Мне снился сон, но звуки взрывов и вибрация земли под ногами были наяву. Пока я нянчил ушибленный локоть, стараясь при этом не слишком рьяно скакать по веранде, послышалась еще пара взрывов, приглушенных расстоянием, и пол веранды оба раза довольно серьезно тряхнуло. Не успел я сообразить, откуда и по какой причине могли стрелять, как в дверях веранды появился Уизерспун собственной персоной с тревожным выражением на лице. Во всяком случае, тревогу выдавал голос, поэтому я и решил, что лицо, скрытое от меня за густой листвой, должно соответствовать тону.

— Дорогой друг, /дорогой друг! — Он мчался ко мне, вытянув вперед руки, как будто боялся, что я вот-вот грохнусь в обморок.— Я услышал звук падения. Да такой громкий! Вы наверняка ушиблись. Что стряслось?

—С кресла свалился,— невозмутимо сообщил я. — Решил, что идет вторая мировая война. Нервы.

— Бог мой, Бог мой.— Он бессмысленно прыгал вокруг меня и суетился.— Вы что-нибудь себе повредили?

— Только чувство собственного достоинства.— Я осторожно помял пальцами локоть.— Кости целы. Всего лишь шишку заработал. Откуда эта стрельба?

— Ха! — Он с облегчением улыбнулся.— Я так и думал, что вы заинтересуетесь, и как раз собирался вам показать. Вам ведь наверняка хочется пройтись по окрестностям.— Он внимательно оглядел меня.— Хорошо поспали?

— Прекрасно, если бы не такое пробуждение.

— Вместо обещанных вами двух часов вы проспали все шесть, мистер Бентолл.

Я взглянул на часы, потом на солнце, которое уже давно пересекло экватор, и понял, что он прав. Но к чему устраивать по этому поводу такую суету? Я вежливо поинтересовался:

— Надеюсь, мой столь долгий сон не доставил вам неудобств? Вместо того, чтобы работать, вам пришлось со мной возиться.

— Вовсе нет, вовсе нет. Я живу не по часам, молодой человек, и работаю когда хочу. Вы голодны?

— Нет, благодарю вас.

— Хотите пить? Может быть, стакан гонконгского пива перед тем, как отправиться на прогулку? Прекрасный сорт. Холодное. Ну как?

— Заманчиво, профессор.

Итак, мы пошли и выпили пива, и оно оказалось именно таким, как он обещал. Мы пили его в гостиной, там, куда он привел нас по прибытии, и теперь я разглядывал различные предметы, выставленные в застекленных шкафах, которым нашлось место между книжных полок. Для меня это была просто коллекция костей, окаменелостей, раковин, каменных пестиков и ступок, обугленных деревяшек, глиняной утвари и различной формы камней. Поскольку профессор боялся людей, проявляющих интерес к археологии, мне не пришлось демонстрировать интерес к коллекции. К счастью, интереса не было никакого. Так что притворяться не пришлось. Но, как видно, он по моему поводу уже успокоился, так как, перехватив мой равнодушно скользнувший взгляд, воскликнул:

— Великолепная коллекция!

— Боюсь, не смогу оценить ее по достоинству, -извинился я.— Не знаю...

— Конечно, конечно! Я совершенно от вас этого не требую.— Он подошел к круглому столу, вынул из ящика кипу газет и журналов и протянул мне.— Это поможет вам понять.

Я быстро пролистал газеты и журналы. Все они были шестимесячной давности, и восемь из них, пять лондонских еженедельников и три центральные американские газеты, свои первые полосы посвятили профессору. Да, для старика это был, вероятно, урожайный день. Большинство заголовков были в духе: «Археологическое открытие века», а статьи посвящались Тутанхамону, Трое и свиткам из Мертвого моря. Каждое археологическое открытие оценивается таким образом всегда, но последнее открытие профессора все же стоило восхвалений. Океания была давно белым пятном для археологов и их исследований, но теперь выяснилось, что профессор Уизерспун нашел на острове Варду, к югу от Фиджи, доказательство миграции полинезийцев с юго-востока Азии и тому, что уже в V веке до нашей эры зам были признаки простейшей цивилизации, то есть еще за пять тысяч лет до того, как считалось в науке до сих пор. Во всех трех журналах давалась подробная публикация, а в одном из них портреты профессора и доктора Карстерса. Мне показалось, что они стояли на разбитом булыжнике, но подпись к фотографии гласила, что это была надгробная плита. Внешность у Карстерса была довольно впечатляющая: не менее шести с половиной футов роста и огненно-рыжие усищи невероятных размеров и пышности. Теперь мне стало понятно, почему его прозвали Рэдом[2].

— К сожалению, все это прошло мимо меня. Я в это время находился на Ближнем Востоке и был от всего отрезан. Но странно, что в последнее время я ничего об этом не читал.

— С тех пор газеты не освещали этих событии и не будут этого делать до тех пор, пока не завершу нынешнюю работу,— мрачно пробурчал профессор.— Я по глупости доверился информационным агентствам и позволил корреспондентам газет и журналов появиться здесь, когда слухи о моих открытиях вызвали шум. Они наняли корабль из Сувы и напали на меня как саранча. Просто как саранча, поверьте, сэр. Носились повсюду, совали нос во все мои дела, разрушили работу нескольких недель. Я против них оказался беспомощен. Совершенно беспомощен.— Он на моих глазах приходил в ярость.— Да и шпионов среди них хватало.

— Шпионов? Простите...

