Это был его новый прием – рисовать человеческие фигуры, видимые сверху. Ему представлялось, что такое изображение, почти ничего не показывая, говорит о многом. Он полагал, что его набросок придавал собравшимся заговорщикам проказливость и лицемерие. И название он придумал такое же: «Заговор». На одном из стоящих были черные туфли к деловому костюму, на другом – клоунские, с загнутыми вверх носками, на третьем – тенниски. Один из семерых был плешив, другой надел котелок. На плечах одного были эполеты американского морского офицера. Коулман работал над рисунком почти час, потом вырвал его из альбома, прислонил лист к коробке с красками, стоящей на столе, и отошел подальше, чтобы оценить рисунок.

Он подумал, что композицию можно улучшить, и открыл чистый лист в своем альбоме. Прежде чем он закончил, вернулась Инес и вошла в другую комнату. Коулман приветствовал ее, не поворачиваясь. К этому времени он скинул одну тапочку и вытащил рубашку из брюк.

– Как прошел день? – спросил Коулман, продолжая рисовать, когда Инес появилась в его комнате.

– Музей меня не прельстил. Слишком холодно. Поэтому мы выпили еще кофе, и я их оставила.

Она повернулась, чтобы повесить пальто.

Коулман услышал, как она закрыла дверь, подумал было, что это дверь ванной, но, обернувшись, увидел, что Инес ушла в свою комнату. Потом он услышал, как она говорит по телефону. Он продолжал работать. Возможно, она опять звонит в «Сегузо» узнать, нет ли новостей о Рее. И как знать, может быть, Рей ответит.

Инес появилась минуты две спустя, небрежно постучав в открытую дверь ванной.

– Послушай, Эдвард… если у тебя есть минутка. Извини, что беспокою, но дело важное.

Коулман повернулся на кровати и выпрямился:

– Что, дорогая?

– Сегодня утром я была в «Сегузо», хотела узнать, есть ли у них какие-то новости о Рее. Никаких новостей нет, и никакой записки он не оставлял.

– Ну, ты это и так знала, – прервал ее Коулман.

– Да, но они тоже обеспокоены, потому что все его вещи остались на месте. Они их не собирали, но теперь, наверное, все упаковано. И паспорт остался в комнате.

Инес стояла в шелковых чулках – маленькая, прямая, серьезная фигурка в дверном проеме ванной.

– И что? Я тебе говорил: по-моему, он убежал, бросив все. – Коулман пожал плечами. – Откуда мне знать?

– Я только что звонила в американское консульство, – продолжила Инес. – Они ничего не слышали о Рее, но сегодня им позвонили из пансиона «Сегузо», сказали о его паспорте. И там не только паспорт – зубная щетка, дорожные чеки, все-все мелочи. – Она для убедительности взмахнула рукой.

– Это не мое дело, – пробурчал Коулман, – и я не понимаю, какое оно имеет отношение к тебе.

Инес вздохнула:

– Ты сказал, что высадил его на набережной Дзаттере.

– Да, прямо у отеля. До дверей оставалось футов пятьдесят. – Коулман тоже начал жестикулировать. – Видимо, он решил не возвращаться в отель в ту ночь, если и в самом деле его там не было. Похоже, так оно и есть.

– Да. Он ведь не был пьян?

– Нет, он не был пьян. Но я тебе говорю, он был не в себе – как с ума сошел. Он чувствует себя виноватым. Ему плохо. – Коулман несколько секунд смотрел перед собой, горя желанием вернуться к своему рисунку. – При нем наверняка были какие-то деньги. У него всегда есть деньги. Он мог отправиться на железнодорожный вокзал и сесть на ближайший поезд. Мог переночевать в другом отеле, а на следующий день сделать ноги.

– Сделать ноги?

– Исчезнуть. – Еще одно пожатие плечами. – Но как я уже сказал, это не отвечает тому, что я думаю, верно? Тому, во что я верю, что считаю правдой. Рей мог бы предотвратить смерть Пегги, но он не пожелал взять на себя такой труд.

Инес подняла взгляд к потолку, заломила на миг руки:

– Ты просто одержим этим. Откуда ты можешь знать?

Коулман вежливо, но с досадой улыбнулся:

– Я разговаривал с ним. Я умею почувствовать виноватого человека, когда его вижу.

– В консульстве мне сказали, что известят его родителей в Америке. В…

– Сент-Луисе, штат Миссури, – докончил Коулман.

– Да.

– Отлично. Это их обязанность.

Коулман снова повернулся к рисунку, но что-то заставило его подняться и уделить Инес внимание, потому что она ждала этого. Она была расстроена. Она рассталась со Смит-Питерсами, чтобы поговорить с ним. Коулман подошел и осторожно положил свои короткие тяжелые руки ей на плечи, поцеловал ее в щеку. Инес выглядела старше своих лет из-за волнения. Она с надеждой подняла голову в ожидании каких-то веских слов, даже приказов, и Коулман сказал:

– Детка, по-моему, это не наше дело. Рей знает, где мы. Если он хочет гулять сам по себе, даже исчезнуть, то разве это не его выбор? Кстати, тебе известно, что полиция не имеет права мешать человеку, который хочет исчезнуть? Я где-то читал об этом на днях. Только если человек бросает семью или имеет долги, они могут найти его и вернуть домой. – Коулман погладил ее по плечу и радостно рассмеялся. – Даже в нашем бюрократическом обществе у личности еще сохраняются кое-какие права, – сказал он и направился к кровати и своему рисунку.

