Но перед приездом встретились с представителями той державы, на которую работали, будучи главой нашей службы контршпионажа. Они вам сказали, что ходят слухи, будто английские ученые проводят предварительные исследования с твердым топливом. В качестве возможного мощного источника энергии для ракетных двигателей. Вас попросили разузнать как можно больше. Вы согласились. Не берусь гадать, что вам предложили взамен: власть, деньги. Не знаю...

Не стану гадать и о том, как вам удалось сплести свою шпионскую сеть. Организовать контакты в Европе для вас не представляло труда, а перевалочным пунктом служил Стамбул, в котором я оказался по долгу службы, в результате своих расследований. Подозреваю, что вы добывали информацию, внедряя в Хепуортский Исследовательский ракетный центр, одну из самых засекреченных организаций в Британии, своих людей. Создать надежную «крышу» для которых вам, с вашим положением, было совсем нетрудно...

Месяцы шли, информация накапливалась, пересылалась в Стамбул, а оттуда поступала дальше. Но ваш предшественник заподозрил неладное, предположил утечку секретной информации и доложил правительству. Они, в свою очередь, как мне кажется, перевели это дело в разряд первоочередных. Он слишком близко подобрался к истине, и его самолет пропал бесследно над Ирландским морем. В тот день, в Лондонском аэропорту, его провожали. Провожали вы. По-видимому, бомба с часовым механизмом очутилась в его чемодане. Наш багаж не подлежит таможенному досмотру. Жаль, конечно, что на борту самолета оказалось еще тридцать человек, но это не так уж важно, верно, Рэйн?

После этого вас повысили. Выбор очевидный. Талантливый и преданный человек, всю жизнь отдавший службе на благо родины. После этого вы оказались в фантастической ситуации: должны были посылать агентов для того, чтобы выследить самого себя. А что поделаешь, долг есть долг. Один из посланных вами узнал слишком многое. Он пришел сюда, в этот самый кабинет, с пистолетом в руках, чтобы прижать вас к стенке неопровержимыми уликами. Он не догадывался о припрятанном «люгере», верно, Рэйн? После этого вы пустили утку о том, что его перевербовали и приказали убить вас. Я правильно говорю, полковник Рэйн?

Ему нечего было сказать в ответ.

— Правительство начало беспокоиться всерьез. Вы убедили их, что трудность состоит в необычайной сложности передаваемой технической информации, которую понять под силу только ученому. Ваши собственные агенты, речь идет о честных людях, были по-своему хороши, но у них был один большой недостаток: они слишком быстро докапывались до истины. Итак, затуманив мозги правительству, вы начали приглядываться, пока не подобрали самого большого недотепу из всех известных вам ученых, который имел меньше всего шансов на успех. Вы выбрали меня. И я вас по-своему понимаю. Кроме того, выбрали Мари Хоупман. Попытались убедить меня, что она первоклассный агент, решительный, умелый и чрезвычайно опытный. Ничего подобного. Она была просто славной девушкой, с красивым лицом и фигурой, и обладала достаточными актерскими способностями, что делало ее идеальным объектом для получения и передачи информации, абсолютно не вызывающим подозрений. Но большого у нее в запасе не было. Ни большого ума, ни определенной изобретательности, и уж, конечно, никакой жесткости и жестокости, как внутренней, так и внешней — необходимых, чтобы преуспеть в подобного рода деле.

Итак, вы послали нас обоих в Европу, дабы проверить, что нам удастся разузнать по поводу утечки информации о твердом топливе. Видимо, вы были уверены, что если и есть в мире парочка, не способная ничего обнаружить, так это мисс Хоупман и я.

Но вы совершили одну ошибку, полковник Рэйн. Вы проверили меня на предмет сообразительности и изобретательности и решили, что по этому поводу вам не о чем беспокоиться. Но забыли проверить еще кое-что. Жесткость и жестокость. Я человек жесткий и могу быть совершенно беспощадным. Вы в этом убедитесь, когда я нажму курок. Я ни перед чем не остановлюсь, чтобы завершить начатое. Я начал что-то узнавать, слишком многое. Вы запаниковали и отозвали нас в Лондон.

Полковник Рэйн никак не отреагировал на все это. его зеленые немигающие глаза не сходили с моего лица. Он выжидал, выжидал подходящего случая. Он понимал, что я болен и очень устал. Одно неверное движение, запоздалая реакция, и он налетит на меня как скорый поезд, а в тот вечер я чувствовал себя так, что вряд ли справился бы с игрушечным медвежонком.

— Благодаря моей активности,— продолжал я,— утечка информации о топливе практически прекратилась. Ваши восточные друзья начали беспокоиться. Но у вас был запасной козырь в кармане, верно, полковник Рэйн? За несколько месяцев до этого правительство решило провести испытания «Темного крестоносца» на острове Варду. Секретность была необходима, и вы, разумеемся, были назначены ответственным за организацию безопасности. Вы договорились с профессором Уизерспуном об уловке, позволяющей запретить доступ туристов на остров по вполне обоснованному и разумному поводу. Вы организовали отправку ученых с женами в Австралию, не вызывая подозрений. Вы побеспокоились о разрешении на сотрудничество с капитаном Флеком со стороны службы безопасности. Боже, кто кроме вас мог выдать этому мошеннику такое разрешение? После чего вы предложили своим восточным друзьям под предводительством Леклерка высадиться на острове, уничтожить и заменить Уизерспуна. Наконец, вероятно, пообещав встречу с мужьями и напирая на строгую секретность, вы организовали перевоз жен ученых на Варду. Однако их высадили на противоположной стороне острова, не так ли, Рэйн?