— Конкуренты. Пытались меня обокрасть, присвоить результаты моей работы. — Для старика это, по всей видимости, было тягчайшим из преступлений, поскольку касалось непосредственно его самого. — Они пытались стянуть ценнейшие образцы, ценнейшие образцы, когда-либо обнаруженные в районе Тихого океана. Никогда нельзя доверять коллегам, мой мальчик,— с горечью заключил он.— Никогда.

Я заверил его, что не буду этого делать, и он продолжил:

— Один из этих пиратов пару месяцев назад сделал попытку пробраться сюда на яхте. Американский миллионер. Занимается археологией в качестве хобби. Хотел войти в долю. Можете не сомневаться, он убрался отсюда ни с чем. Археологам доверять нельзя. Их надо вышвыривать вон. Вот почему я к вам отнесся с подозрением. Откуда мне было знать, что вы нс какой-нибудь репортеришка? Во всяком случае, с первого взгляда, правда?

— Я вас прекрасно понимаю, профессор.

— Но теперь на моей стороне правительство. Заручился поддержкой, — с гордостью произнес он. — Ну, конечно, поскольку это территория Британии. Все подъезды к острову закрыты до окончания работ.— Он допил пиво.— О, Господи, я наверняка вам надоел со своими проблемами. Итак, пошли на прогулку?

— С удовольствием. Но, если не возражаете, я бы сначала проведал жену.

—Конечно, конечно, идите.

Я открыл скрипучую дверь, и Мари Хоупман зашевелилась, повернулась и открыла глаза. Постель была самого что ни на есть примитивного устройства (деревянная рама с металлической проволочной сеткой), но мне показалось, что Мари это не смущало.

— Прости, что разбудил. Как дела?

— Ты меня не разбудил. Мне гораздо лучше.— Похоже на то: круги под глазами исчезли, прихватив с собой и нездоровые красные пятна на скулах. Она с удовольствием потянулась. — Вот так бы лежала, лежала... Он такой добрый, правда?

— Да уж, нам здорово повезло, согласился я и не старался говорить тихо. И вес же тебе было бы лучше еще поспать, дорогая.

Она удивленно сморгнула при слове «дорогая», но решила оставить вопрос без выяснений.

— Это будет совсем не трудно. А ты?

— Профессор Уизерспун любезно согласился показать мне окрестности. Кажется, он сделал здесь какие-то важные археологические открытия. Это очень интересно. — Я добавил еще несколько банальностей, которые должны были не слишком насторожить профессора, и вышел. Он дожидался меня па веранде: пробковый шлем, тростниковый посох — британский археолог за границей. Просто заглядение.

— Вон там живет Хьюелл.— Он указал палкой на ближайший дом.— Мой надсмотрщик. Американец. Поддельный бриллиант, безусловно.— По тону, каким были сказаны эти слова, я понял, что он всех 180 000 000 американских граждан причисляет к этой категории. Но умелый. Ничего не скажешь. Очень умелый. Следующий дом предназначается для моих гостей. Сейчас там никто не живет, но он всегда готов к приему. Пожалуй, слишком открытый. — И он не преувеличивал, так как все, из чего состоял дом,— это пол, крыша и четыре столба по углам.— Зато удобно. В соответствии с климатом. Бамбуковая штора делит его пополам, а стены-экраны из пальмовых листьев могут быть подняты и опущены но желанию. Позади кухня и ванная. В такого типа домах эти помещения не могут находиться внутри. А следующий длинный дом — для рабочих, землекопов.

— А вот эта штука? — Я кивнул на железную уродину.— Камнедробилка?

— Вы недалеки от истины, мой мальчик. Не слишком красивое сооружение, не так-ли? Собственность или, скорее, бывшая собственность Британской фосфатной компании. Если подойти поближе, увидите сбоку табличку. Мельница. А ангар позади, с плоской крышей — сушильня. — Он обвел полукруг своим посохом. — Уже скоро год, как они убрались, а все еще по-прежнему покрыто ужасной пылью. Почти всю растительность в этой части острова уничтожили. Ужасно.

— Да, действительно некрасиво,— согласился я.— Но что же британская фирма могла делать в этом столь отдаленном уголке?

— Не только британская. Скорее международная, но по большей части новозеландская. Вгрызаются в камни, конечно. Добывают фосфат из известняка. Год назад добывали по тысяче тонн в день. Ценная порода.— Он подозрительно взглянул на меня.— Разбираетесь в геологии?

Вероятно, профессор с подозрением относился ко всем, кто хоть что-то знал о чем-либо, поэтому я поспешил его успокоить, что не разбираюсь.

— Ну конечно, а впрочем, кто сейчас в этом разбирается?— философски заметил он.— И все-таки я немного просвещу вас, мой мальчик. Да будет вам известно, что этот остров некогда лежал на дне морском, а поскольку морское дно в этих краях находится на глубине трех миль, то это становится интересным, не правда ли? И вот однажды (однажды с точки зрения геологов, вы понимаете, на самом деле этот процесс происходил в течение миллионов лет) дно морское поднялось почти на поверхность. Результат бурной жизнедеятельности вулкана, постоянно выбрасывавшего лаву. Наверное, так, хотя... кто знает? — Он прокашлялся с явным неуважением к теме разговора.— Когда о чем-то известно слишком мало...— Я понял, что если он о чем-либо знает мало, то все остальные, кто знает больше, в его представлении лжецы. —...нельзя быть догматиком. Короче, в результате чего бы то ни было вершина подводного острова оказалась не только над поверхностью воды, но на 120 футах над уровнем моря.