Вход в бункер находился сзади. К нему вела небольшая лестница. Дверь была массивной стальной конструкцией на не менее солидных петлях. На вид она весила не меньше полутонны. Такой дверью отгораживались не от мух. Возможность ударной волны при взрыве силою в несколько сотен тонн тротилового эквивалента на расстоянии всего в тысячу ярдов оправдывала прочность двери. Хотя она и располагалась с задней стороны.

Китаец принес два ключа — громадные, блестящие, как символические ключи от города. Один из них вставили в скважину и дважды повернули. Дверь медленно и бесшумно отворилась внутрь. Мы зашли.

— Боже мой! — вырвалось у меня.— Ну и темница!

Другого сравнения не напрашивалось. Комната, размером десять на двадцать футов, бетонный пол, бетонные стены, бетонный потолок. Напротив двери, в которую мы вошли, на противоположной стене еще одна стальная дверь, чуть поменьше первой. И это все, если не считать расставленных вдоль стен деревянных лавок и маленькой, тусклой горе-лампочки под самым потолком.

Мое образное сравнение осталось без внимания. Китаец пересек камеру и открыл следующую дверь вторым ключом.

Эта часть бункера была приблизительно такой же, как и первая, только освещалась куда ярче. Один угол комнаты был выгорожен фанерными перегородками, размером приблизительно пять на пять. Легко было догадаться, что таким образом отгораживали от яркого света экраны радаров. В другом углу мерно гудел двигатель генератора. Выхлопная труба выходила через потолок на крышу. Под потолком с двух сторон крепились небольшие вентиляторы. В середине, между радарной кабинкой и генератором, располагался пульт управления. Я подошел и склонился к нему.

Ничего особенного. Наклонно расположенный плоский металлический ящик, подсоединенный к радиопередатчику. На панели — ряд кнопок. Под каждой кнопкой — подпись, сверху — контрольная лампочка. Надпись под первой кнопкой гласила: «Гидравлика», под второй: «Готовность». Они, видимо, служили для последней предстартовой проверки систем смазки, охлаждения и исправности электрических цепей. Третья кнопка, «Отключение источников», переводила ракету в режим, не зависимый от внешних систем зарядки батарей. Под четвертой кнопкой значилось: «Контроль за полетом». Здесь включалась система автоконтроля в электронном мозгу «Крестоносца». Пятая кнопка, с надписью «Фиксаторы», должна при нажатии привести упоры, фиксирующие ракету, в состояние готовности к мгновенному отводу в момент старта. Шестая — «Порталы» — разводит в стороны опорные платформы кранов. При этом телескопические стрелы опор остаются на месте. Седьмая кнопка «Пуск» включает подачу воздуха. Через две секунды после этого, по моим расчетам, вращающийся барабан распределителя зажигания запустит первые четыре из девятнадцати топливных цилиндров. Еще через десять секунд замкнется следующая цепь, и система самоуничтожения перейдет в режим ожидания. Когда что-нибудь не заладится, оператор за пультом управления нажмет последнюю, восьмую кнопку.

Последняя кнопка. Она располагалась в стороне от остальных семи. Перепутать ее с другими было невозможно: белая квадратная кнопка в центре красного квадрата со стороной шесть дюймов и надписью стальными буквами под ним: ЭН АСУ— электронная наземная автоматическая система уничтожения. Случайно на нее нажать тоже было невозможно, потому что она была прикрыта защитной сеткой из толстой проволоки, которую следовало перекусить в двух местах. И даже после этого, прежде чем нажать на кнопку, ее требовалось повернуть вокруг своей оси на 180°.

Я некоторое время смотрел на все это, покрутил слегка ручки передатчика, достал свои записи и сверился с ними. Хьюелл, склонившись, заглядывал мне через плечо. Это очень мешало, если бы мне нужно было сосредоточиться. К счастью, я в этом не нуждался. Леклерк стоял в стороне, следя за мной своими белесыми глазами, пока один из охранников не прошептал ему что-то на ухо, показав в направлении входной двери.

Леклерк вышел и вернулся через полминуты.

— Ладно, Бентолл,— коротко сказал он.— Пора закругляться. С «Некара» передали, что надвигается шторм. Наблюдения за испытаниями станут невозможными, если погода еще ухудшится. Увидели все, что хотели?

— Да.

— Справитесь?

— Естественно, справлюсь.

— Сколько времени это займет?

— Минут пятнадцать. Может быть, двадцать, не больше.

— Пятнадцать? — он сделал паузу.— Доктор Фейрфилд говорил, что на это требуется сорок минут.

— Мне наплевать на то, что говорил доктор Фейрфилд.

— Правильно. Можете приступать прямо сейчас.

— К чему приступать прямо сейчас?

— К монтажу схемы зажигания, болван.

— Это какая-то ошибка. Я никогда не говорил, что собираюсь монтировать эту схему. Разве я хоть раз обещал вам такое? Не хочу даже трогать эти чертовы провода.

Трость застыла в воздухе, прекратив покачиваться. Леклерк сделал шаг в мою сторону.

— Ты не будешь этого делать? — произнес он грубо, дрожащим от злобы голосом.— Тогда какого черта ты два с половиной часа морочил нам голову, притворяясь, будто занимаешься подготовкой? Только зря время тянул!