Таким образом, вы себя подстраховали. Раз вам не удается сообщить своим друзьям о всех составляющих нового топлива вы могли предоставить им само топливо в готовом виде. Возникло одно затруднение. Доктор Фейрфилд неожиданно погиб, и вам потребовался человек, способный снарядить ракету.

Это очень хитро, должен согласиться. Одним выстрелом можно было убить двух зайцев. Я слишком многое разузнал в Европе, и вы уже знали, что я не из тех, кто остановится на полпути, не получив окончательного ответа. Вы сказали Мари Хоупман, что я тот человек, которого стоит опасаться, и, возможно, впервые в жизни не солгали при этом. Я слишком много знал и должен был быть уничтожен. Как и Мари Хоупман. Но перед этим одно небольшое дело, которое по вашему указанию должен был обеспечить Леклерк: снаряжение «Крестоносца» предполагалось провести мне.

Вы бы могли послать меня непосредственно на полигон, самым естественным образом, пока он был под контролем моряков. Но вы понимали, что у меня наверняка возникнут подозрения, если я вдруг буду переведен с разведывательной работы на техническую, гражданскую. Я буду вдвойне подозрителен, потому что в стране полно куда более квалифицированных специалистов в этой области, чем я. И разумеется, совершенно непонятно в таком случае, зачем Мари Хоупман должна меня сопровождать. Итак, вы поместили последнее фальшивое объявление в «Дейли телеграф», показали мне, навесили на уши лапшу и отправили на юг Тихого океана.

Намечалась только одна возможная заминка, весьма существенное дело, от которого зависел успех всей операции, и вы блестяще с ней справились, как истинно тонкий психолог. Вопрос — а не найди вы ответ на него, то все летит к чертям — заключался в том, как заставить меня смонтировать цепь зажигания и подключить топливные цилиндры «Крестоносца». Барашек, забредший к вам в сети, оказался тигром. К тому времени вы знали, насколько я упрям и тверд, если надо. Вы понимали, что угрозы пыток, да и сами пытки в моем случае ни к чему не приведут. Вы знали, что, осознав важность происходящего, я готов буду стоять и смотреть, как на моих глазах пытают и убивают других, но все равно не отступлюсь от принятого решения. Однако вам было известно, что ради любимой мужчина способен на все. Поэтому вы подстроили все так, чтобы я влюбился в Мари Хоупман. Вы рассудили, что нет такого мужчины, которой просидит с Мари рядом двое суток в самолете, проведет ночь в гостинице, ночь и день в трюме корабля, еще ночь в обнимку на коралловом рифе, в довершение всего, двое суток в одной хижине, и не влюбится в нее. Боже мой, вы даже велели подставному Уизерспуну провоцировать мою ревность. Черт побери вашу грязную душонку, Рэйи, но вы предоставили нам время, создали ситуацию, когда невозможно было не влюбиться друг в друга. Что мы и сделали. Они пытали ее и показали мне. Пригрозили повторить. Поэтому, прости меня Боже, я и снарядил «Крестоносец». Вам тоже стоит обратиться к Богу, полковник Рэйн, потому что вы умрете за Мари. Не за те смерти, лишения, беды и страдания, которые вы принесли, а только за Мари.

Я тяжело отвалился от стола и прихромал ближе, пока не оказался в трех футах от него.

— Вы не сможете ничего доказать,— хрипло сказал Рэйн.

— Вот почему я вынужден убить вас здесь,— безразлично кивнул я.— Ни один суд в стране даже не посмотрит на это дело. Доказательств нет, но есть множество улик, определяющих вашу вину, Рэйн. Улики я заметил, когда было уже поздно. Откуда Флек знал, что у Мари в сумочке пистолет под двойным дном? Жены ученых обычно путешествуют без оружия. Почему Леклерк, или Уизерспун, как он мне представился, сказал, что мы недавно женаты, хотя ничто в нашем поведении этого не выдавало? Почему позже он вовсе не удивился, когда я сказал, что мы не женаты? Он сказал, что у меня фотографическая память. Откуда, черт возьми, ему это знать, если не от вас? Зачем Леклерк с Хьюеллом пытались меня покалечить тяжелым сейфом? Они знали, что я агент разведки, вы им об этом сказали, и им не хотелось, чтобы я разгуливал по окрестностям. Кто предоставил Флеку рекомендацию из Лондона? Как они узнали о готовящемся испытании «Крестоносца», если об этом не поступило сообщение из Лондона? Почему мое послание «SOS» осталось без ответа, никаких действий не было предпринято? Леклерк наплел с три короба по поводу отсылки второй радиограммы, отменяющей первую, но вам прекрасно известно, что любое послание в эту контору, шифрованное или переданное открытым текстом, должны быть снабжено моим паролем «Билекс». Почему после нашего исчезновения в отеле «Гранд Пасифик» не было проведено расследование? Я осведомился по пути домой: ни в службу безопасности, ни в полицию никаких просьб о проведении расследования не поступало. Наблюдатель, который предположительно сопровождал нас в самолете, так и не доложил о нашем исчезновении. Но ведь никакого наблюдателя не было, не так ли, полковник Рэйн? Улики, но не доказательства. Вы правы, доказать я ничего не смогу.