- Бывают очень трудные ситуации, - начала она. - Но не каждый это понимает. Даже мой муж, который мне советовал не носить траур! Обратите внимание, что я ведь не ношу траур, хотя и в трауре. На мне нет вуали, крепа. Только черный костюм.

У нее вновь появилась уверенность. Она исподволь готовилась произнести свою речь, убедившись, что ей не угрожает ирония Мегрэ:

- Я предпочитаю не рассказывать, сколько я от Куше натерпелась! Все зарабатываемые деньги он терял в каких-то нелепых спекуляциях. Он намеревался разбогатеть. Раза три в году он менял место работы, так что, когда родился сын, у нас не осталось ни гроша и моя мать вынуждена была купить малышу приданое...

Наконец она поставила свой зонтик к письменному столу. Мегрэ подумал, что с такой же ожесточенной холодностью она разговаривала вчера вечером, когда он заметил ее тень на шторе.

- Если не можешь прокормить женщину, не надо жениться! Вот что я вам скажу. А также если у тебя нет никакой гордости. У меня язык не поворачивается назвать вам все профессии, какие перепробовал Куше.

Я его просила подыскать серьезное место, где после смерти платят пенсию. К примеру, где-нибудь в управлении. Чтобы, если с ним что-либо случится, я не осталась безо всего. Так нет! Он дошел до того, что проехал вместе с велосипедистами "Тур де Франс" в качестве черт знает там кого... Он ехал впереди гонщиков, занимаясь снабжением или чем-то вроде этого! А вернулся без гроша. Таким был этот человек! И такова же была моя жизнь!

- А где вы жили? - В Нантере. Ведь мы даже не могли платить за квартиру в городе. Вы же знаете Куше? Ему на все было наплевать! Никакого стыда у него не было. Он ни о чем не заботился. Он считал, что рожден для того, чтобы зарабатывать много денег, и что он их сумеет заработать... После велосипедов настал черед цепочек для часов. Нет, вы даже не представляете себе! Этими цепочками, месье, он торговал в палатке на ярмарке. И мои сестры не решались пойти на ярмарку в Нейи, боясь увидеть его в таком положении...

- Это вы потребовали развода?

Она потупила голову:

- Господин Мартен жил в том же доме, что и мы...

Тогда он был моложе. Он занимал отличное место в управлении. Куше из-за своих авантюр почти всегда оставлял меня в одиночестве. О! Не думайте ничего дурного, все у нас с Мартеном было очень пристойно. Я призналась мужу. Мы оба согласились на развод по причине несходства характеров. Куше только должен был выплачивать мне алименты. И мы, господин Мартен и я, ждали год, прежде чем поженились.

Теперь она беспокойно ерзала на стуле, теребя застежку сумочки; губы ее начали дрожать.

- Как видите, мне не повезло. Сначала Куше даже нерегулярно выплачивал алименты. Каково было видеть, что господин Мартен оплачивает расходы по содержанию чужого ребенка... Лишь одной мне известно, что я пережила. Я заставила Роже учиться. Я хотела дать ему хорошее образование. Он не был похож на отца. Он был ласковым, чувствительным. Когда ему исполнилось семнадцать, Мартен нашел ему в банке место ученика. И тут, не знаю уж где, он встретил Куше...

- И привык просить у отца деньги?

- Обратите внимание, мне Куше всегда во всем отказывал! Для меня, видите ли, все было слишком дорого! Я сама шила себе платья и по три года носила одну и ту же шляпку.

- А Роже он давал все, чего бы тот ни попросил?

- Он его испортил! Роже бросил нас и стал жить один. Изредка он приходил ко мне. Но ведь он встречался и со своим отцом!

- Давно ли вы живете на площади Вогезов?

- Около восьми лет. Когда мы нашли эту квартиру, то мы даже не знали, что Куше занимается сыворотками. Мартен хотел переехать. Не хватало еще только этого! Если кто и должен был переехать, так именно Куше, не правда ли? Переехать должен был Куше, который, не знаю каким образом, разбогател и которого я видела приезжающим в автомобиле с собственным шофером! У него был даже свой шофер! Я видела его жену!

- У него в доме?

- Я подкараулила ее на улице, чтобы посмотреть, как она выглядит. Предпочитаю ничего не говорить о ней.

Во всяком случае, она представляет собой не бог весть что, несмотря на важный вид, который напускает, и каракулевое манто.

Мегрэ провел рукой по лбу. Разговор становился каким-то кошмаром. Четверть часа вглядывался в это худое бесцветное лицо Мегрэ, и теперь ему казалось, что оно всегда будет стоять у него перед глазами. Это лицо напомнило ему некоторые семейные портреты, даже из его собственной семьи. У Мегрэ была тетка, правда, более солидная, чем госпожа Мартен, но и она также вечно жаловалась на судьбу. Когда тетка приходила к ним - он был еще ребенком, - то он знал, что, едва усевшись в кресло, она тут же вынет из сумочки носовой платок. "Бедняжка Эрманс, - начинала причитать она. - Что за жизнь! Я должна рассказать тебе, что снова натворил Пьер..."

Неожиданно мадам Мартен потеряла нить своих мыслей. Она слишком разволновалась:

- Вы должны понять мое положение. Разумеется, Куше женился на другой. Но ведь я была его женой, была с ним вместе первые, самые трудные годы его жизни. А вторая - это просто кукла...