— В том-то и дело. Это самое главное. Тянуть время. Вы слышали, что я сказал Харгривсу. Время работает на нас. Вы же записали наш разговор на пленку.

Я знал, что последует, и видел это, но в этот день чувствовал себя лет на девяносто. И реакция была соответствующей. Поэтому хлесткий удар тростью, в который Леклерк вложил всю свою силу и ярость, словно острый, как бритва, меч, рассек мне лицо пополам от левого глаза вдоль всей щеки. Я задохнулся от боли, отшатнулся назад, потом бросился на смутно вырисовывающуюся передо мной фигуру. Я не успел сдвинуться и на фут, как громадные клешни Хьюелла сомкнулись на моей больной руке и вырвали ее с мясом из плечевого сустава. Более поздний осмотр показал, что рука осталась на месте. Видимо, он ее потом вставил обратно. Я вложил всю силу в размашистый удар здоровой, правой рукой, но боль ослепила меня, и я угодил мимо. Прежде чем я успел прийти в себя, один из охранников подхватил меня за правую руку, и трость, вновь приближаясь, засвистела в воздухе. Мне как-то удалось предвосхитить удар. Я наклонил голову, и трость обрушилась со всей силой мне на макушку. Она вновь взвилась вверх, для третьего удара, но на этот раз он не достиг меня. Хьюелл отпустил мою левую руку, рванулся вперед и перехватил Леклерка за кисть, когда она уже шла вниз. Рука Леклерка застыла в воздухе так же внезапно, как будто ее вдруг привязали цепью к потолку. Он попытался вырваться, всем весом навалившись на руку Хьюелла. Ни сам Хьюелл, ни его рука не сдвинулись ни на дюйм.

— Пошел к чертям, Хьюелл! Отпусти мою руку,— Леклерк шептал еле слышно, дрожащим шипеньем неконтролируемой злобы.— Убери руку, кому сказано!

— Прекратите, босс,— низкий авторитетный гул привнес в безумную обстановку бункера нормальную, здоровую струю.— Вы что, не видите: парень уже одной ногой на том свете? Хотите его прикончить? А кто тогда снарядит ракету?

На несколько секунд установилась тишина, потом Леклерк совершенно изменившимся тоном сказал:

— Спасибо, Хьюелл. Вы, разумеется, совершенно правы. Он меня просто спровоцировал.

— Ага,— раскатисто прогудел Хьюелл.— Он вас достал. Умник хренов. Я бы ему сам с удовольствием голову открутил.

Да, я не среди друзей, это ясно. Но в тот момент они меня не очень беспокоили. Мне вообще было не до них. Хватало беспокойства и мыслей о себе самом. Левая рука и левая часть лица соревновались друг с другом: кто заставит меня повыше прыгнуть от боли. Борьба велась отчаянная, но вскоре они бросили спорить и объединили усилия. Вся моя левая половина погрузилась в одну глубокую, всераздирающую боль. Я смотрел на панель пульта управления, и кнопки то вплывали в фокус, то выплывали из него, начиная подпрыгивать, словно горошины на подносе. Хьюелл нисколько не преувеличивал. В одном можно было быть абсолютно уверенным: следующего удара я уже не перенесу. Я медленно разваливался на части. А может, не так уж и медленно.

Слышались голоса, но я не понимал, обращаются они ко мне или нет. Нащупал ногой табурет и тяжело плюхнулся на него, схватившись руками за пульт управления, чтобы не упасть.

Вновь послышались голоса, и на этот раз я узнал голос Леклерка. Он приблизился ко мне на пару футов, держа перед собой трость горизонтально, двумя руками. Суставы его пальцев напряглись и побелели, как будто он собирался переломить трость пополам.

— Вы меня слышите, Бентолл? — произнес он холодным тихим голосом, который понравился мне еще меньше, чем недавние истерические визги.— Вы понимаете, о чем я говорю?

Я перевел глаза на капающую на цементный пол кровь.

— Мне нужен врач,— с трудом пробормотал я. Челюсти свело, губы распухли, и говорить было очень непросто.— У меня разошлись швы на руке.

— К черту ваши швы,— удивительно заботливый человек.— Вы приступаете к работе с ракетой, и приступаете немедленно.

— Ох! — сказал я. Попытался сесть прямо и полуприкрыл глаза, пока он не получился передо мной более или менее в фокусе. Как в неисправном телевизоре, когда изображение начинает троиться.— Как вы собираетесь меня заставить? Ведь придется заставлять, от этого вам никуда не деться. Как? Пытками? Попробуйте, принесите клещи для вырывания ногтей и посмотрите, как себя поведет Бентолл.— Я наполовину спятил от боли и уже сам не понимал, что несу.— Один сеанс пыток, и Бентолл в лучшем из миров. Кроме того, я все равно ничего нс почувствую. Посмотрите, у меня рука дрожит, как осиновый листок.— Я вытянул руку, чтобы он убедился, как она дрожит.— Как, по-вашему, я смогу монтировать такую сложную цепь... .

Он ударил меня по губам тыльной стороной ладони. Но слегка.

— Молчать! — Флоренс Найтингейл была бы от него в восторге. Умеет человек обращаться с больными.— Существуют другие способы. Помните, что было, когда я задал глупому лейтенантику вопрос и он отказался отвечать? Вспоминаете?