– Кажется, я видела Рея сегодня, – сказала Инес.

– Да? Где? – спросил Коулман, обернувшись через плечо.

Он моргнул, чтобы скрыть неожиданное раздражение.

– Между… ну не знаю… где-то между Академией и Сан-Марко. На улице. Я могла ошибиться. Вроде был похож. Со спины. – Она посмотрела на Коулмана.

Коулман пожал плечами:

– Возможно. А почему бы и нет?

Он знал, что она думает, о чем спрашивает себя или снова собирается спросить у него: «Ты с ним поссорился на Лидо в ту ночь? Вы подрались в катере?»

Инес было известно (Коулману хватило ума сказать ей, прежде чем она сама узнает от Коррадо), что в ту ночь катер он вел назад сам и пассажиром был Рей. И она спросила у него два дня назад, когда он сказал, что высадил Рея на набережной Дзаттере, не подрался ли он с Реем на катере, и Коулман ответил: нет, не подрался. Драка на катере подразумевала то, что он мог скинуть Рея в воду, мертвого или потерявшего сознание. Коулман посмотрел на Инес, его раздражение усилилось, и он пожалел, что выкинул пистолет. Пистолет он купил в Риме, а потом, через двенадцать часов в ту же ночь, выкинул в корзинку с мусором, завернув в газету, когда решил, что больше оружие ему не понадобится, поскольку Рей мертв. Коулман попытался успокоить себя, спросив:

– Насколько я понимаю, ты не стала проверять, Рей это или нет?

– Он прошел дальше по улице, этот человек. Я его потеряла. Да, я бы хотела проверить, Рей это или нет.

– Дорогая, ты все понимаешь не хуже меня.

Коулман сел на кровать, но по другую сторону, чтобы можно было смотреть Инес в глаза. Он напомнил себе, что тело так пока и не выловили. А тела всегда всплывают. Конечно, прошло всего три дня. Но при таком количестве островов вокруг Венеции – Лидо, Сан-Эразмо, Сан-Франческо-дель-Дезерто (остров-кладбище, поросший кипарисами) – его тело уже должны были выловить, если он утонул. Коулман каждый день просматривал газеты, утренние и вечерние. Теперь он жалел, что не убил Рея, прежде чем выкинуть его с катера. Он слишком спешил. «Что ж, если придется повторить, это будет сделано», – подумал Коулман с мрачной обреченностью и посмотрел на Инес:

– Чего ты ждешь от меня? Зачем все это рассказываешь?

– Понимаешь… – сказала Инес, складывая руки на груди. Она поставила одну ногу в чулке на другую – неудобная, нетипичная поза. – Они наверняка будут допрашивать тебя, ну, я говорю о полиции. Может быть, всех нас. Но ты видел его последним.

– Полиция? Не знаю, дорогая. Может быть, последним его видел портье в «Сегузо».

– Я спрашивала. В тот четверг он не возвращался.

– Пусть допрашивают, – сказал Коулман.

На мгновение он уверился, что Рей и в самом деле мертв. Однако смерть Рея не была подтверждена. Коулман ничего не знал, и это выводило его из себя. Рей мог сообщить полиции, что он, Коулман, предпринял две попытки убить его. Коулман неожиданно рассмеялся и посмотрел на Инес. Рею не хватило бы на это смелости. Нет, Рей не сделал бы этого.

– Что такого смешного?

– Та серьезность, с какой мы это обсуждаем, – ответил Коулман. – Посмотри мой новый рисунок. Моя новая идея.

Инес подошла к нему, все еще держа руки сложенными на груди, но потом положила ладонь ему на плечо и взглянула на рисунок.

– Это люди? – с улыбкой спросила она.

– Да. Вид сверху. А вот первый вариант. – Он показал на рисунок, но тот уже не стоял, подпертый коробкой для красок, а упал на стол. Коулман обошел кровать и поставил рисунок на место. – Мне нравится. А тебе? Вид на людей сверху, а?

– Очень забавно. Носы тоже смешные.

Коулман, довольный, кивнул:

– Хочу попытаться сделать это в цвете. Может быть, я теперь буду рисовать людей, как их видно сверху. Вид с высоты ангельского полета.

– Эдвард, давай уедем отсюда. Прошу тебя.

– Из Венеции? Мне казалось, ты хочешь остаться еще на неделю.

– Тебе для работы не нужна Венеция. Ты не рисуешь Венецию. – Она показала на два новых рисунка. – Поедем ко мне домой. Центральное отопление. Только-только установлено. Не то что у Смит-Питерсов, у них работы так никогда и не кончатся. – Она улыбнулась ему.

Инес говорила о своем доме близ Сент-Максима на юге Франции. Коулман понял, что не хочет покидать Венецию, пока не выяснит насчет Рея, и не покинет.

– Мы здесь и недели не пробыли.

– Погода ужасная.

– Во Франции не лучше.

– Но там, по крайней мере, мой дом. Наш дом.

– Я его никогда не видел, – хмыкнул Коулман.

– Там ты сможешь оборудовать мастерскую. Это тебе не отель. – Инес обняла его за шею. – Прошу тебя. Давай улетим. Завтра.

– А разве мы послезавтра не собирались на постановку в «Фениче»?[35]

– Это неважно. Давай узнаем, можно ли купить билеты на самолет до Ниццы на завтра.